Что зашифровано в «Матрице»?

Это не случайно, ведь «текст» Матрицы перенасыщен символами — культурными, философскими и религиозными. Какое место играют христианские темы в трилогии? Евангелие для «Матрицы» лишь «культурный код» или главный нарратив? Можно ли, проще говоря, назвать «Матрицу» христианским фильмом?

Чтобы разобраться во всем этом, мы для начала немного копнем в материал: какие имена, образы, сюжеты отсылают к библейской истории?

Отсылка № 1. Библейские имена

Среди прочих «шифров» трилогии особо явственно отсылают нас к Библии имена трех героев — мистер Андерсон, Тринити и Сераф.

Пункт 1. Нео

Имя главного героя, Нео, является анаграммой слова One — Избранный. Однако и другое имя, на первый взгляд ничем ни примечательное — Томас Андерсон (Thomas A. Anderson), — становится очередным «шифром». 

Фамилия «Андерсон», что можно перевести как «сын человека» или «Сын Человеческий», является отсылкой к именованию, которое более 80 раз в Евангелиях относится к Иисусу Христу.

Пункт 2. Тринити

Женское имя Тринити (переводится с английского как «Троица») выступает своего рода провокацией или «наживкой», которая должна «зацепить» любого зрителя. Тринити появляется в самом начале первого фильма в комнате 303 (число, как вы уже поняли, не случайное). В этой же комнате Нео получает добрую серию пуль от Агента Смита и затем возвращается к жизни. Почему? Ответом служат слова Тринити: «Нео, я больше не боюсь. Провидица предсказала мне, что я должна влюбиться. И мой любимый — Избранный. А значит, ты не умрешь. Не умрешь, ведь я тебя люблю. Слышишь? Я тебя люблю... Ну же, вставай».

Любовь Тринити воскрешает Нео. Вполне возможно, что в этом сюжете мы видим не просто очередной ремейк известного бродячего сюжета о пробуждении возлюбленного от мрачного сна с помощью поцелуя (как, например, в «Шиповничке» братьев Гримм), а нечто большее — субъективное философское осмысление авторами фильма Воскресения Христа. Конечно, едва ли Вачовски вкладывали в данный сюжет богословский посыл, но, вероятно, такая игра имен и ролей здесь не случайна. Тринити воскрешает Нео своей любовью в конце первого фильма, а он воскрешает возлюбленную в конце второго:«Тринити. Тринити, я знаю, ты слышишь меня. Я не дам тебе умереть. Ни за что. Я ведь люблю тебя больше жизни».

Многие рассматривают первый фильм трилогии как самодостаточный. Действительно, его сюжет содержит в себе весь цикл событий, разворачивающихся в двух следующих фильмах. Предательство, смерть и воскресение Нео в конце первого фильма и искупительная смерть Нео в конце третьего — это двойная отсылка к истории Иисуса Христа.

Пункт 3. Сераф

Имя стража Пифии — Сераф — отсылает нас к образу ангелов. Серафимами в христианской традиции называют бесплотных духов, которые составляют одну из ступеней таинственной иерархии ангельского мира. О серафимах говорит книга пророка Исаии: Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен (Ис 6:6–7).

Из трилогии мы узнаем о Серафе совсем немного. Встречая его, Нео с удивлением видит, что Сераф светится. Это отсылка к тому, что серафимы подобны огню: Ты творишь ангелами Твоими духов, служителями Твоими — огонь пылающий (Пс 103:4). Сераф — программа, которая охраняет Пифию.

Нео: Ты программист?

Сераф: [мотает головой]

Нео: Так кто же ты?

Сераф: Я обороняю все, что нам дорого.

Эти слова отсылают к служению серафимов. Апокрифическая, то есть не вошедшая в канон Библии, «Книга Еноха» говорит так: «И вокруг были серафимы, херувимы и офанимы: это те, которые не спят и охраняют престол Его славы» (книга Еноха, гл. 71.7).

Меровинген ошибочно воспринимает приход Серафа как возвращение блудного сына, думая, что тот привел Морфеуса и Тринити, чтобы сдать их за вознаграждение. При этом в «Матрица 3: Революция» он называет его по-французски «ангелом без крыльев»: «Блудный сын вернулся. L'ange sans ailes (Перевод: Ангел без крыльев). Ты пришел получить обещанную за них награду?»

Сераф дрался с главным антиподом трилогии — Агентом Смитом и даже побеждал его.

Смит: Помню, сражаться с тобой так же нелегко, как с духом.

Сераф: Я тебя уже побеждал.

Смит: Да, ты прав, но сейчас, как видишь, несколько иная обстановка.

Эта деталь сочетается с христианским учением о грехопадении ангелов. Согласно аллегорической традиции прочтения 12-й главы книги Откровение, Люцифер пал сам и увлек за собой треть ангелов: Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю (Откр 12:4).

Затем между верными Богу ангелами и Люцифером и его слугами разразилась битва, итогом которой стало «ниспадение» сатаны: И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним (Откр 12:7–9).

Мы видим, что разделение между программами Матрицы на тех, кто на стороне людей, и тех, кто на стороне машин, является символом падения в ангельском мире.

Таким образом, фигура Серафа является очередным библейским образом, который имеет важное значение. Раскручивая символическую роль Серафа как образа светлого ангела, зритель лучше понимает значение других героев: Пифии, Агента Смита и Меровингена.

Отсылка № 2. Библейские названия

Пункт 1. Навуходоносор

Отключенного от Матрицы Нео подхватывает корабль с говорящим названием — «Навуходоносор». Именно так, согласно Библии, звали вавилонского царя, получившего от Бога откровение во сне. Значение сна не смог раскрыть никто, кроме пророка Божьего по имени Даниил.

Кстати, во втором фильме Морфеус близко к тексту цитирует слова из Книги пророка Даниила: И сказал им царь: сон снился мне, и тревожится дух мой; желаю знать этот сон (Дан 2:3). Морфеус говорит: «И увидел я сон, и этот сон ускользнул от меня».

На эту же цитату указывает номер машины, на которой Морфеус, Тринити и Мастер ключей едут во время погони: DA203, то есть книга пророка Даниила, глава 2, стих 3.

Пункт 2. Зион

Библейская символика легко считывается и в названии последнего города людей: Зион — Сион. Так изначально называлась крепость на холме Иерусалима, позднее этим словом стали обозначать весь Иерусалим. В пророческой письменности Сион земной является символом нового, Небесного Иерусалима, который станет пристанищем верных Богу людей в конце истории: Посему так говорит Господь Бог: вот, Я полагаю в основание на Сионе камень, камень испытанный, краеугольный, драгоценный, крепко утвержденный: верующий в него не постыдится. И поставлю суд мерилом и правду весами; и градом истребится убежище лжи, и воды потопят место укрывательства (Ис 28:16–17).

Зион тоже становится последним местом пребывания человечества. Только в отличие от своего прототипа, Зион находится не на возвышенности, а глубоко в недрах планеты, поближе к теплому ядру.

Пункт 3. Станция метро

В самом начале третьего фильма мы видим Нео на станции метро, на которой он застревает после внезапного обнаружения своей власти над охотниками. Название станции — Mobil Ave (Мобил Авеню). Mobil (Мобил) — анаграмма слова Limbo (Лимб). Так в западной христианской традиции называется некое «промежуточное» место или состояние, в котором может оказаться душа после смерти. Данте Алигьери описывает Лимб как первый, наименее страшный круга ада, в котором он видит некрещеных младенцев и добродетельных нехристиан.

Пункт 4. Название клуба

Другая отсылка к загробному миру содержится в эпизоде, когда Тринити, Морфеус и Сераф в начале 3-й части трилогии спускаются во владения Меровингена. Сераф заходит в лифт и нажимает кнопку. Надпись «Help» (помощь) на ней стерлась, и выглядит она скорее как «Hell» (ад).

К чему это? Все становится на свои места, если вспомнить, что жену Меровингена зовут Персефона — по имени богини царства мертвых в древнегреческой мифологии. Именно это царство мертвых, ад находится во владении Француза. Кстати, само имя Меровинген является отсылкой к древней династии Франкского государства. В контексте Матрицы это означает что Меровинген — одна из древнейших и могущественных программ.

Неслучайно Проводник (Trainman), который работает на Меровингена, говорит растерянному и бессильному Нео: «Я сотворил это место. Я и правила придумал. Здесь мне никто не вправе угрожать. Я здесь творец (в оригинале: Бог — God)».

Система загробного мира Матрицы весьма условна. Тем не менее она подсвечивает масштаб войны, развернувшейся между машинами и людьми, самая главная битва в которой проходит между Нео и Смитом. 

Отсылка № 3. Символические образы

Обычные имена скрывают символическую роль и других героев трилогии.

Пункт 1. Агент Смит

Агент Смит — антипод Нео. Наряду с другими агентами Смит — одна из программ контроля, своего рода узурпатор, «князь мира сего».

Роль Смита безусловно определена фабулой трилогии, и часть этой роли отсылает нас к фигуре сатаны. Смит боролся с Серафом, и он же называет Пифию в фильме «Матрица 3: Революция» своей матерью:

Пифия: Что ты сотворил с Сати?

Смит/Сати: Печенье хочет любви, как и все остальные.

*Смиты смеются*

Пифия: Ну ты и выродок.

Смит: Тебе виднее, мамочка.

В финале трилогии Смит одерживает победу над Нео — он «поглощает» своего оппонента, превращая его в одну из своих копий. Именно в этот момент Смит оказывается пойманным в ловушку. Убив врага он, сам того не понимая, дает возможность Отцу Матрицы уничтожить Смита, используя тело Нео.

В этом вполне оправданно находили аллюзию к концепции так называемого «божественного обмана» у ряда древних отцов Церкви. Согласно теории, Христос в переносном смысле «обманул» сатану, сокрыв от него тайну Своего Божества. Проглотив Христа как крючок, ад не может удержать поглощенного Богочеловека и оказывается поверженным.

Пункт 2. Сайфер

Мистер Рейган, он же Сайфер, — антигерой первой части трилогии. Он предал Морфеуса, Нео и всех своих друзей. 

Агент Смит: Мы договорились?

Сайфер: Я хочу все забыть. Все. Понимаете? Хочу стать богатым и знаменитым. Скажем, актером.

Агент Смит: Как вам угодно, мистер Рейган.

Сайфер: Хорошо. Я добуду все, что вам нужно. А потом вы подключите мое тело к Матрице.

Агент Смит: Коды доступа к главному компьютеру Зиона.

Сайфер: Я же говорил, что я их не знаю. Я сдам того, кто знает.

Агент Смит: Морфеуса.

Разумеется, всякое предательство в каком-то смысле является образом предательства Иуды, но поступок Сайфера имеет особую параллель с его историей. Он сомневается в миссии Нео. Несколько раз он спрашивает Тринити:

Тринити: Морфеус верит, что он избранный.

Сайфер: А ты согласна?

Тринити: Неважно, во что я верю.

Сайфер: Ты не веришь, да?

Сайфер: А мне ты ужин в номер не носишь. В нем есть что-то особенное?

Тринити: Только не говори, что уверовал. 

Сайфер: Я вот подумал, если Морфеус так уверен, что же не ведет его к Пифии? 

Тринити: Отведет, когда он будет готов.

Мотив веры принципиально важен. Даже подойдя максимально близко к убийству Нео, Сайфер считает важным объяснить свой мотив: «Не кипятись Тринити. Я освободитель. И сейчас я это докажу. Если Морфеус прав, контакт отключить не удастся. Если Нео Избранный, произойдет чудо. Он не умрет. Да? Избранный мертвец. Это нонсенс. Ты раньше не говорила, веришь ли ты россказням Морфеуса. Давай, скажи, да или нет. Взгляни в эти глазки, его красивые глаза, и ответь, да или нет?» Таким образом, предательство для Сайфера мотивировано в том числе желанием «проверить» Нео.

И среди многочисленных интерпретаций «подлинных» мотивов предательства Иуды идея «провокации» имела место. Так, английский писатель и философ Томас де Куинси в XIX веке выдвинул следующее предположение: «Иуда предал Иисуса Христа, дабы вынудить его объявить о своей божественности и разжечь народное восстание против гнета Рима». Так и Сайфер угрожает Нео смертью, желая узнать, подлинно ли он — Избранный. Такой взгляд на предательство Иуды, конечно, расходится с основной христианской традицией. Евангелисты в качестве основного мотива называют сребролюбие Иуды, который был поставлен блюсти ящик для пожертвований.

Что касается политики, то заслуженный дореволюционный профессор Московской духовной академии Митрофан Дмитриевич Муретов в статье «Иуда Предатель» обоснованно развивает мысль, что Иуда, как и другие апостолы, ожидавший прихода Мессии, который освободит евреев, скорее всего испытал то же, что и другие соотечественники, — банальное разочарование. Вместо царства земного Христос возвестил Небесное Царство. Он пришел для спасения человечества и не планировал устраивать политический переворот, что, вероятно, разрушило надежды Иуды и вместе со сребролюбием стало причиной предательства.

Пункт 3. Морфеус

Морфеус — один из наиболее разноплановых персонажей трилогии. Само имя героя, по иронии сюжета, прямо противоречит его роли. Морфеус не отвечает за сновидения, а, напротив, «освобождает» от них.

Гораздо ближе к роли героя собирательный образ библейского пророка, пытающего «разбудить» спящее человечество. Так, Книга пророка Исаии возглашает: Воспряни, воспряни, восстань, Иерусалим (Ис 51:17).

А пророк Иоиль еще суровее обращается к своим соотечественникам: Пробудитесь, пьяницы, и плачьте и рыдайте, все пьющие вино, о виноградном соке, ибо он отнят от уст ваших! (Иоил 1:5).

Также Морфеус единственный, кто слепо верит в миссию Избранного.

«Пифия: Ты уверен, что хочешь это услышать? Морфеус верит в тебя, Нео. И ни ты, и даже я не сможем его в этом разубедить. Он верит в тебя так слепо, что ради твоего спасения пожертвует своей жизнью».

Морфеус — пророк веры. Он верит, что спасение Зиона зависит не от стратегии обороны и количества боеприпасов.

Морфеус: Будь на моем корабле больше энергии, я бы не вернулся.

Лок: Так вы признаете факт нарушения моего приказа?

Морфеус: Коммандер, кому-то нужно остаться внутри Матрицы и ждать сообщения от Оракула.

Лок: Я не желаю это слышать! Этот бред об Оракулах, Пифиях, Мессиях. Лишь одно меня волнует: как не допустить, чтобы город разрушили. Я должен быть уверен, что приказы исполняются.

Морфеус: При всем уважении, коммандер, у нас всего один шанс спасти город.

Лок: Какой?

Морфеус: Нео.

Лок: Черт возьми, Морфеус! Не всем по нраву ваше упрямство!

Морфеус: Не упрямство, а вера, коммандер.

Советник Диллард: Коммандер, как по-вашему: есть у нас шанс выжить, хоть минимальный?

Лок: Вам об этом не меня нужно спрашивать, а вот его *указывает на Морфеуса*.

Советник Диллард: Почему?

Лок: Он единственный, кто у нас верит в чудеса.

И, глядя на него, другие тоже верят.

Лок: Вы правда разрешили “Навуходоносору” взлет?

Советник Хаманн: Все верно.

Лок: Я все еще руковожу обороной города?

Советник Хаманн: Разумеется.

Лок: Нам понадобится очень много кораблей, чтобы отбить неприятельскую атаку!

Советник Хаманн: Я согласен, коммандер.

Лок: Так почему разрешили “Навуходоносору” улететь?

Советник Хаманн: Я уверен, что наша судьба зависит не от того, как много у нас кораблей.

В этом диалоге фигура Морфеуса близка к образу пророка Исаии, который в условиях тяжелейшей осады Иерусалима в 702-701 гг. до Р. Х. сирийским царем Сеннахиримом призывал уповать на Бога, а не на силу армии или политику: Горе тем, которые идут в Египет за помощью, надеются на коней и полагаются на колесницы, потому что их много, и на всадников, потому что они весьма сильны, а на Святаго Израилева не взирают и к Господу не прибегают! (Ис 31:1).

Между тем Морфеус не ставит своей целью переубедить других жителей Зиона и навязать им веру в Избранного: «Верьте моим словам, нас ждут дьявольски суровые времена. Но, чтобы выдержать тяжкие испытания, мы прежде всего должны убить в себе страх. Я стою здесь, перед вами, лишенный всякого страха. Вера? Меня поддерживает моя вера? Не только! Я ничего не боюсь, прежде всего потому что помню не о том, что нам с вами предстоит пройти, а вспоминаю путь, который нами пройден. Я помню, что вот уже сто лет мы под угрозой вторжения машин. Я помню, что все эти сто лет они посылают свои армии, чтобы уничтожить нас. И на протяжении этих ста лет войны я помню о самом главном: мы еще живы!»

Более того, в апогее борьбы Морфеус как будто стоит на грани того, чтобы потерять веру:

Морфеус: Пифия.

Пифия: Знаю, Морфеус. Ты сейчас во власти сомнений, ты колеблешься и подозреваешь.

Морфеус: Неужели вы думаете, я вам поверю, после всего того, что произошло?

Пифия: Не думаю. Я жду от тебя того, чего ждала всегда. Чтобы ты сам вынес приговор: верить мне или не стоит. Я могу сказать лишь одно: ваш друг в беде и нуждается в помощи. Каждого, кто ему может помочь.

Роланд: Нет, это абсолютно невозможно. Но он ничего не хотел слышать. Больше того, он и оружия с собой не взял. Парень выжил из ума.

Морфеус: Нет, не выжил. Нео верит в свой выбор и действует. Я не знаю, верно ли он поступает. Мне неизвестно, доберется ли он до своей цели. А добравшись, сможет ли спасти всех нас. В одном я уверен: он не сдастся до последнего вздоха. И мы не должны сдаваться. Он будет бороться.

Но даже в самый отчаянный миг, когда вера как будто покинула сердце Морфеуса, он все равно не теряет надежды. И как говорит апостол Павел, надежда не постыжает (Рим 5:5).

Отсылка № 4. Евангелие или пародия?

В каком-то смысле всякий «герой», спасающий человечество, вольно или невольно вызывает у нас, выросших в христианской культуре, ассоциацию с Иисусом. Есть у культурологов даже специальный термин — Christ-figure, так называют литературные образы, история которых содержит сознательные аллюзии к истории Иисуса Христа. Но с Нео все сложнее. Во-первых, в фигуре главного героя сошлись две мощные традиции — христианская и буддийская. Провести границу между ними порой очень сложно. Во-вторых, намек на Христа в образе Нео зачастую соседствует с карикатурой, намеренно искаженным представлением о Христе. Но обо всем по порядку.

Пункт 1. Цитаты

Первое указание на мессианскую роль Нео встречается уже на 8-й минуте первого фильма. Получив от него диск, Чои обращается к Нео со словами: «Аллилуйя. Ты меня спас. Ты мой личный Иисус Христос».

Мессианский образ Нео подтверждает табличка на борту «Навуходоносора»: «Mark III N 11. Nebuchadnezzar. Made in the USA. Year 2069 (Марк III № 11. Навуходоносор. Сделано в США. 2069 год)».

В Евангелии от Марка говорится так: И духи нечистые, когда видели Его, падали пред Ним и кричали: Ты Сын Божий (Мк 3:11). В фильме «Матрица 3: Революция» Меровинген с издевкой называет Нео спасителем: «Принесите мне глаза Пифии, и я верну вам вашего Спасителя».

В том же духе Агент Смит саркастически называет Нео Мессией: «Бэйн: Видели бы вы себя, мистер Андерсон. Слепой Мессия. Вы — символ своего вида, мистер Андерсон. Беспомощные, жалкие люди. Они только и ждут, чтобы их избавили от мучений».

Пункт 2. Спасение Зиона

Заключительная часть миссии Нео — битва со Смитом ради спасения человечества — насыщена отсылками к жертве Христа. Нео добровольно идет на смерть. Он знает, что не вернется:

Нео: Тринити... Я хочу тебе кое-что сказать. Думаю, ты хорошо осознаешь, что не могу поступить иначе. В то же время — никому не известно...

Тринити: Знаю. Ты считаешь, что уже не вернешься. Я поняла это в тот момент, как ты сказал, что должен улететь. Увидела по глазам. Также как и ты, взглянув в мои, понял, что я полечу с тобой.

Нео: Я боюсь, Трин.

Тринити: И я боюсь…

Цель Нео — спасти человечество путем сделки с Отцом Матрицы, Архитектором. Архитектор принимает предложение Нео: решающая битва со Смитом должна решить исход войны. Нео понимает, что единственный способ победить Смита — пожертвовать самим собой. Таким образом, главный герой одновременно бьется в решающей схватке и добровольно приносит себя в жертву, которая спасет людей.

Положение тела главного героя, подключенного к Матрице во время битвы, безусловно отсылает нас к образу Иисуса Христа, раскинувшего Свои руки на Кресте.

Воспользовавшись жертвой Нео, Отец Матрицы уничтожил их обоих — и Нео, и Смита. Слова, прозвучавшие после этого, являются цитатой слов Самого Христа на Кресте: Совершилось (Ин 19:30).

Радостная новость о спасении Зиона дополняется тем, что жертвы Смита возвращаются к жизни. Здесь можно найти параллель с загадочной деталью из повествования евангелиста Матфея о смерти Христа: и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим (Мф 27:52–53).

Пункт 3. Искаженный образ служения Христа

Вместе с тем есть ряд деталей, которые усложняют восприятие образа Нео. Всю основную часть трилогии Нео предстает как слабый, неуверенный человек, которому кто-то внушил нелепую мысль о его миссии.

Так, освободившись от пут Матрицы, Нео проходит обучение вместе с Морфеусом. В первом фильме ему необходимо совершить прыжок с небоскреба, чтобы убедиться в иллюзорности Матрицы. Все на борту «Навуходоносора» (включая Сайфера) ждут, что Нео сразу проявит себя как Избранный. Но он, как и все, проваливает испытание и падает с небоскреба. Тринити разочарованно отводит глаза в сторону, другие остаются в недоумении.

Маус: О... значит, и мы тоже можем?

Свич: Ничего это не значит.

Сайфер: Все мы падали в первый раз. Да, Трин?

Впервые попадая в Зион, Нео сталкивается с Малышом. Заслышав о его приближении, Нео вздыхает:

Кид: Нео!

Нео: О, нет.

Тринити: Как он узнает, что ты здесь?

Нео: Нечем больше заняться?

Тринити: Жизнь спасенного в руках спасителя.

Нео: Я его не спасал.

В том же духе протекает его диалог с самим Малышом.

Кид: Я поступлю на “Навуходоносор”. Я знаю, Морфеус еще никого не взял, кроме Линка. Конечно, у него есть причины, но, чем больше я думаю, тем больше понимаю: это мое. Моя судьба. Меня б здесь не было, если б не ты.

Нео: Повторяю, Малыш, ты сам нашел меня.

Кид: Ты ведь меня выручил. Спас меня!

Нео: Ты сам себя спас.

Слова Нео являются зеркальным отражением слов Христа: Не вы Меня избрали, а Я вас избрал (Ин 15:16).

Нео растерянно встречает толпу жителей Зиона, которые ищут его напутствия, молитвы, заступления. Для него странно и нелепо, что люди видят в нем какого-то «особенного» человека. Он хочет остаться вдвоем с Тринити.

