В книге «Честно я тянул мой воз», названной по строчке Александра Твардовского и замечательно составленной его многолетним биографом Андреем Турковым, — среди фрагментов из воспоминаний современников, писем, стихотворений и дневниковых записей самого поэта, — встретился мне один вроде бы неприметный отрывок: «…Первое легкоморозное весеннее утро, прогулка к Дмитриевскому, петухи на селе, церквушка на крутом берегу Истры, сосняк по отвесному обрыву, тишь, легкая чистая свежесть и бодрость, снежная пойма реки в дымке по горизонту, простор, тихая радость, хоть молиться там впору» (запись в Рабочей тетради от 24 марта 1955 года).

Эта запись и стала для меня еще одной личной встречей с Александром Трифоновичем, которого, я, конечно, никогда в жизни не видел, но о котором как-то по-особенному думаю с того давнего дня, когда один близкий мне человек прочитал на память стихотворение «На дне моей жизни». Им и завершается, как вы увидите, сегодняшняя подборка поздней лирики Твардовского в «Строфах», — приуроченная к сорокалетию со дня кончины поэта. Услышав эти стихи, я помню, ахнул: неужели это смиренное, тихое и мудрое слово вырвалось у проваренного во всех водах советского писателя, автора «Василия Теркина» и несгибаемого борца за журнальный островок свободы под названием «Новый мир»?..

В последние годы, благодаря публикациям его дневников, жаждущему читателю начала приоткрываться в своей полноте не только драматическая судьба этого великого человека, но и его душа: героическая, страдающая. Он не был религиозен, но был всегда, как бы высоко его ни возносила житейская «линия жизни», — живой частью души народа, подспудно сохраняющего в себе тоску по Вечности.

Мы верим, что «река времён» не сумеет унести от нас Твардовского. Мудрость и красота его лирики заденет не одно думающее сердце.

И еще... Я думаю, что когда в день прощания Солженицын широко перекрестил А. Т., лежащего в гробу, это был никакой не жест и не вызов властям.

Это было естественное движение души младшего собрата.

Павел КРЮЧКОВ, редактор отдела поэзии журнала «Новый мир»

 

* * *

Не много надобно труда,

Уменья и отваги,

Чтоб строчки в рифму, хоть куда,

Составить на бумаге.

То в виде ёлочки густой,

Хотя и однобокой,

То в виде лесенки крутой,

Хотя и невысокой.

Но бьёшься, бьёшься, так и сяк —

Им не сойти с бумаги.

Как говорит старик Маршак:

Голубчик, мало тяги...

Дрова как будто и сухи,

Да не играет печка.

Стихи как будто и стихи,

Да правды ни словечка.

Пеняешь ты на неуспех,

На козни в этом мире:

Чем не стихи? Не хуже тех

Стихов, что в «Новом мире».

Но совесть, та исподтишка

Тебе подскажет вскоре:

Не хуже — честь невелика,

Не лучше — вот что горе.

Покамест молод, малый спрос:

Играй. Но Бог избáви,

Чтоб до седых дожить волос

Служа пустой забаве.

1955

* * *

Допустим, ты своё уже оттопал

И позади — остался твой предел,

Но при тебе и разум твой, и опыт,

И некий срок ещё для сдачи дел

Отпущен — до погрузки и отправки.

Ты можешь на листах ушедших лет

Внести ещё какие-то поправки,

Чертой ревнивой обводя свой след;

Самозащите доверяясь шаткой,

Невольно прихорашивать итог...

Но вдруг подумать:

Нет, спасибо в шапку,

От этой сласти береги нас Бог.

Нет, лучше рухнуть нам на полдороге,

Коль не по силам новый был маршрут.

Без нас отлично подведут итоги

И, может, меньше нашего наврут.

1968

* * *

Когда обычный праздничный привет

Знакомец твой иль добрый друг заочный

Скрепляет пожеланьем долгих лет,

Отнюдь не веселит такая почта.

К тому же опыт всем одно твердит,

Что долгих лет, их не бывает просто,

И девятнадцать или девяносто —

не всё ль равно, когда их счёт закрыт.

Но Боже мой, и всё-таки неправда,

Что жизнь с годами сходит вся на клин,

Что есть сегодня, да, условно, завтра,

Да безусловно вздох в конце один.

Нет, был бы он невыносимо страшен,

Удел земной, не будь всегда при нас

Ни детства дней, ни молодости нашей,

Ни жизни всей в её последний час.

1969

* * *

Вся суть в одном-единственном завете:

То, что скажу, до времени тая,

Я это знаю лучше всех на свете —

Живых и мертвых, — знаю только я.

Сказать то слово никому другому,

Я никогда бы ни за что не мог

Передоверить. Даже Льву Толстому —

Нельзя. Не скажет, пусть себе он бог.

А я лишь смертный. За своё в ответе,

Я об одном при жизни хлопочу:

О том, что знаю лучше всех на свете,

Сказать хочу. И так, как я хочу.

1958

* * *

На дне моей жизни,

на самом донышке

Захочется мне

посидеть на солнышке,

На тёплом пёнушке.

И чтобы листва

красовалась палая

В наклонных лучах

недалёкого вечера.

И пусть оно так,

что морока немалая —

Твой век целиком,

да об этом уж нечего.

Я думу свою

без помехи подслушаю,

Черту подведу

стариковскою палочкой:

Нет, все-таки нет,

ничего, что по случаю

Я здесь побывал

и отметился галочкой.

1967

0
0
Сохранить
Поделиться: