Как слово участвует в нашей жизни, необходимо ли оно только лишь для связи с внешним миром, или наша душа нуждается в нем сама по себе? Правда ли, что вопрос владения речью — это вопрос о мере нашей человечности? Кто прав с точки зрения христианства — монахи-молчальники или блистательные проповедники? И, наконец, так ли уж нужно христианину быть грамотным?
Молчи, скрывайся и таи?
О взаимосвязи слова и мысли сказано уже так много и так по-разному, что даже непонятно, с чего начать. Вот, казалось бы, совершенно очевидная истина, сформулированная французским поэтом Никола Буало: «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает». Вряд ли кто-либо возьмется оспаривать это простое утверждение. Но тут же приходят на ум знаменитые строки Тютчева: «Мысль изреченная есть ложь», где столь же очевидно выражена идея неизбежного искажения мысли при словесном выражении. То есть сколь бы ты ясно ни мыслил, но, высказав мысли вслух, эту ясность обязательно замутнишь. Поэтому:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои…
…Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, —
Внимай их пенью — и молчи!..
И Буало, и Тютчев говорят примерно об одном и том же — о слове как о средстве выражения мысли. И у одного, и у другого звучит идея первичности мысли по отношению к слову. Однако любой мало-мальски внимательный к себе человек без труда может заметить, что мир его «таинственно-волшебных» дум сам по себе весьма неупорядочен, мысли его хаотичны, непрерывно сменяют друг друга и все время норовят выйти из-под контроля.
Для верующих людей эта чехарда мыслей лучше всего заметна на богослужении, когда приходишь в храм и пытаешься сосредоточить свое внимание на молитвах, которые читает священник или поет хор. Сразу можно убедиться, что наш ум почему-то категорически отказывается работать в эту сторону. В голове начинают роиться мысли, ничего общего с богослужением не имеющие. Хор поет: «Господи, помилуй». Мы усердно крестимся, кладем поклоны, но думаем при этом о новом фильме, о ремонте квартиры, о том, что детей нужно летом отвезти к морю. Потом ловим себя на этих мыслях и снова пытаемся сосредоточиться. И почти тут же, под пение слов «Всякое ныне житейское отложим попечение» обнаруживаем, что в голове по-прежнему — зимняя резина для машины, чей-то прошедший день рождения, завтрашняя планерка… Короче, там все что угодно, кроме молитвы.
И единственным инструментом, который способен упорядочить в нашем сознании этот своевольный поток мыслей, является… слово. Да-да, то самое слово, которое, по мнению Буало и Тютчева, является лишь продуктом нашего мышления, на самом деле организовывает его, делает целенаправленным, придает ему определенные формы. Наверное, каждому студенту помнятся внутренние монологи, обращенные к самому себе во время подготовки к экзамену: «А ну прекрати немедленно думать про всякую ерунду! Еще двадцать билетов не выучено, давай, работай!» Конечно, слова в таких монологах у каждого были свои. Но это именно слова, а не какие-то абстрактные «таинственно-волшебные думы», воспетые Тютчевым.
Так что же это такое — слово? Озвученная и искаженная мысль — или же основное орудие мышления? Как ни странно, оба эти утверждения верны. И объясняется эта двойственность тем уникальным положением, которое занимает речь в становлении человека не только как личности, но даже как представителя биологического вида.
Девочка и волки
«Он такой же, как и мы, только без хвоста» — так бандерлоги в сказке Киплинга определили Маугли — ребенка, воспитанного в джунглях волками. Самые глупые обитатели джунглей, конечно же, ошибались. Человек не просто бесхвостая обезьяна, и Маугли очень убедительно доказал это всем желающим, продемонстрировав свое владение огнем и холодным оружием.
Безусловно, Киплинг был прав. У любого животного огонь вызывает инстинктивный ужас, и только человек способен приручить этот страшный «красный цветок». И пользоваться «железным клыком» тоже способен лишь человек, научившийся с помощью прирученного огня выплавлять металл из руды. Но все же самое главное отличие людей от животных — владение словом — Киплинг так и не назвал. Между тем еще античные мыслители, а вслед за ними и святые отцы прямо называли человека — словесным существом, именно через дар слова определяя нашу уникальность и божественность нашего происхождения. И в этом смысле автор знаменитой сказки допустил запредельное преувеличение, наделив человеческим разумом своего не владеющего человеческой речью героя.
Если рассмотреть истории реальных детей-маугли, в раннем возрасте похищенных животными и воспитанных ими, то никаких оснований для киплинговского оптимизма мы там не увидим.
Таких историй описано уже более трех десятков, и результат каждый раз примерно один и тот же: дети очень тяжело переживали изъятие из привычного им мира, не могли освоить элементарных норм человеческого поведения, а самое главное — не могли овладеть речью. Наибольших успехов в этом смысле педагоги смогли добиться с индийской девочкой Камалой, до восьми лет воспитывавшейся в стае волков. За семь лет девочка выучила всего 45 слов, но произносила их с трудом и не могла логично строить фразы. К пятнадцати годам по своему умственному развитию она соответствовала двухлетнему ребенку с нормальным развитием.
На подобных примерах очень хорошо видно, почему словесность — это именно дар. Некий удивительный парадокс заключается в том, что этим важнейшим, определяющим нас как людей свойством мы не обладаем по своей природе. Слово как знак, речь как способность пользоваться такими знаками — все это передается нам в раннем детстве взрослыми, причем только в определенный период, упустить который в буквальном смысле слова смерти подобно. Связано это с тем, что мозг человека при рождении еще не достигает своей физиологической нормы, и большинство необходимых для нормальной жизни функциональных зон коры больших полушарий активно формируется в возрасте до шести-семи лет. Если в соответствующий период ребенок не получит от взрослых этот удивительный дар — словесность, зоны речевой активности сформируются у него иначе, нежели это происходит у детей, которых родители научили говорить и распознавать чужую речь. И овладеть даром слова он не сможет уже никогда.
А ведь именно слова формируют наше мышление, волю, память и другие высшие психические функции, без которых человек не способен нормально жить в обществе. Несмотря на все разнообразие и богатство нашего внутреннего мира, основным элементом человеческого мышления является все же не образ, не эмоция, не число — а слово. Поэтому мысль, не выраженная в слове, вряд ли может в полной мере считаться человеческой. А человек, не владеющий словом, лишь с большими оговорками может быть отнесен к биологическому виду нomo sapiens.
Молчальники и проповедники
Человек из поколения в поколение передает дар слова своим потомкам как самое драгоценное сокровище, без которого они просто не смогут стать людьми. Но откуда же взялось самое первое слово у самого первого человека? Наука не дает на этот вопрос точного ответа, а те предположения, которые звучат в рамках эволюционной теории, в строгом смысле не являются научными и могут быть восприняты только на веру. Но точно так же, на веру, люди уже несколько тысячелетий воспринимают библейское Откровение. А Библия говорит, что, сотворив человека, Бог привел к нему всех сотворенных ранее живых существ для удивительного акта — наречения имен: Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел [их] к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей (Быт 2:19). По этому описанию словесность уже присутствует в сотворенном человеке, причем в такой полноте, что он способен давать имена живым существам, которых видит впервые. Получить такую удивительную способность первый человек мог только от Бога, потому что каких-либо других учителей у него на тот момент просто не могло быть. Поэтому для христиан дар слова — это один из даров Божиих в самом что ни на есть прямом смысле. Трансформируясь во множестве поколений, меняясь, дробясь, делясь на различные языки, этот дар, словно эстафетная палочка, был пронесен человечеством сквозь всю его долгую и непростую историю.
