Как святые жили в изоляции. Три истории веры, которая сильнее обстоятельств

Богослов в заточении. История Максима Грека 

Отрочь монастырь в городе Тверь, март 1543 года. В крохотном окошке полуподвального помещения светится лампадка. Там, в маленькой келье, за столом сидит человек и внимательно читает письмо, приблизив его почти к самым глазам. Лампадка тусклая, а глаза у пожилого монаха уже слабые. Ни одежда, ни черты лица не выдают его греческого происхождения. Дает о себе знать четверть века жизни в России. И 17 лет из них он узник, осужденный за «умышленную порчу» русских богослужебных книг и «еретические» взгляды.

Все эти годы Максим Грек лишен возможности не только посещать храм, но и причащаться, и это для него главная трагедия. Несколько раз писал он прежнему митрополиту Даниилу в попытке защитить свое честное имя, но все было бесполезно. Сыграла свою роль и личная обида митрополита на ученого монаха, посмевшего перечить ему, когда речь зашла о повторной женитьбе великого князя Московского Василия Иоанновича. Первая жена князя, Соломония, не рожала ему детей, и князь Василий надумал жениться на другой — Елене Глинской. Митрополит Даниил перечить князю не привык и благословил всё, что требовалось, — и развод с Соломонией, и насильственное ее пострижение в монашество, и новый брак великого князя… А Максим Грек — известный авторитет, приглашенный с Афона для исправления русских богослужебных книг, в которых накопилось немало разночтений, — возьми да и объяви во всеуслышание эти действия неканоническими…

Когда Даниила сменил митрополит Макарий, мудрый и справедливый наставник молодого князя Иоанна Васильевича IV, греческий инок решил обратиться к нему. Может, новый митрополит снимет с него, уже 70-летнего старика, прещение и позволит причащаться?

Письмо от Макария и читает сейчас преподобный Максим. Тон ответа почтительный¸ но содержание, увы, неутешительное. «Узы твои целуем, — пишет митрополит Макарий, — яко единого от святых. А помочь мы тебе ничем не можем, ибо жив связавший тебя». Прежний митрополит еще имел остатки власти… Пришлось ждать еще восемь лет, прежде чем игумен Свято-Троицкого Сергиева монастыря Артемий смог забрать его к себе в обитель. Там Максим Грек наконец-то получил возможность приступать к Святым Тайнам, а пять лет спустя, в 1556 году, мирно отдал душу Богу.

Можно представить, как тяжело воспринимал обвинение в ереси и отлучение от причастия этот молитвенник и подвижник, несколько лет живший на Афоне. Горькое недоумение сквозит в его произведениях, написанных в попытке оправдаться (например, в «Исповедании Православной веры»). Впрочем, через семь лет после его заточения власти смягчились: монаха не только перевели из Иосифо-Волоколамской обители с ее суровыми порядками в тверской Отрочь монастырь, но и разрешили ему писать. Это было для монаха-ученого так важно, что в первом же из своих сочинений он даже обозначил дату: «Сия словеса сотворил есть инок, в темнице затворен и скорбя… в 7040-е лето», то есть в 1531 году.

Вынужденный затвор преподобного Максима не остался бесплодным. В узах он создал несколько десятков богословских трактатов (об исхождении Святого Духа, о Рождестве Христовом и др.), богослужебных и полемических сочинений, направленных против иноверцев и обрядоверов. Эти труды вышли далеко за пределы монастырских стен, где был заключен Максим; у греческого писателя появились ревностные ученики, в том числе такие известные впоследствии, как Зиновий Отенский (инок новгородского монастыря, автор ряда известных сочинений против ересей), святитель Герман Казанский (просветитель татарского народа, попал у Ивана Грозного в немилость за отказ возглавить московскую епископскую кафедру и за критику опричнины) и князь Андрей Курбский (друг, а затем оппонент Ивана Грозного)… Курбский, например, активно пользовался доводами преподобного Максима против лютеранства.

Разрешив преподобному Максиму писать, власти молчаливо расписались в собственной неправоте. Ведь если бы Максим Грек действительно был еретик, никто бы не позволил так широко распространять его учение.

Духовный лекарь на больничном. История Амвросия Оптинского

В 1860 году в Оптиной пустыни скончался преподобный Макарий, многолетний духовный наставник монастырской братии. Опустевшее место занял его ученик и бывший келейник — иеромонах Амвросий (Гренков), в будущем прославленный и, наверное, самый известный из Оптинских старцев. В ту пору ему было всего 48 лет, но здоровье у батюшки уже тогда было невероятно слабое — еще с тех пор, как зимой 1845 года, в день посвящения в иеромонахи, он сильно простудился и надолго слег в постель. С тех пор и до самой смерти, наступившей 10 октября 1891 года, он так никогда до конца и не поправился.

Временами старцу становилось легче, так что он мог совершать прогулки и даже ездить в основанную им Шамординскую женскую обитель. Но большей частью он всегда бывал болен, а периодами его преследовали по-настоящему жестокие страдания — мучительные желудочные боли с лихорадочным ознобом и крайней слабостью, в иные дни не позволявшие подняться на ноги. «С 35-летнего возраста отец Амвросий был как бы непрестанно распят, — вспоминал знавший его духовный писатель Евгений Поселянин. — Внешняя сила его пала, силы навсегда утрачены. Плотский человек был разрушен, растоптан, убит. И в этом телесном изнеможении… стал возникать все яснее и яснее обозначавшийся новый человек». Человек духовный, прозорливец, которому Бог открывал сокровенные тайны жизни души.

Священническое служение преподобному Амвросию пришлось оставить почти сразу. Он ушел за штат и сосредоточился на беседах с людьми. Даже поселился у самого входа в Оптинский скит — так, чтобы посетителям не пришлось его разыскивать. Отец Амвросий почти всегда «был дома»; храм он посещал до тех пор, пока однажды зимой 1862 года (батюшке было тогда около пятидесяти) его не вывалил из саней по неосторожности ямщик. Преподобный Амвросий получил вывих руки, ее вправили, но неудачно — и с тех пор его физическая слабость стала так велика, что ходить в церковь он уже не мог.

Тем не менее он не перестал жить в ритме церковной жизни и регулярно прибегал к Причастию — таинству соединения с Господом Иисусом Христом. Святые Дары — Тело и Кровь Христовы — батюшке приносили прямо в келью. Здесь же он организовал и храмовую молитву. В четыре утра отец Амвросий звал келейников, те читали утренние молитвы, положенные псалмы и часы, а потом еще каноны с акафистами Спасителю и Божией Матери. А в праздничные и воскресные дни в комнатке у старца совершалось настоящее богослужение (священник приходил к нему, как правило, по завершении службы в храме).

Но даже во время богослужения отец Амвросий мог отвлечься на то основное занятие, которому и была посвящена его жизнь, — принимал приходивших к нему людей с их вопросами, просьбами, а главное, с покаянием за совершенные грехи. Главным для него было хорошо исполнить то дело, на которое его поставил Бог.

В письмах старец постоянно сетовал, что не управляется с людьми, но посетители слышали от него ответы на свои вопросы, даже если не попадали на личную беседу. Каждый день он старался выйти на «общее благословение» и что-нибудь сказать людям, собравшимся в его домике. Многие из сказанных тогда слов впоследствии разошлись по всей России, к примеру: «Мы должны жить на земле так, как колесо вертится: чуть только одной точкой касается земли, а остальными непременно стремится вверх».

Исполнять дело духовничества старцу бывало очень трудно. Некоторые посетители вспоминали, как приходили к старцу ближе к вечеру и обнаруживали его неподвижно лежащим на кровати, неспособного даже произнести два слова. В какой-то момент доктора даже запретили старцу принимать кого бы то ни было и, чтобы прекратить постоянный стук в дверь, повесили на нее табличку: «Врачи запрещают старцу принимать посетителей». Но исполнить эту рекомендацию батюшка не мог. Тогда бы он отказался от своего призвания, от исполнения воли Божией о себе. Исполняя же волю Божию, он помог огромному количеству людей нащупать и их собственную дорогу к Богу.