Старая женщина: Нео, умоляю. У меня сын Джейкоб на борту “Гнозиса”. Пожалуйста, защити его.

Нео: Я постараюсь.

Другая старая женщина: А у меня дочь на “Икаре”.

Нео: Нет, постой.

Тринити: Оставайся. Ты им нужен.

Нео: А ты нужна мне.

Тринити: Я знаю. Потом.

В пользу того, что Нео — обычный человек, говорит любовная сцена с Тринити, в которой намеренно подчеркнута плотская, страстная любовь между ними. И лишь по мере развития сюжета Нео обретает веру в самого себя. Вместе с этим растут его сила и самообладание. Он обретает способность видеть Матрицу насквозь, смотреть в будущее и, наконец, в одиночку спасает человечество.

Данная перспектива близка к стародавней концепции еретиков-гностиков, согласно которой посредством крещения от Иоанна простой человек Иисус «поверил» в некий дар свыше или действительно «получил» его от Бога для соединения с небесным Христом и осознания собственной мессианской задачи.

В христианской традиции событие Крещения рассматривается в совершенно иной парадигме. Церковь учит, что безгрешный Богочеловек Христос приходит на Иордан не ради прощения грехов или приобретения благодати от Бога, а с целью открытого явления Себя миру. Слова Бога Отца, раздавшиеся с неба: Ты Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение (Мк 1:11), прозвучали не для того, чтобы «внушить» Иисусу мысль о собственном богочеловечестве, а для того, чтобы удостоверить людей в миссии Христа. Как в другом месте Христос говорит в похожей ситуации: не для Меня был глас сей, но для народа (Ин 12:30).Поэтому образ неуверенного в себе человека, которому внушили великую идею, точно не образ евангельского Христа.

Наконец, Нео, как нам известно на конец третьего фильма, не воскресает. Четвертый фильм «Матрица: Воскрешения» — отдельная история.

Подобно прочим «великим героям» Нео выполнил свою функцию и умер. Его смерть стала органичной частью сурового «договора» с Отцом Матрицы. Вопрос о том, изменилась ли в результате жертвы Нео сама суть вещей, остается открытым.

Таким образом, авторы заигрывают с образом Христа, в некоторых моментах то приближая к нему, то сознательно искажая евангельский образ Спасителя.

Отсылка № 5. Философский подтекст

Пункт 1. Реальность или иллюзия?

Первый фильм трилогии целиком посвящен противопоставлению реального и иллюзорного. Что есть реальность? Как понять, что я не в ловушке моих обманутых чувств и помутненного разума?

Эта тема, безусловно, затрагивает мощный буддийский подтекст трилогии, о чем есть множество указаний в самих фильмах. Более того, не секрет, что Вачовски и сам Киану Ривз серьезно интересовались буддизмом.

«Пробуждение» Нео является первой стадией его процесса Просветления («бодхи»): «*слова на мониторе: wake up, Neo. The Matrix has you (Проснись, Нео. Ты увяз в Матрице)». В дальнейшем Нео освобождается от власти чувств и эмоций, даже теряет зрение. Наконец, он отказывается от борьбы и дает Смиту поглотить себя.

Вполне отчетливо в картине проигнорирована христианская интерпретация проблемы соотнесения реальности и иллюзии. Еще Рене Декарт продолжил знаменитое «cogito, ergo sum» (я мыслю, следовательно, я существую) богословским логическим ходом. Поскольку есть Бог, а Бог не может обманывать человека, то его чувства доносят истину, значит, мир реален и познаваем. На данный момент можем утверждать, что логика Декарта точно отсутствует у Вачовски.

Пункт 2. Свобода выбора

А вот другая философская проблема весьма отчетливо помещена именно в христианский контекст — свобода выбора. Центральная философская проблема второй части трилогии: свободен ли человек? Если Бог все знает, то как человек может делать самостоятельный выбор?

Тот факт, что в картине поднята эта проблема, сам по себе уже отсылает зрителя к европейской философии, а через нее — к христианскому богословию. Вопрос свободы воли еще в IV веке послужил темой масштабной дискуссии между Блаженным Августином и Пелагием. Церковь приняла позицию Августина, утверждавшего, что Божественная воля не ограничивает человеческую свободу. Такое воззрение получило название синергизма, т. е. соработничества Бога и человека.

В картине вопрос свободы человека иллюстрируется диалогом Нео с Пифией: — если Пифия все знает, разве может Нео делать свободный выбор? Еще при первой встрече с Нео Пифия предостерегает его от фатализма, то есть убеждения в том, что все предрешено:

«Как выйдешь отсюда на улицу — сразу станет получше. И главное, не верь всякой ерунде насчет фатума. Ты хозяин своей жизни, запомнишь? Вот, съешь печеньице. Обещаю, еще раньше, чем ты его доешь, непременно полегчает».

При других встречах эта тема возникает вновь:

Пифия: Тебе нужно будет самому решать принимать то, что я предложу, или отвергать. Леденец?

Нео: Вы уже знаете, возьму ли я его?

Пифия: По-твоему, это для Пифии удивительно?

Нео: Но раз вам все известно, как я могу делать выбор?

Пифия: Разве ты выбирать ко мне пришел? Твой выбор сделан. Ты стараешься понять, почему ты его сделал. Я думала, ты уже разобрался в этом.

То есть Пифия своеобразно утверждает возможность выбора. На контрасте другой герой, Меровинген, считает, что выбор — это иллюзия:

Меровинген: А вот тебе ответ не известен. Вы здесь потому, что так сказали. Вы только исполняете чужую волю. Так уж устроен наш мир. В нем лишь одна постоянная величина и одна неоспоримая истина. Только она рождает все явления, действия, противодействия. Причина, потом следствие.

Морфеус: Всегда есть выбор.

Меровинген: Чушь! Выбор — это иллюзия, рубеж между теми, у кого есть власть и теми, у кого ее нет».

Наконец, глубоким осмыслением проблемы свободы выбора становится встреча Нео с Архитектором в фильме «Матрица: Перезагрузка». Нео сталкивается с мощнейшим вызовом — оказывается, он не первый «Избранный», а шестой. Каждый из его предшественников подходил к одной и той же дилемме — согласиться на перезагрузку Матрицы вместе с маленькой группой людей или продолжить борьбу за Зион, угрожая уничтожить все человечество навсегда.

Выбор очевиден. Архитектор говорит: «Вот две двери. Дверь справа ведет к источнику и спасению Зиона. Дверь слева ведет в Матрицу к твоей любимой и гибели вашего вида. Как ты уже заметил, у всех людей есть выбор. Но ведь нам уже известно, как ты поступишь».

Но тут сам Архитектор озвучивает удивительный факт: Нео существенно отличается от своих предшественников.

«Мне интересна твоя реакция. Пять твоих предшественников были намеренно запрограммированы схожим образом, что определило возникновение чувства глубокой привязанности к другим представителям вашего вида и помогло им исполнить функцию Избранных. Но если их привязанность носила абстрактную форму, то у тебя она абсолютно ощутима. Ведь ты любишь».

Исходя из личной мотивации, Нео принимает абсурдное решение — продолжить борьбу, обрекая Зион на гибель. И все это ради любви. Человек свободен в своем выборе, и ничто не может безоговорочно предопределить его. Получается, проблема свободы выбора в Матрице решается в христианском ключе.

Отсылка № 6. Бог в Матрице

Есть ли Бог в Матрице? Строго говоря, в трилогии нет упоминания о существовании Бога. Да, жители Зиона собираются в месте, которое называют храмом, и даже как будто совершают молитву. Только обращения к Богу там нет. Храм без культа и молитва без Бога — вот что есть в Зионе.

Более того, еще в первом фильме среди прочих проявлений Матрицы Морфеус называет посещение церкви: «Ты хочешь узнать, что это? Матрица повсюду. Она окружает нас. Даже сейчас она с нами рядом. Ты видишь ее, когда смотришь в окно или включаешь телевизор. Ты ощущаешь ее, когда работаешь, идешь в церковь, когда платишь налоги. Целый мирок, надвинутый на глаза, чтобы спрятать правду».

На этом можно было бы закончить, если бы не «заменители» Бога в трилогии: Архитектор и Пифия. В совокупности они представляют своеобразный амбивалентный «пантеон» Матрицы — «злой» Архитектор следит за соблюдением ее суровых и бесчеловечных законов, а «добрая» Пифия старается помочь эти законы нарушить или обойти.

Нечто похожее мы можем найти в зороастризме — древней иранской религии, согласно которой история вселенной основана на борьбе доброго бога Ахура Мазды и злого Анхра-Майньи, то есть на дуализме. Приблизительно в таком же ключе уже упомянутые гностики делили библейскую историю на период власти «злого» и «жестокого» Бога Ветхого Завета и «доброго» Бога Завета Нового.

В то же время христиане считают, что оба Завета — две части единого Священного Писания, повествующего об Одном и Том же Боге. Разница лишь в том, что Господь открывался постепенно, Откровение о нем развивалось, прогрессировало. По этой причине суровые повеления Божии в Ветхом Завете были вынужденной мерой для подготовки людей к более совершенному Откровению. Таким образом, амбивалентный образ Бога в Матрице, конечно, не является христианским.

Отсылка № 7. Вместо вывода

Суммируя сказанное выше, мы можем объединить все христианские и антихристианские темы в трилогии в две группы.

