Представление избранных стихотворений Олеси Николаевой читателям “Фомы” в нашей поэтической антологии – столь же радостное, естественное, сколь и весьма ответственное деяние. В конце концов, это имя, счастливо утвердившееся в современном литературном пространстве – одно из прочно опознаваемых в последние годы и на “поле” церковном.
Судите сами: не первое десятилетие в этой судьбе лирические стихотворные книги – со своей музыкой, интонацией, темой и даже техникой – органично уживаются с темпераментной религиозной публицистикой, с целыми исследованиями, посвященными, например, такой актуальной теме, как взаимоотношения православия и культуры. И мало в каком из современных поэтов так выпукло видится и слышится мне энергия напряжения между понятиями “свободы” и “творчества” – с одной стороны, и – “служения” и “подвига” – с другой. Попытаться уловить суть этого напряжения, выражаемого самыми разнообразными лирическими средствами, значит расслышать поэта, ощутить, по слову одного из русских писателей “самую душу его души”.
«Тем, что поэзия имеет дело с энергиями, с их художественным “распределением” внутри стихотворения, она обретает родство с православным “внутренним деланием”... И творческое вдохновение, и Божественная благодать – те энергии, которые могут быть восприняты художником и подвижником. Источник у них – один, и цель у них тоже одна – преображение».
Оговорюсь, что перед нами – совсем не тот “религиозный поэт”, который сознательно ограничивает свою мастерскую строгим набором тем и образов, но горячо верующая женщина, сочиняющая мастерские стихи, где притча и патетика не исключают игры и иронии. В тонком исследовании ее поэзии критик Дмитрий Бак заметил, что Олеся Николаева делает свое искусство в присутствии конца искусства, но с открытой, что очень важно, оглядкой на него, “чтобы услышали не единомышленники и почитатели, а люди, мыслящие совершенно иначе”. Я смею добавить, это редчайший, уникальный опыт для современной поэзии.
Павел Крючков,
редактор отдела поэзии журнала “Новый мир”
Иллюстрации Натальи Паулс
* * *
Дорогой! Оказывается, мы живем, как птицы:
пролетая над океаном, ночуют в крипте,
то, что они не допели в Греции, допоют в Ницце,
догуляют в Константинополе,
довершат в Египте.
Слава Создателю – в их ночном окаянстве!
Божье благодарение – в их дневном хлебе!
Все, что мы потеряли во времени, – обретем в пространстве.
Все, что мы обронили в городе, – подберем на небе.
Потому что на холмах Грузии ночная мгла.
Потому что все остальное – только кимвал звенящий.
Потому что Геба столь ветрена, что, кормя орла,
проливает на землю кубок громокипящий!
* * *
Гадать не хочется. Не только потому,
что – грех, что – демоны слетятся – не отстанут,
начнут навязывать видения уму,
толкать-подсказывать: глаза и уши вянут.
А просто – не к чему. Пускай себе бредет
душа в неведенье, страшится, обмирает,
трепещет, плещется, и плачет, и поет,
о чем – сама не знает...
Одна морока ей – томиться, жаждать, ждать,
когда все сбудется, искать примет на тверди:
любви не выгадать, но и не прогадать
соседке-смерти.
Всю гущу черную грядущего сполна
сжую – кофейные горчайшие остатки...
Осадок муторен, гадальщица!
Темна
вода во облацех,
а все играет в прятки.
* * *
...Что твердишь ты уныло: нет выхода...
Много есть входов!
Есть у Господа много персидских ковров-самолетов.
У Него и на бесах иные летают святые.
И горят в темноте кипарисы, как свечи витые.
О, всегда я дивилась искусствам изысканным этим,
дерзновенным художествам – птицам, растениям, детям.
И мне нравились их имена – аспарагус и страус,
завитки насекомых – вся нотная грамота пауз!..
Над лугами летают поющие альт и валторна,
и ничто не случайно у них, и ничто не повторно!
...Разве зебра не сбавила б спеси дурной с авангарда?
Что, верблюда бы он переплюнул? Побил леопарда?
Носорога б затмил? Или радугу б взял из кармана?
Иль придумал бы что-то покруче, чем зад павиана?
Чем глаза крокодила? Чем хохот гиены зеленой?
Или чрево кита с беглецом драгоценным Ионой?
Что б придумал новее пустыни, ходящей волнами?
Иль цветущей саванны?
Могучей реки с рукавами?
Огнегривой цунами – над мачтами гордых фрегатов?
Осьминогов жемчужных? Литых электрических скатов?..
Что новее монаха-отшельника в рубище строгом?
Он на льве возит воду, сердечно беседует с Богом.
И, как спелую смокву в горсти, как подбитую птицу,
обозреть может землю, пройти через стены в темницу,
нашептать рыбарям, чтобы риф огибали левее,
исцелить паралитика – что мы видали новее?
Потому что здесь все не напрасно и все однократно:
если выхода нет, пусть никто не вернется обратно!
Но войти можно всюду – нагрянуть ночною грозою,
сесть на шею сверчку незаметно, влететь стрекозою,
нагуляться с метелью, озябшими топать ногами,
на огонь заглядеться, на многоочитое пламя:
как гудит оно в трубах, как ветер бунтует, рыдая!..
...И окажешься там, где свободна душа молодая!
Разговор
Ну, все не так: ты смотришь в пустоту,
а я лукаво подбираю слово.
И разговор как будто не на ту
застегнут пуговицу, снят с плеча чужого.
Ну что ж, бывает: где-то бузина
прет в огород и соком брызжет ало,
а дядька в Киеве клянется вполпьяна
сбить спесь москальскую за анекдот про сало.
Такой разброд у нас, такой разлад:
чуть Эрос сунется – заткнут его за пояс
по-женски тараторящий надсад
и по-мужски занудствующий полис.
Вот если б грянуло, шарахнуло в окно
возмездие – и ну крушить округу:
все то, что мелко здесь, безжизненно, больно, –
мы б дружно ахнули и кинулись друг к другу.
Знаешь ли ты
Знаешь ли ты язык обстоятельств,
на котором с тобой говорит Бог?
Понимаешь ли речь случайностей,
намеки обмолвок, порванный сон лукавый?
Читаешь ли трогательную историю дня, вслушиваешься ли в диалог
неба и персти, левой руки и правой?
Знаешь ли, о чем красноречиво свидетельствует внезапная немота?
Отчаянно жестикулирует паралич воли? –
Свобода в обмороке, иссякли
нюхательные соли ее, выдохся нашатырь... Так читай с листа
смиренные эти буквы – черные дождевые капли.
...Вот я и читаю эти голые ветки, этих нищих птиц.
Эту хронику поденной вековой барщины,
судьбы самовластной барство...
И все чаще вспоминаю Саула:
отец его посылал искать пропавших ослиц,
он так их и не нашел, но в пути повстречал пророка
и обрел Царство.
Ослицы, впрочем, сами потом нашлись. И пропадали – не зря.
Они вернулись домой. Отец был счастлив. Земля была разогрета.
Саул был призван на гору и помазан в царя.
И все вокруг ликовало, Бога благодаря!
Но он обратил себе на погибель призванье это.
На заставке фрагмент фото Flickr.com/Алексей Снегур
