Последнее письмо Гоголя Белинскому (публикую с небольшими сокращениями). Советую перечитать внимательно. Но прежде несколько пояснений.
С письмами Гоголя Белинскому есть своя загадка. В «Фоме» мы о ней писали: одно было большое, очень яркое, но Гоголь его не отправил, даже и порвал, но при этом не сжег, а собрал в пакет и сохранил. А Белинскому послал иное, краткое. И на мой взгляд, по-своему не менее глубокое и важное письмо.
Почему он так сделал? С одной стороны, видя, что его мысли, собранные в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», оказались не ко двору ни одной стороне. Церковная общественность посчитала, что он много на себя берёт; бюрократии тогдашней (думаю) было всё равно, как это часто с ней происходит. Там другая логика. «Прогрессивная» общественность и лично, и особо устами Белинского Гоголя начала проклинать. Он об этом прямо пишет своему адресату.
Ему было что ответить, и доказательством служит то письмо, которое он, порвав, сохранил. Однако перед лицом этого тотального одиночества Гоголь отправил иное, с его точки зрения, важнейшее послание, которое считают почему-то написанным исключительно ради успокоения тяжело больного Белинского. И относятся к нему снисходительно, хотя письмо заслуживает всяческого внимания.
Гоголь пишет там об изнеможении души. Скандалы вокруг «Избранных мест...» глубоко потрясли его; дальше шла череда смертей, в том числе, кончина Белинского. В 1852 году умер сам Николай Васильевич. У него не было никакой физической болезни; можно сказать, причиной смерти стал невроз. Сумасшествие, о котором принято говорить, думаю, слишком сильное слово. Вполне может оказаться достаточно и невроза либо депрессии. Есть моменты, когда самое главное не надломиться и продолжать жить. В том числе, с пониманием, что твои мысли могут никому не оказаться полезны при жизни. Поскольку раздирающие людей страсти просто исключают правильное восприятие того, что пытаешься сказать.
В письме Гоголя я бы советовал верно воспринять слова о «веке». Если их считывать просто как дух времени, то они выглядят наивно. А вот ежели понять, что речь о промысле Божием, о том, чего бы ждал от людей Господь, то Гоголь полностью прав. И это ожидание относится к любой эпохе, нашей в том числе. Итак, вот письмо:
Николай Васильевич Гоголь. Письмо В. Г. Белинскому 10 августа 1847 г. (последнее, отправленное)
Я не мог отвечать скоро на ваше письмо. Душа моя изнемогла, всё во мне потрясено, могу сказать, что не осталось чувствительных струн, которым не был<о> бы нанесено поражения еще прежде, чем получил я ваше письмо. Письмо ваше я прочел почти бесчувственно, но тем не менее был не в силах отвечать на него. Да и что мне отвечать? Бог весть, может быть, и в ваших словах есть часть правды. Скажу вам только, что я получил около пятидесяти разных писем по поводу моей книги: ни одно из них не похоже на другое, нет двух человек, согласных во мненьях об одном и том же предмете, что опровергает один, то утверждает другой. И между тем на всякой стороне есть равно благородные и умные люди. Покуда мне показалось только то непреложной истиной, что я не знаю вовсе России, что многое изменилось с тех пор, как я в ней не был, что мне нужно почти сызнова узнавать всё то, что ни есть в ней теперь. А вывод из всего этого вывел я для себя тот, что мне не следует выдавать в свет ничего, не только никаких живых образов, но даже и двух строк какого бы то ни было писанья, по тех пор, покуда, приехавши в Россию, не увижу многого своими собственными глазами и не пощупаю собственными руками.
Вижу, что укорявшие меня в незнании многих вещей и несоображении многих сторон обнаружили передо мной собственное незнание многого и собственное несоображение многих сторон. Не все вопли услышаны, не все страданья взвешены. Мне кажется даже, что не всякий из нас понимает нынешнее время, в котором так явно проявляется дух построенья полнейшего, нежели когда-либо прежде: как бы то ни было, но всё выходит теперь внаружу, всякая вещь просит и ее принять в соображенье, старое и новое выходит на борьбу, и чуть только на одной стороне перельют и попадут в излишество, как в отпор тому переливают и на другой. Наступающий век есть век разумного сознания; не горячась, он взвешивает всё, приемля все стороны к сведенью, без чего не узнать разумной средины вещей. Он велит нам оглядывать многосторонним взглядом старца, а не показывать горячую прыткость рыцаря прошедших времен; мы ребенки перед этим веком. Поверьте мне, что и вы, и я виновны равномерно перед ним. И вы, и я перешли в излишество. Я, по крайней мере, сознаюсь в этом, но сознаетесь ли вы? Точно так же, как я упустил из виду современные дела и множество вещей, которые следовало сообразить, точно таким же образом упустили и вы; как я слишком усредоточился в себе, так вы слишком разбросались. Как мне нужно узнавать многое из того, что знаете вы и чего я не знаю, так и вам тоже следует узнать хотя часть того, что знаю я и чем вы напрасно пренебрегаете. (...)