Первая группа тем, отсылок и символов относится к посылу «Матрицы» или ее призыву. Вторая — к картине мира, которую предлагает трилогия.

Пункт 1. Картина мира

Несмотря на то, что трилогия существенно расходится с христианством в плане объяснения мироустройства, ее посыл в отдельных частях может не противоречить голосу Евангелия.

Подпункт 1. Матрица 1 — надежда на пробуждение

Словами о пробуждении начинается первый фильм трилогии. Очнись, ты спишь, сам того не ведая. В общих чертах такой призыв вполне сочетается с призывом Господа: бодрствуйте (Лк 21:36 и др.)и апостола Павла: наступил уже час пробудиться нам от сна (Рим 13:11).

Новый Завет понимает «сон» как поглощение человека «объядением, пьянством и заботами житейскими». Все это, если позволите, инструменты «Матрицы», имеющие одну цель: заставить человека забыть о его небесном гражданстве, о высоком призвании принимать участие в реализации Царства Небесного уже здесь, в земной жизни. Проснувшись, человек обнаруживает неуютную картину:

«Оккупированная территория — вот что такое этот мир. А христианство — рассказ о том, как на территорию эту сошел праведный царь, сошел, можно сказать, инкогнито и призвал нас к саботажу», — пишет Клайв Льюис в книге «Просто христианство».

Хотя конечно, тут и кроется главное отличие христианства от мира Матрицы: «саботаж», к которому призвал нас Христос, несет совершенно мирный и для многих незаметный характер. Тут бесполезны пулеметы, джиу-джитсу и другие приемчики. А что полезно? Духовное оружие, о котором пишет апостол Павел:

Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой и, все преодолев, устоять. Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие (Еф 6:13–17).

Подпункт 2. Матрица 2: вера в то, что выбор есть

Абсолютный Божественный разум, окружение, воспитание, плохая погода — ничто не может освободить человека от тяжелой обязанности нести ответственность за свой выбор. Но в этой ответственности кроется огромный потенциал человека — быть свободным. Эту мысль, своеобразно, проводят Вачовски в первом и особенно во втором фильме.

В этом трилогия кореллирует с христианством. Так, апостол Павел пишет: Итак стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства (Гал 5:1).

Однако под игом рабства, апостол Павел подразумевает стремление отнять духовную свободу, а вовсе не какую-то внешнюю, политическую силу. В этом принципиальное отличие от мира Матрицы. Нео, Морфеус, Тринити и другие «пробужденные» прикладывают все усилия исключительно для того, чтобы бороться с «внешним» врагом — машинами.

А христианская борьба за свободу несет внутренний характер, это в первую очередь борьба со своими страстями, слабостями: Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями (Гал 5:24).В том и заключается духовная свобода, чтобы не быть рабами греха, а быть рабами Божьими.

Подпункт 3. Матрица 3: Любовь — то, что отличает человека от машин

Пробудившись и сделав выбор быть духовно свободным, человек встает перед альтернативой: реализовать свободу как вседозволенность, распущенность, угождение себе самому или же как возможность добровольно служить в любви Богу и ближним.

Любовь отличает человека от машин. Герои Матрицы — Нео, Тринити, Морфеус и другие — понимают, что нет никакой точной программы и нет никакой гарантии, что их борьба увенчается успехом. В этом они реализуют свою веру, свою надежду и свою любовь.

Таким образом, посыл трилогии содержит важные, в чем-то близкие к христианству идеи. Но даже здесь видно принципиальное отличие: Матрица есть призыв к борьбе с навязанной нам несвободой. Евангелие призывает бороться в первую очередь с самим собой.

Пункт 2. Выйти из Матрицы недостаточно

Если призыв трилогии в чем-то и созвучен христианству, то картина мира «Матрицы» решительно, приниципиально не сходится с ним, и это неудивительно.

Мировоззрение Вачовски, отраженное в «Матрице», является плодом сложной современной американской культуры, в которой традиционное христианство играет важную, но далеко не исключительную роль.

В трилогии сильно ощущается влияние на авторов картины гностицизма, построенного на идее тайного, секретного знания, доступного немногим. В отличие от христианства, где Бог являет Себя всем людям и строит Свои отношения с человеком открыто, гностицизм говорит, что лишь избранные могут обладать особым, спасительным знанием. Таким знанием обладают жители Зиона и не обладают большинство простых людей в Матрице.

Более того, с точки зрения христианства недостаточно лишь «отключиться» от Матрицы. Для спасения необходимо «подключиться» ко Христу, соединиться с Ним. Не благодаря только гуманизму или общечеловеческой любви, а именно благодаря связи со Христом верующие обретают силы для настоящей борьбы со злом.

Итак, «Матрица» — не христианский фильм. В нем есть христианские элементы, но нет целого. Однако картина поднимает важные вопросы, которые актуальны в том числе для христиан.