Одно из самых нежных воспоминаний моего детства — это встречи с дворничихой нашей, тетей Олей. Чуднó, скажите? А вы сейчас поймете почему.
Было мне лет пять, и жила я тогда с бабушкой в Пальчиковом переулке, в старинном доме. А на углу его была аптека. Вот там-то, у аптеки, и работала тетя Оля, снег убирала.
Порой зимним вечером бабушка, оставляла дела и замирала, прислушиваясь к звукам с улицы. Я тоже вслушивалась и различала негромкий равномерный шорох лопаты, гребущей снег.
«Что-то устала я… — говорила бабушка. — Пойдём-ка с тетей Олей постоим».
Мы одевались, спускались вниз и выходили на угол дома, туда, где уличный фонарь выхватывал из темноты витрину аптеки, кусочек заснеженного тротуара и тетю Олю в драповом пальто со старым воротником, гребущую снег лопатой. А рядом всегда стоял ее сын, дурачок Алеша. У него была какая-то болезнь мозга, и, по возрасту взрослый, вел он себя совсем как маленький, даже слюни иногда пускал. Из-под ушанки, завязанной под подбородком на тесемки, торчал его длинный покрасневший нос с капелькой на конце. А глаза были широко распахнутые, всегда удивленные.
Тетя Оля казалась мне старушкой. Невысокая, сухонькая, укутанная платком, она тихо улыбалась чему-то и внимательно гребла лопатой снег. Сгребет к сугробу, подправит, утрамбует. Алеша иногда подходил и большими ладонями в толстых варежках уминал снег поплотнее.
«Правильно, Алеша, вот так. Хорошо», — хвалила она.
А иногда он вдруг сердился, начинал раскидывать сугроб носком валенка.
«Так не надо. Тише, тише, не надо», — ласково говорила тетя Оля, поправляя сугроб.
Мы стояли рядом. Бабушка говорила с ней о погоде, о новых стройках на окраинах города, об интересных фильмах по телевизору, о книжках (тетя Оля много читала). Густой пушистый снег всё шел и шел…
И тете Оле порой приходилось заново подчищать тротуар. Иногда она останавливалась, опиралась на лопату, глядела вверх. «Красота какая», — говорила она.
Наконец, вычистив участок, тетя Оля последний раз оглядывала все сугробы, еще раз подправляла что-то и, радостно улыбаясь, легко выдыхала:
«Вот… Всё… Вот так».
К чему я вам это рассказываю? В начале я уже сказала, что это воспоминание — одно из самых нежных для меня.
Так вот, поймите, я тогда, пожалуй, единственный раз в жизни повстречала Чудо Кротости.
От этой дворничихи всегда исходил такой мир и покой, такая тихая радость жизни, своему делу, людям вокруг, что я до сих пор, вспоминая ее, душой успокаиваюсь. И бабушка к ней за этим самым миром приходила.
А ведь, если трезво взглянуть, так она, тетя Оля, была несчастный человек. Очень бедная, старенькая, одинокая, с больным сыном, которого не с кем оставить. И работа у нее была тяжелая, не по силам. Помню, как иногда, чтобы отгрести снег, она обеими руками и всем телом наваливалась на ручку лопаты. И, справившись, останавливалась, утирала варежкой пот со лба.
А она любила свою работу. Ей бы сердиться на бесконечный снег, а она — радовалась его красоте. И улыбалась, глядя на аккуратный сугроб. Но всё это она делала тихо, спокойно. Бабушка всегда приносила ей что-нибудь: то пирожки в пакете, то пачку гречки, а то и что-то из одежды. И тут тетя Оля вела себя мирно и тихо: всё принимала, кивала: «Спасибо, Лизонька. Пригодится. Дай тебе Бог здоровья».
Если меня спросят, что такое кротость — я отвечу: вот она. Кротость — это тетя Оля. И такая сила заключена была в ее кротости, что укрощала она страсти и страхи других людей. Она приносила свет в душу моей бабушки, в мою душу. И до сих пор приносит его. Я ведь иногда вечерами, когда не спится, специально в памяти выхожу на угол той аптеки, к тете Оле.
Знаете, вот дай Бог каждому из нас обрести хоть капельку такой кротости. И принести другим людям хоть лучик такого света. Кроткого света доброй души. Дай Бог каждому.
Слушайте аудиоверсию этой истории на радио ВЕРА в программе «Частное мнение».