Однако если посмотреть на то, как христианская традиция относится к слову, можно увидеть еще одну парадоксальную картину. С одной стороны, в ней представлен целый сонм святых, почтительно названных Церковью молчальниками. Уже из самого названия ясно, что так именовались монахи, которые дали обет молчания. Казалось бы, из этого нетрудно сделать вывод в том смысле, что для христиан идеал словоупотребления — полное молчание. Но, с другой стороны, Церковь прославляет одного из самых почитаемых святых (к слову сказать, тоже монаха) не иначе как с данным ему в народе прозвищем — Златоуст. Причем красноречие Иоанна Златоуста было не просто врожденным талантом. Будущий святитель еще в юности тщательнейшим образом развивал в себе эту способность и был лучшим учеником Ливания, самого знаменитого мастера риторики. Не менее образованными и красноречивыми были и другие учителя Церкви — святители Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Афанасий Великий.
Так где же искать образец христианского отношения к слову — у молчальников или у проповедников, бравших уроки у лучших риторов своего времени?
Христианин и грамотность
На самом деле противоречие между молчанием одних святых и словесными изысками других лишь кажущееся. Дело в том, что молчальники вовсе не отказались от божественного дара слова, они лишь перевели этот дар в молитву. Прекратив общаться с людьми, они многократно усилили общение с Богом, обращая свои слова к Тому, Кто когда-то подарил их людям. И вовсе не пренебрежение речью двигало ими, а сознание своей греховности и боязнь употребить богоданный дар на зло. Вот как говорил об этом преподобный Иоанн Лествичник: «Корень зла в многоглаголании, которое происходит от того, что человек не обдумывает своих мыслей, не управляет своим языком, и таким образом делается неосторожным в слове, а вследствие этого удобопреклонным к злословию, лжи, насмешкам, которые уже сами по себе — весьма тяжкие грехи…»
Но многоглаголание многоглаголанию рознь. Тот же Иоанн был назван Златоустом именно за безупречное владение словом, а Василий Великий, между прочим, тоже брал уроки в риторической школе Ливания. Красноречивые проповедники христианства одинаково хорошо владели как своими мыслями, так и своим языком, при этом оставаясь крайне осторожными в слове, направляя его исключительно к пользе слушающих. И вряд ли к ним можно было хотя бы в какой-то мере применить стихотворную строку Тютчева «мысль изреченная есть ложь». Если пользоваться музыкальной терминологией, учителя Церкви были настоящими виртуозами словесности. Но для того чтобы играть на скрипке, совсем не обязательно владеть исполнительской техникой на уровне Никколо Паганини. Достаточно хотя бы просто не фальшивить, чисто извлекать звук и знать нотную грамоту.
Так и в обращении со словом Церковь, конечно же, не требует от каждого своего члена виртуозного совершенства. Однако элементарный навык грамотного владения языком не просто желателен для христианина, но прямо и недвусмысленно предписывается всем верующим словами апостола Петра: …будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением (1 Пет 3:15). Не только выдающиеся проповедники, но и каждый из нас при необходимости должен быть способен рассказать об основах нашей веры своими словами. И если вместо внятного и спокойного рассказа о воскресшем Господе, интересующиеся христианством люди услышат от нас невразумительный набор междометий в стиле «…ну… это… короче… там, был один такой…», это будет не просто косноязычием, но — безобразной небрежностью, граничащей с кощунством. Уверенное владение языком необходимо для разговора на любую тему, но трижды необходимо оно там, где речь идет о самом важном для каждого из нас — о нашем спасении. Перефразируя Никола Буало, можно сказать — кто ясно знает, во что верует, тот ясно излагает основы своей веры. И без грамотной речи тут не обойтись никак, потому что слово — форма для мысли, и основа для дела.
Евангелие призывает человека привести свои дела в соответствие со словами, слова в соответствие с мыслями, а мысли — в соответствие со Словом Божиим. Чтобы человек не грешил даже в помыслах, говорил — как думает, а делал — как говорит. Потому что такая целостность жизни и будет самой правильной благодарностью Богу за эту удивительную нашу способность — дар слова.
Фото Bruno Belcastro
Другие материалы из темы номера "Казус Шарикова" читайте в новом мартовском номере и ищите в обновлениях на нашем сайте:
