«Может ли Церковь сотрудничать с властью?». Этот вопрос очень остро встал перед духовенством и мирянами в годы большевистского переворота, гражданской войны и установления советской власти в России. По большому счету, проблема не нова — с ней столкнулись уже первые христиане, когда проповедь Евангелия вышла за рамки отдельных иудейских общин и стала распространяться по миру. Но после эпохи гонений до XX века государство, пусть даже порой и формально, называло себя христианским, и явного конфликта между сакральным и светским не было.
После прихода к власти большевиков ситуация в корне изменилась. Государство провозгласило себя сначала светским, а затем — и вовсе безбожным. И случайностью это не было, поскольку в основе официальной идеологии лежала философия, не признающая за религией права иметь влияние на жизнь общества. Тут-то и пришлось снова вспомнить тот самый вопрос, на который три века искали ответ первые христиане. В итоге каждый принял свое решение — от услужливого содействия большевикам до прямого неподчинения им. Одним из «непокорных» был и митрополит Петр (Полянский), чью память Церковь чтит 10 октября.
Выходец из священнической семьи Воронежской губернии, Петр родился 10 июля 1862 года. После окончания семинарии и двухлетней практики в должности чтеца молодой попович в 1887 году был зачислен в Московскую духовную академию. Через пять лет он стал выпускником, а итогом обучения стала кандидатская диссертация, которую Петр Федорович блестяще защитил. За годы учебы он сдружился с такими известными в дальнейшем людьми, как Евлогий (Георгиевский) и Сергий (Страгородский). Волей Проведения, и Петр, и Евлогий, и Сергий станут архиереями, однако их судьбы и их жизненные позиции будут олицетворением различных путей решения проблем, возникших после бурных событий осени 1917 года.
Пока же Полянский и не думал об уготованной ему ноше. Он связал свою деятельность с образовательной сферой, преподавал, инспектировал различные учебные заведения, объездил Центр России, Беларусь, Урал, побывал в Сибири. Во время одной из командировок познакомился с епископом Тихоном (Белавиным), который увидел в Петре Федоровиче опытного администратора и надежного соратника. Владыка подружился с Полянским, и вскоре им суждено было вместе отстаивать свободу Церкви перед безбожной властью.
Грянул сначала февраль, а затем — октябрь 1917 года. Очень скоро стало очевидно, что со старыми порядками Ленин и его единомышленники будут бороться беспощадно. После декрета об отделении Церкви от государства 56-летний Петр Полянский остался не у дел — Синодальный Учебный комитет был закрыт, а образовательная система полностью переходила в ведение Советов. Но Господь приготовил ему еще более важное дело — немолодой уже человек принимает активное участие в деятельности Поместного собора 1918 года, а его инициативы ложатся в основу многих соборных решений. Только дальнейший террор и установление большевистской власти не дали этим планам воплотиться в жизнь. Даже сейчас документы, принятые на заседаниях комиссий, очень современны и актуальны, будто составлялись не столетием ранее, а уже в наши дни.
Через два года, зная острый ум и большие таланты Петра Федоровича, патриарх Тихон предлагает ему стать епископом. К этому времени гонения на Церковь только начинались, но было понятно, что времена мученичества возвращаются. Полянский стоял перед выбором — или предать свою веру, отстранившись от любых церковных дел, или остаться верным до конца, рискуя в любой момент окончить жизнь в застенках спецслужб. И пожилой, но еще сильный духом ученый муж соглашается взять на себя и святительский крест. Он принял монашество и был рукоположен в епископы. Большевики прекрасно знали, что новый владыка выступает против компромиссов с властями, и поэтому почти сразу после хиротонии епископа Петра арестовывают и ссылают в Великий Устюг, где он находился до 1923 года.
Нужно сказать, что аресты и репрессии только лишь кажутся спонтанными, но за ними кроется четко продуманный план. Красные понимали, что Церковь не так-то легко уничтожить. Ни принудительная эмиграция, ни гражданская война, ни активная пропаганда безбожия не смогли подорвать того влияния, которое имело Православие в народе, а аресты и расстрелы только усиливали авторитет духовенства среди верующих. И тогда было решено расколоть сам клир, внести в него смуту и вызвать в массах волну разочарования.
Сначала власти поддержали обновленческий раскол — группу священников и архиереев, выступавших за радикальные перемены церковных порядков. При этом изменению подвергались не только внешние формы богослужения, но и фундаментальные принципы церковного бытия. С помощью властей обновленцам удалось заполучить две трети оставшихся в России храмов. Расчет коммунистов был прост — обновленчество объявлялось единственным легитимным церковным формированием, остальная Церковь объявлялась вне закона. Новая организация рассматривалась как временная, и после уничтожения каноничной иерархии чекисты планировали взяться за обновленцев. Но не вышло...
Обновленчество заглохло весьма быстро, народ за новыми вождями не пошел, а большинство духовенства со временем вернулись в Церковь. И тогда власти решили сыграть на другом. Почти все активные верующие были людьми старой закалки, поэтому советский строй они воспринимали насторожено, а зачастую — даже враждебно. Духовенство в большинстве своем было солидарно с мирянами. Коммунисты же хотели, чтобы епископат стал более лояльно относиться к властям, показывая уважение и одобрение большевистской политики. По большому счету, в Кремле в лояльности священства не нуждались — его все равно планировалось уничтожить. Но вместе с тем, если часть клира объявит себя сторонниками нового режима, это отвернет от них радикально настроенную паству и внесет в Церковь раскол.