Семь лет в одиночной камере. История митрополита Петра Крутицкого

1929 год. На дворе май, но крыши домов в поселке Хэ еще белеют остатками снега. Это Крайний Север, Ямало-Ненецкий край, до ближайшего города — 200 километров…

Отойти от края поселка на сотню-другую метров — и вот уже виден морской берег, обдуваемый ледяным ветром. Обская губа. Причал, к которому раз в год пристает пароход с Большой земли. Он привозит продукты, табак, сахар. Иногда — посылки для немногочисленных местных жителей и для тех ссыльных, кого привел сюда Промысл Божий.

Один из таких ссыльных — 67-летний Петр Федорович Полянский. Немногие ненцы знают, что он не просто глубоко верующий православный христианин, но еще и священнослужитель. Более того — митрополит. А еще точнее — Местоблюститель Патриаршего престола, пустующего после смерти святого Патриарха Тихона. Ни больше, ни меньше — Предстоятель Русской Церкви.

Когда-то в зимовье Хэ был создан православный миссионерский стан, поставили церковь в честь святителя Николая Чудотворца. Но сейчас в этот храм ходить нельзя — он захвачен обновленцами. Так назывались те священники и епископы, которые стали сотрудничать с советской властью и попытались отнять власть в Церкви у законно избранного Патриарха и его сторонников. Митрополит Крутицкий Петр, преемник святителя Тихона, уже четыре года как арестант. Он сильно тоскует по храму и богослужению, но служить с обновленцами значило бы предать Церковь. Глядя на него, в захваченный раскольниками храм перестают ходить и другие жители поселка. Отказ от посещения церкви стал для владыки настоящим подвигом исповедничества.

Бóльшую часть своей жизни Петр Федорович Полянский был мирянином, хотя и деятельным участником жизни Церкви. Работая в Синодальном учебном комитете, он заботился о духовных семинариях и академиях, а в 1917–1918 годах даже участвовал в Поместном Соборе Русской Православной Церкви, который и восстановил в России патриаршество. Когда в 1920 году Патриарх Тихон предложил Петру Федоровичу принять монашеский постриг, священство и стать его ближайшим помощником, тот сомневался недолго: «Ес­ли я откажусь, то бу­ду пре­да­те­лем Церк­ви, но, ко­гда со­гла­шусь, я знаю, я под­пи­шу сам се­бе смерт­ный при­го­вор».

Митрополит Петр руководил Русской Церковью всего около полугода. Он так бескомпромиссно отстаивал право самостоятельно, без указок «сверху», решать церковные дела и так решительно боролся с обновленческим расколом, что уже в ноябре 1925 года был арестован. Изоляторы, тюрьмы, дальние ссылки — ничего другого он в своей жизни больше не видел. В 1930 году, когда истек срок ссылки на Крайний Север, последовало новое обвинение и за­клю­чение в Екатеринбургскую тюрьму: пять лет в оди­ноч­ной ка­ме­ре. За­тем — Верх­не­ураль­ский политизолятор и снова одиночное заключение, срок которого продлевался вплоть до самого расстрела 27 сентября (10 октября) 1937 года. В последние годы святой митрополит был лишен не то что возможности служить и причащаться, но даже совершать прогулки, положенные «обычным» зэкам. В одном из писем владыка говорит, что уже позабыл, когда в последний раз видел солнечный свет…

«Я прошел все виды страданий, какие можно себе представить, — признавался он в другом письме. — Казалось, что у меня одно время года — время скорби, но Господь, видимо, не оставляет меня. Он поддерживает мои силы, ослабляемые тяжелыми условиями изгнания, и вносит в душу успокоение, которое если и отравляется, то только болью о Церкви…» Такова была цена за отказ пойти на сделку с безбожной властью — отказаться от местоблюстительства, стать осведомителем.

Откуда у больного, частично парализованного человека в крайне преклонном возрасте взялась такая сила духа, такая решимость стоять до конца? Как он не сошел с ума, много лет заточенный в глухой камере, не видя ни одной живой души, не получая никакой верной информации о состоянии дел в Церкви? Можно не сомневаться — ему помогали молитва и абсолютное предание себя Богу. А его непреклонность вдохновляла и давала силы тем епископам и священникам, которые оставались на воле и сохраняли верность Христовой Церкви.