Ее детство прошло в сказочном мире театрального закулисья — места, где из груды декораций и реквизита можно создать свою параллельную реальность. С возрастом желание видеть мир особенным во всех его проявлениях не прошло. Два с половиной года назад она вместе с мужем стала учредителем благотворительного фонда «Я есть!» для поддержки детей с особенностями развития — синдромом Дауна, аутизмом, детским церебральным параличом и другими. Их фонд — попытка доказать обществу:
эти дети — не больные, как их «принято» называть. Они особенные.
И всегда удивительные.
Для интервью, как ни странно, тоже было выбрано особенное место: кофейня, где работает подопечный фонда Никита Паничев — пока единственный в нашей стране повар с синдромом Дауна.
Итак, знакомьтесь, актриса Ксения Алферова.
Хорошие дела — вещь опасная
— Ксения, сегодня «звездная благотворительность» — нередкое явление. А говорят, что одним из первопроходцев здесь был Ваш отец, актер Александр Абдулов. Это правда?
— Правда. Он был первым в нашей стране, кто придумал формат творческих встреч со сбором средств на благотворительность. Не помню сам механизм сбора денег — по-моему, вход на концерт был платный. Эти концерты проходили на задворках Ленкома. А средства с первых «задворок» пошли на храм рядом с Ленкомом, где раньше был склад: папа договорился склад перенести в другое место, а храм восстановить. Еще это начинание было как-то связано и с детскими домами. Может быть, еще и за это ему было дано то, что было дано… И несмотря на рак, он ушел легко и быстро, при этом очень многое успел сделать и осознать в конце жизни.
Дух этих папиных «задворок» мы сейчас пытаемся воссоздавать — а там была особая атмосфера, такое количество непохожих, ярких, талантливых людей собиралось на одном квадратном метре! Раз в году устраиваем большой концерт в честь дня рождения нашего фонда, с участием самых известных «звезд».
— Тем не менее, в одном из интервью Вы признались, что отговариваете друзей от занятия благотворительностью. Почему так?
— Не от занятий благотворительностью. Вообще, я не очень люблю это слово и в отношении своей деятельности не употребляю. Гораздо правильнее здесь слова «помощь» и «добрые дела». Мы просто помогаем тем, кому хуже, чем нам. От этого, конечно, я никого не отговариваю.
А вот от образования фондов — очень часто. Серьезно! Потому что это большая ответственность. Чтобы делать что-то хорошее, не обязательно основывать фонд. Наш с Егором (Егор Бероев, муж Ксении. — Ред.) духовник, протоиерей Алексий Потокин, очень переживал, когда мы начали заниматься фондом. Зная, что мы оба эмоциональные и горячие, он аккуратно давал нам понять, что лучше совсем не делать что-то, чем начать делать, а потом устать и бросить. И в какой-то момент я поняла, как он был прав. Иногда нужно и притормозить.
— Вы сейчас посвящаете себя этой деятельности, почти полностью отказавшись от кино и сцены. Неужели не тоскуете по профессии?
— Когда ты сталкиваешься с такой деятельностью, у тебя система ценностей и приоритетов очень быстро встает на место. Ты начинаешь понимать, чтó в жизни важно, а чтó второстепенно и по-другому оценивать свое время.
Например, съемки в сериале длятся по 12 часов в день. И ты думаешь: потрачу я эти 12 часов — и что будет-то в итоге? Ну, увидит меня какое-то количество людей, появлюсь я на обложках каких-нибудь журналов… Вместе с тем моя дочка будет меня мало видеть, а про фонд вообще придется забыть. А ведь за это время ты можешь сделать значительно больше хорошего, чем съемки в сериале.
А кроме того наш фонд — это то, что мы создали сами. И какое-то время надо посвятить тому, чтобы его, как ребеночка, поставить на ноги. По-другому никак: сам по себе он не сможет вырасти так, как тебе хочется.
Но все-таки сцена — особенная вещь, которую я не могу бросить. Я ведь еще и актриса. А это тоже, как известно, диагноз...