Когда епископ Петр освободился из-под ареста, план по сталкиванию лбами православного духовенства только разрабатывался, и главная ставка делалась все еще на обновленчество. Владыка, по-прежнему остававшийся правой рукой патриарха Тихона, с обновленцами разговаривал жестко — никакого компромисса, только покаяние. Этим он окончательно путал большевикам все карты, но ликвидировать непокорного архиерея спецслужбы пока не решались. Между тем, патриарх возвел Петра (Полянского) в чин митрополита и назначил его на древнюю Крутицкую кафедру. Обычно Крутицкие архиереи были вторыми лицами Церкви после патриарха. Такой же статус получил и владыка Петр.
В 1925 году, после смерти святителя Тихона, митрополиту пришлось лично возглавить Церковь. Согласно завещанию патриарха, местоблюстителем престола (исполняющим обязанности) должен был стать один из трех названных в документе митрополитов — либо Кирилл (Смирнов), либо Агафангел (Преображенский), либо Петр (Полянский). Поскольку два первых кандидата были под арестом, патриарший престол до законных выборов нового архипастыря должен был «блюсти» владыка Петр.
Новый управляющий делами Церкви повел себя весьма твердо. Он активно помогал сосланным священнослужителям и их семьям. Также было издано послание, в котором верующие призывались не поддаваться на провокации властей и обновленцев. Почуяв угрозу своему существованию, обновленцы созвали свой собор и заявили, что митрополит Крутицкий сотрудничает с зарубежными агентами и вынашивает планы по восстановлению монархии. На владыку начали тиснуть и со стороны спецслужб, и со стороны некоторых архиереев, которые предлагали местоблюстителю пойти на уступки властей. Но каждый раз пастырь отказывался это делать: «Власти не допустят никакого свободного собрания православных архиереев, не говоря уже о Поместном соборе», — заявлял митрополит, осознавая, что обещания большевиков — липовые. А поступиться нужно было многим — в своих требованиях коммунисты обозначили четыре пункта:
- Церковь признает легитимность советской власти и призывает верующих к покорности
- Клирики, неугодные власти, должны быть подвергнуты церковному суду
- Епископы, мигрировавшие за границу, подлежат осуждению
- Прямые контакты Церкви и правительства возможны только через спецслужбы.
Озвученные требования владыка отверг и планировал представить встречную петицию, в которой наставал на том, что:
- Народ СССР должен обладать правом свободного выбора между религией и атеизмом
- Священники должны быть уравнены в своих правах с другими гражданами страны
- Церковь оставляет за собой право ходатайства за невинно осужденных клириков
- Церковь получает легальные права и свободы на территории СССР.
Документ подан не был — митрополит не захотел передавать бумагу через вторые руки, но требовал встречи с правительством. Естественно, в этом ему отказали. Более того, как «безнадежного и непреклонного», его решили арестовать. И уничтожить. За владыкой приехали 9 декабря 1925 года. Как и ранее патриарх Тихон, священномученик Петр составил завещание, в котором назначил себе преемников. Поскольку двое из них были в неволе, местоблюстителем становился третий — митрополит Сергий (Страгородский).
В застенках Лубянки пожилого архиерея пытались склонить к лояльности — большевикам все-таки хотелось иметь марионеточную Церковь больше, чем продолжать с ней борьбу. Но на уговоры чекистов святитель отвечал: «Социальная революция строится на крови и братоубийстве, чего Церковь признать не может».
В тюрьме владыку использовали для еще одной манипуляции. Ее суть состояла в том, чтобы не допустить митрополита Сергия (Страгородского) в Москву, поскольку его лояльность властям была под подозрением. Зато лояльной была группа епископов во главе с Григорием (Яцковским). Им удалось обманом заполучить благословение на создание органа церковного управления. Благословение было дано с условием передать всю полноту власти митрополиту Сергию, когда он сможет прибыть в столицу. Священномученик Петр не знал, что его обманули, но это распоряжение внесло смуту в ряды верующих — параллельно некоторое время действовало две законные иерархии — Григорианская и Сергианская. Масла в огонь плеснули еще и тем, что из ссылки освободили владыку Агафангела, которого власть уверила, что он — законный местоблюститель (по завещанию патриарха Тихона, так оно и было). Таким образом, возникли не две, а три «законных» Церкви. Но замысел спецслужб удался не до конца — Сергию и Агафангелу хватило мудрости раскрыть планы властей и объединить свои усилия. Но местоблюстителем митрополит Сергий себя не объявлял вплоть до смерти владыки Петра.
Сам же митрополит Петр был властями отправлен в Тобольск, затем — в Свердловск, и в конечном итоге — в Верхнеуральск. Содержали его в тюрьмах, секретно, без права сношения с внешним миром. Постоянно предлагали отречься от звания местоблюстителя, сулили свободу в обмен на то, чтобы святитель стал осведомителем. От всех этих сделок мученик отказывался, он терпел до последнего, несмотря на с каждым днем таявшее здоровье. В письме, которое ему удалось передать на волю, писал: «Я постоянно стою перед угрозой более страшной, чем смерть. Меня особенно убивает лишение свежего воздуха, мне еще ни разу не приходилось быть на прогулке днем; не видя третий год солнца, я потерял ощущение его. Болезни все сильнее и сильнее углубляются и приближают к могиле. Откровенно говоря, смерти я не страшусь, только не хотелось бы умирать в тюрьме, где не могу принять последнего напутствия и где свидетелями смерти будут одни стены».
В декабре 1936 года НКВД заявило о смерти священномученика Петра, но на самом деле ему продлили срок еще на три года. А 2 октября 1937 года тройкой НКВД по Челябинской области владыка был приговорен к расстрелу и 10 октября в 4 часа дня был расстрелян. Сейчас нет точных данных ни о месте расстрела, ни о месте захоронения этого мужественного предстоятеля Русской Православной Церкви.
