Мой товарищ 80-х – 90-х годов прошлого века Василий очень ровно относился к разным религиозным конфессиям. Его позиция была всегда уважительной к чужой вере, но общепринято отстранённой: «Бог в душе…».
Вася был немножко рокером, немножко бардом, немножко театралом. Такая жизнь полностью удовлетворяла его душевные потребности в вялотекущий застойный период истории нашей родины. Он числился младшим научным сотрудником в одном из многочисленных в то сказочное время НИИ непонятночего и не был сильно обременён служебными обязанностями и какой-либо ответственностью. Он получал небольшое, но стабильное жалованье, которое заработанной платой даже у него у самого язык назвать не поворачивался. Зато Вася считал себя очень духовным человеком, свободным от материальной и душевной мелочности, причастным к культуре, по крайней мере, своего века.
Однако после 1985-го года, с началом перестройки, новые ориентиры общества потребления Васину систему ценностей показали крайне нерентабельной.
НИИ закрыли, причём – почти все, а за творческие увлечения платили только тогда, когда они реализовались на уровне полноценной профессии.
Талоны на масло, сахар, колбасу и водку так и оставались бы неотоваренными, если бы не скромная пенсия Васиной мамы, кроме которой у него родственников не было.
С высот духа пришлось сойти на поиски средств к существованию, которые привели моего товарища сначала в «Гербалайф», а потом и в другие подобные организации, куда принимали даже бывших младших научных сотрудников и где последние мамины накопления безвозмездно ушли на развитие сетевого маркетинга. Успешное поклонение золотому телёнку требовало соответствующего «воспитания», которого Василий в своей интеллигентной семье не получил.
Как у нас, у русских, водится, грянувший гром послеперестроечного обнищания заставил Васю если не перекреститься, то хотя бы поднять глаза к небу в поисках ответов на насущные вопросы повседневной реальности, лишённой былых душевных юношеских иллюзий.
Однако мистический горизонт предстал перед Василием сильно затуманенным иллюзиями духовными. Белое братство, кришнаиты, евангелисты, иеговисты, мунниты и прочие проповедники своих концепций духовной жизни встречали свои жертвы на улицах, в подземных переходах, в торговых центрах и даже на пляжах, пытаясь обратить в свои заблуждения любого встречного. Зазвали как-то и Васю в любимый им ранее кинотеатр, где вместо кинопоказов проходили собрания какой-то очередной «новозаветной церкви».
Послушал мой товарищ пастора, который с дежурной оживлённостью массовика-затейника растолковывал собравшимся со сцены только что прочитанный отрывок из Евангелия, посмотрел на пританцовывавших, довольных своей набожностью молодых людей обоего пола, фальшиво певших под расстроенную гитару: «Халиллуия, Бог тебя любит…», подивился групповому поеданию сдобного батона с запиванием его каким-то соком из тетрапака и ушёл от приветливых «новозаветников», напомнивших ему «Гербалайф», с чувством нарастающей пустоты в душе. Как потом рассказывал Василий, именно это чувство потянуло его в находящийся неподалёку православный храм, куда до этого он только раз случайно заходил и уже тогда почувствовал в нем что-то действительно иное, но не придал этому тогда значения. Теперь же он остро ощущал, что кроме трёх обычных пространственных измерений в храме присутствует что-то вне Евклидовой геометрии, вне той болезненной суеты, которая присуща изменяющемуся миру и тому, что в мире пытается называться «церковью», оставаясь миром и суетясь по его законам. И это что-то необъяснимо успокаивает и заполняет собой ноющую пустоту души. В храме были несколько человек, но их присутствие не мешало уединению Василия в обретённом им состоянии. Простояв в храме неопределённое количество времени, мой товарищ вышел из него с уверенностью, что вернётся.
Василий вернулся на следующий день, через неделю принял Святое Крещение, потом устроился работать при храме дворником, постепенно научился читать и петь на клиросе и нашёл там свою вторую половинку.
Я встречал его несколько лет назад, приезжая в родной город, когда он стал уже отцом троих детей и старостой церковной общины. Он по-прежнему уверял меня в том, что живёт вне Евклидовой геометрии – в Православной Христовой Церкви.
На заставке фрагмент фото Bernie Durfee