Недавно одна журналистка спросила меня: «А как же слава?» И тогда я поняла, что вообще-то такого количества интервью — на телевидении, на радио — которые я дала хотя бы за последние полгода, я не давала за всю свою актерскую карьеру! Бесконечно говорю про фонд, но про это нельзя не говорить, особенно если люди хотят это слышать.
— Получается, благотворительность, хорошие дела — еще и повод для тщеславия? Нет тут соблазна начать задирать нос?
— Я очень этого боюсь, потому что хорошие дела — вещь опасная. Здесь важно понимать, что это не ты, такая хорошая и замечательная, делаешь большое дело. Все-таки тобой делают — ты как инструмент, с помощью которого в итоге складывается пазл. Тебе дали набор определенных качеств: я, например, могу убеждать, вдохновлять, эмоционально рассказывать, а кому-то другому это тяжело дается.
Но время от времени соблазн приписать все заслуги себе все равно возникает! И я всегда прошу, если кто-то заметит, что нос мой начинает расти вертикально вверх, стремительно меня остановить и сказать: «Э-эй, вернись на землю»...
Нас, как и основателей любого фонда, постоянно хвалят: «Ой, вы такие молодцы, что помогаете…» Но на самом деле наши дети помогают нам гораздо больше, чем мы им. Говорят, легко любить все человечество, гораздо сложнее помочь тому, кто рядом. А эти дети дают нам возможность как-то упростить их жизнь, они делают нас лучше. И мы должны быть за это благодарны.
У каждого из нас есть маленькая ли, большая ли — всякая, но миссия. И Господь нас все время пытается в эту сторону развернуть, а мы сопротивляемся! В один прекрасный момент я просто почувствовала, что проще довериться, чем метаться. И настолько ты себя лучше чувствуешь, когда расслабишься, доверишься и пойдешь в ту сторону, куда тебя ведут. Всё вдруг как-то неожиданно получаться начинает! Если не получается, то все равно ты анализируешь, где сделал что-то не так, исправляешь и двигаешься дальше — и снова все складывается как по нотам! Это такой показатель верного пути для меня. Каждый день ты сталкиваешься с тем, что все у тебя складывается, как пазл, все время какие-то маленькие чудеса происходят — начиная с парковки, которую ты удачно находишь каждый раз. Когда это замечаешь, начинаешь понимать: нет, дело не в том, что ты такая хорошая и замечательная. Просто ты делаешь дело, которое тебе дано.
Когда жизнь оканчивается в 18
— Представьте, что Вам в двух словах нужно рассказать о своих подопечных, что это за дети, что это за люди. Как бы Вы их описали?
— Такие же люди, как и мы. Да, может быть, они видят мир чуть иначе, немного по-другому думают и чувствуют — этим они даже интереснее нас, потому что душа у них очень большая.
— Как им помочь? Чем, прежде всего, Вы занимаетесь с этой целью?
— Сейчас мы сбором денег почти не занимаемся: нам не нужно, чтобы наших детей жалели, потому что они не больные. Синдром Дауна или аутизм — это не болезнь, а особенность, и она на всю жизнь. Людям, которые хотят нам помогать, я говорю: «Скажите, что вы делаете, и я скажу, чем вы можете быть полезны фонду». Известная сеть кофеен, например, готовит нам торты или бесплатно кормит наших детей. Кто-то проводит мастер-классы, кто-то организует походы в театр. Потому что наша задача делать так, чтобы они были социализированы и жили полноценной жизнью. Вообще, чем быстрее они будут интегрированы в обычное общество, тем легче им будет во взрослой жизни.
— Еще лет 15-20 назад такие дети начинали свою жизнь в интернатах и оканчивали в специализированных учреждениях для взрослых — вырваться из этой замкнутой системы было невозможно. А сейчас?
— К сожалению, и сегодня ситуация обстоит так, что единственное будущее, которое ждет интернатовских детей после 18 лет, — это психоневрологический интернат. То есть в 18 лет жизнь для этого чудесного ребенка, который лепит, рисует, танцует, поет, которого в интернате все называют «зайка», «котенок», заканчивается. И это ужасно.
Поэтому вместе с органами соцзащиты мы открываем социальные квартиры — «тренировочное» жилье, где дети из интернатов и семей будут учиться жить самостоятельно. Это сложная система: кто-то может жить отдельно, но при условии постоянного надзора, кого-то просто надо научить, и дальше он сможет жить сам.
Мы стараемся и трудоустраивать. Здесь, в кофейне, работает не только Никита, но и наши девочки с ДЦП трудятся кассирами. Еще у нас есть один парень, который любит мыть посуду. Ну, нравится ему — пусть бы человек и мыл посуду! Да, может быть, он будет это делать чуть медленнее, чем кто-то другой, но зато с удовольствием и от всей души!
Сейчас, особенно в крупных городах, для трудоустройства таких людей есть много возможностей. Молодые бизнесмены, рестораторы приходят к нам и говорят, что готовы принять наших ребят на работу, причем на совершенно разные должности — от самых простых до более квалифицированных.
— Общество все-таки идет навстречу сегодня, на Ваш взгляд?
— Мне кажется, да. Потому что два года назад, когда мы с Егором во все это окунулись, мы ходили и рассказывали всем: «Это ужасно, мы же в первобытном обществе живем!» А потом я поняла, что все не так плохо.
— Ну а реакция простых людей, детей при встрече с детьми особенными — она здоровая?
— Дети как раз не делят друг друга на больных и здоровых. Разве что могут пожалеть, например, увидев мальчика с ДЦП, у которого ноги или руки кривые, задать вопрос: «А ему что, больно?»
Мы периодически устраиваем посиделки в кафе и стараемся приглашать как можно больше родителей с обычными детьми и знакомить их друг с другом, чтобы они понимали: мир многообразен! Недавно к нам на посиделки привели мальчика с синдромом Дауна, который впервые в жизни оказался в кафе. У него был такой громкий и нескончаемый восторг, что он никак не мог успокоиться! А напротив него сидел обычный мальчик — застыл с сырником в руках, глаза, как два огромных блюда, смотрит и не понимает: бояться ему или нет?
Я села рядом и объяснила.
— Вот ты же часто ходишь в кафе?
— Да, хожу.
— Ну а человек в первый раз в жизни пришел, и для него это открытие, понимаешь? Ты кричишь и бегаешь во дворе, а он здесь не может сдерживать свои эмоции.
И я вижу, что парень понял, что тот мальчик ведет себя точно так же, как он сам, что они похожи. За этого ребенка я спокойна: для него синдром Дауна уже не будет чем-то пугающим.
— Взрослым понять и принять такого ребенка сложнее?
— Мне кажется, сложнее. Поскольку я сама иногда куда-нибудь выхожу с нашими интернатскими детьми, я вижу, как многие родители, оказавшись в такой компании, уводят своих детей или начинают их дергать, шептать что-то на ухо (даже боюсь предположить, что!). И не понимают, насколько вредят душе своего ребенка! Конечно, такая реакция взрослых людей — это дикость.
— Вы сами до основания фонда как относились к таким детям?
— Да никак. Я с ними нигде не сталкивалась. А когда сталкиваешься…
У нас в интернате есть лежачие детки, которым всегда достается меньше всего внимания. И когда подходишь к такому ребенку и просто гладишь его по голове, ты видишь, как ему этого не хватало и как он этому рад! Он лежит скрюченный, ты не ожидаешь от него никакой особенной реакции, а он вдруг улыбнулся, ответил, в ладушки поиграл! Они такие же дети. Пусть и чего-то не могут, ну и что? Потребности-то у них такие же — внимание и любовь. Поэтому я не понимаю, почему мы делим детей на «таких» и «не таких». Это просто несправедливо.
По сути, то, что наш фонд разделяет детей на «особенных» и «обычных», неправильно. Но это все-таки лучше, чем на «больных» и «нормальных» — как принято считать в нашем обществе. Чтобы прийти к пониманию того, что они такие же, как и мы, нужно сначала их отделить. Мы долго думали, как мы можем их называть. И наша дочка Дуня подсказала нам подходящее слово — «удивительные».
— Дети обычно вызывают больше симпатии, чем взрослые... А вообще людей «не таких», на Ваш взгляд, в нашем обществе легко принимают?
— Я думаю, как раз с этим у нас проблемы. Мы ведь судим по себе. Часто, например, окружающие негативно реагируют на многодетную маму, мол, зачем столько нарожала? И искренне отказываются верить, что она счастлива просто быть мамой.
Или, например, человек, который верит по-настоящему, живет по-христиански — его искренность тоже вызывает недоверие. «И что, и тебя вот это не злит, и вот здесь ты не раздражаешься?» А человек улыбается в ответ. И его улыбка, его добродушие — немой укор тому, как мы живем, а это же неприятно! Трудиться-то над собой всегда лень…
Мою маму однажды спросили: «Почему вы никогда не играете отрицательных героинь? Острохарактерные роли — это же интересно для актрисы!» Она говорит: «Мне не интересно». Для того чтобы совершать плохие поступки — злиться, ревновать, пойти напиться — не надо прилагать никаких усилий. Другое дело — беспрерывная работа над собой, попытка сдержаться, простить.
Самая радостная религия
— Ксения, расскажите, пожалуйста, что сделало Вас верующим человеком? Была ли тут семейная традиция или это абсолютно независимый выбор?
— Я, как, в общем-то, и большинство советских детей, не выросла в воцерковленной семье. Другое дело, что она у меня не коммунистическая, а все-таки артистическая, и все в ней всегда было построено вокруг добра.
Когда мне было 7 лет, меня крестили в Грузии, в центральном храме Тбилиси. Причем само крещение я сегодня часто вспоминаю с улыбкой. Я, по сути, в первый раз пришла в церковь, и мне, естественно, никто ничего не объяснял. Помню, я жутко стеснялась снимать колготки и ходить по храму с голыми ногами, тем более что там был мальчик, мой ровесник. Очень переживала, что мне отрезают волосы. А когда батюшка дал мне поцеловать крест, то я взяла этот крест, и пошла. А он мне говорит: «Нет, нет, отдай обратно! Целовать нужно!» Целовать крест?!
Но ключевым моментом для меня стало знакомство с нашим духовником. Когда мы с Егором решили, что хотим венчаться, для нас было важно найти того батюшку, который бы нас повенчал. И мы нашли очень близкого теперь нам священника — протоиерея Алексия Потокина. Когда к нему приходит человек, с какой радостью, с какой любовью он его принимает! Однажды я видела, как после службы в храм вошла одна беременная женщина. Ей было явно тяжело идти — она была на позднем сроке. Я слышала, как она говорила батюшке: «Честно вам скажу, я не очень понимаю, зачем я сюда пришла, и я никогда в жизни не исповедовалась». Как он сразу загорелся: «Мать, так это ведь тебя ребенок привел!» — говорит. И на моих глазах произошла «левитация»: после исповеди эта женщина так и светилась и, словно на крыльях, вылетела из храма!
И вот отец Алексий для нас — открыватель веры, который объяснял нам простые, но очень важные вещи.
— Какие, например?
— Однажды я спросила его, в чем смысл жизни. И он ответил очень просто: «Смысл жизни в том, чтобы быть счастливым». И я далеко не сразу поняла, как это правильно и как сложно это исполнить. Быть счастливым — это значит быть благодарным за все, что тебе дает Господь! А мы все время чем-то недовольны — я просто по себе знаю. Например, мы молимся и чего-то просим. И вот нам дали. И мы говорим: «Да, в общем, конечно, все правильно, но немножко не так Ты сделал, я немножко по-другому же просил...» Мы-то всегда мним, будто лучше знаем!
Как-то раз я сказала: «Я понимаю, почему многие сейчас так увлечены буддизмом: там все такое легкое и радостное». А он ответил, что самой радостной религией в мире считает Православие. Потому что оно не про то, как тебя придавили грехи, и ты, такой грешный, ползаешь и мучаешься.
Ключевое слово в Православии — «любовь». И мы должны стремиться к любви и светлому восприятию жизни.
Еще однажды мы говорили про раздражение. И на мои слова «ну я работаю над этим» он говорит: «Нет-нет, это путь в никуда. Чем больше ты будешь работать над этим, тем больше ты будешь раздражаться и злиться оттого, что ты не справляешься. Ты скажи: Господи, ну да, вот я такая, раздражительная и слабая, помоги мне, пожалуйста, сама я не справляюсь. И вот увидишь...»
Казалось бы, такие простые вещи, но тогда они для меня были открытием.
— Вы не задавались вопросом: как вера в благого Бога совмещается с тем, что есть такие детки с отклонениями в развитии, о которых Вы сейчас заботитесь?
— Понимаете, мне кажется, как раз без веры это никак невозможно принять!
Надо просто увидеть нескольких наших родителей! Глядя на них, я понимаю, почему такие дети нам нужны. Потому что мы обычных-то детей переделываем, нам кажется, все не так и не эдак: ноги недостаточно длинные, талия недостаточно узкая, поет плохо. Мы и реализуемся за их счет! И не принимаем их как дар. А это — дар. И с особенными детьми надо быть настолько чуткой мамой и человеком, чтобы улавливать каждую вибрацию своего ребенка, который, может быть, и не разговаривает, не видит тебя...
Есть мамы, у которых по несколько таких детей, очень сложных, но они так хорошо выглядят и, правда, светятся изнутри. Спокойные такие, уравновешенные. Просто они принимают своих детей, считают их самыми лучшими.
— А у Вашей дочери не возникает вопросов, почему есть дети, от которых отказываются родители, почему мир бывает таким жестоким?
— Дуня очень любит наших подопечных, со всеми дружит, но временами она стала боятся, что и я могу ее бросить. Я говорю: «Дуня, как же ты можешь сомневаться в моей любви? Я же мама. А мама всегда любит своего ребенка». А она говорит: «Ну а как же интернатские дети? Их-то мамы не любят, от них-то они отказались». Как объяснить это ребенку? Но она уже и сама видит, что мамы бывают разные.
И Дуня у нас, например, многодетная мама. У нее уже десять кукольных детей. И вот когда она гуляет с коляской, я должна подходить и говорить: «Ой, здравствуйте, а как вас зовут, а кто это?» И она отвечает: вот это я беременная, а это мои дети, а это мой Егорка, у него синдром Дауна. Еще у Дуни есть одна кукла, которая мне очень не нравится. И Дуня, видя это, однажды говорит: «Мама, а Зину-то я удочерила, я же ее из интерната взяла!» То есть поэтому к Зине нужно повышенное внимание, ее надо больше любить и обнимать.
Была бы Дунина воля, она бы весь интернат… Она каждый день спрашивает: когда уже мы Полину-Кирилла-Машу-Олю-Васю возьмем домой?
Поэтому за Дуню я спокойна!
Ксения Алферова и фонд «Я есть!»
Родилась 24 мая 1974 года, в городе Софии, Болгария. Выросла в семье артистов Ирины Алферовой и Александра Абдулова. Закончила юридический факультет Московского университета, затем Школу-студию МХАТ. В 2012 году Ксения и ее муж, актер Егор Бероев, стали учредителями благотворительного фонда «Я есть!».
«Я есть!» — это благотворительный фонд для поддержки детей с особенностями развития. Фонд проводит культурно-общественные и развлекательные мероприятия, помогает детям получить образование и трудоустроиться, занимается издательской деятельностью.
Фотографии предоставлены фондом «Я есть»
