В Москве в Измайловском кремле находится небольшой, но очень необычный музей. Здесь около двухсот мини-скульптур! Фигуры героев человеческой истории — от глубокой древности до ХХ века — воспроизведены с помощью... простого пластилина!
Около половины этих фигур была создана еще шестьдесят лет назад Ростиславом Олюниным и Андреем Миллером — двумя мастерами-любителями, друзьями. А сам Музей пластилиновой мини-скульптуры основал сын Ростислава Олюнина — Сергей. В прошлом журналист и переводчик, он решил бросить профессию и заняться восстановлением коллекций своего отца и его друга, а чуть позднее и сам начал лепить. Многие из его работ посвящены истории Белого движения, к которому он испытывает особенный интерес.
«Фома» пообщался с Сергеем Олюниным, узнал историю создания музея и попытался посмотреть на героев экспозиции глазами самого мастера.
Первая часть нашей выставки — это сто работ «старых», как мы их называем, — им уже более шестидесяти лет. Их сделали мой отец и его друг — Ростислав Олюнин и Андрей Миллер. Они не были профессионалами этого дела. К искусству вообще отношения не имели — обычные соцслужащие: один работал на телевидении редактором, другой — в химической лаборатории. Их занятие скульптурой сейчас назвали бы хобби.
Эти два человека изначально существовали как-то автономно, у них были совершенно разные занятия. Жили, правда, на соседних улицах: один на Остоженке, другой — на Гоголевском бульваре. Случайно они встретились, познакомились и выяснили, что оба лепят из пластилина и оба безумно любят историю. Отец всю жизнь был обложен книгами по истории — до сих пор все они занимают целые стеллажи у меня дома. Этот юношеский интерес к пластилину и истории как-то объединил их. Они решили лепить из пластилина исторических персонажей. Лепили то, что взбредёт в голову. Слепили, поставили на полку — забыли.
Среди работ Ростислава Олюнина и Андрея Миллера — изображения представителей всех эпох, от неандертальцев до деятелей XIX века.
Сделать надутые губы и свести брови ко лбу со складкой — и получится злой воин. Это просто. А передать какие-то эмоции в спокойном лице — это, конечно, труднее. Так от умения Олюнин и Миллер перешли к мастерству.
Полученный многолетний опыт друзей виден, например, в скульптурах исторических деятелей XVI века, времен начала религиозных войн в Европе. Это последние работы по времени создания и первые по уровню исполнения. В них почти всё, что два друга наработали за годы творчества.
Германский военачальник и дипломат XVII века Пикколомини — последняя работа Андрея Миллера. Перед тем как улететь в отпуск, Миллер начал лепить ее и почти доделал. Из отпуска Миллер уже не вернулся: самолет, на котором он летел обратно, разбился под Адлером. Тогда отец тоже перестал работать. Когда он был уже в зрелом возрасте, я спрашивал его: «Почему бы тебе не полепить?» — «Не для кого», — отвечал он. Единственного человека, который мог по-настоящему оценить вложенный в работу труд, уже не было рядом...
В детстве над моим рабочим столом висела чёрно-белая фотография лица этой скульптуры — Сильвера. Это был тот уровень, которого я мечтал когда-нибудь добиться. Этой выразительности, проработанности деталей. Это был идеал, к которому я стремился.
Я рос среди этих работ. Впервые начал работать с пластилином в детстве. Об искусстве, конечно, речь тогда не шла. Помню, как я сидел за столом и лепил из пластилина лошадку. Отец не очень много советовал — не знаю почему. А потом я начал учиться у профессионалов: скульпторов, художников.
Я выбрал очень узконаправленную тему для своих работ — это только история Отечества. Началось всё с Белого движения. Его история, его герои — все это очень важно для меня.
Благодаря тому, что я занялся Белым движением, я нашел своего пропавшего прадеда. Он оказался белым офицером. Николай Олюнин уехал в эмиграцию, командовал бронепоездом, умер в Хельсинки в 1943 году. Несколько лет назад я разыскал могилу своего прадеда, поехал в Хельсинки и почтил его память. Как оказалось, за его могилой до самой смерти ухаживал друг моего прадеда — Кузьмин-Караваев. Его скульптура тоже представлена на выставке.
Как я работаю над своими героями? Во-первых, скульптура может изображать человека как носителя определенной судьбы и как носителя определенного действия в данный момент. И прежде всего я выбираю, какой из этих подходов применю. Начинаю всегда с лица: не будет портрета — не будет фигуры. Затем — антураж, поза. А еще всё время, пока работаю над персонажем, только о нем и думаю. Иначе ничего не получится, и я не буду видеть в скульптуре реальное историческое лицо.
Каппель — безмерно уважаемый мной человек. Он был взрывной, открытый, даже злой. Я попытался передать в скульптуре свободу его отношений с подчиненными, его способа ведения войны и политики.
Погружаясь в историю человека, я понимал, что необходимо изобразить не только его самого, но и эпоху, которую он выражает. Княжна Черкасская — легенда Белого движения. Ни ее портрета, ни портрета ее мужа не сохранилось. Они венчались прямо перед боем. Во время венчания красные ударили по их станице. Через три часа княжну убило осколком. Кто-то спросит, а что такого в этом эпизоде с исторической точки зрения? Если бы не было княжны Черкасской, бой бы пошел абсолютно так же. Но об этом нужно рассказать. Здесь изображено именно событие — судьбы нет. Супругам не дано было иметь судьбу.
Отец Николай Попов был самым заурядным священником маленького хутора, пастырем, который пострадал за веру. Он стоит рядом с братом. Портрет брата, участника Белого движения, висел у отца Николая в горнице, и, когда пришли красные и увидели этот портрет, священника арестовали. Однажды, когда жена арестованного отца Николая подошла к его окну повидаться с ним, он указал на песчаную насыпь под окном — через этот знак она поняла, что его ждет расстрел. Но, судя по всему, его даже не расстреляли, а зарубили шашкой — именно такой вывод сделали нашедшие его труп белые.
Во время отступления армии генерала Юденича от Петрограда полковник Дыдоров вел свою Ливенскую дивизию. Белая армия передвигалась обозами: за войсками шли жены, дети. Тиф, холод. Маленький сын командира умер на руках у отца. Казалось бы, история совсем частная на фоне масштабов происходящего! У Дыдорова потом еще были дети. Но для меня, как для отца, это стало одним из символов Гражданской войны. Здесь изображено жуткое горе отца, у которого умирает на руках сын и который не может ничего с этим сделать.
Я пытался изобразить разное отношение людей к тому, что сейчас должно произойти — к смерти.
У меня есть работа, которой я горжусь больше всего. Это Ильин. Я долго мечтал взяться за нее — герой для изображения трудный, потому что его образ менялся. Ильин, который уезжал на «философском пароходе», и Ильин, который был идеологом Белого движения в эмиграции, — это два разных человека с точки зрения внешности. Технически он у меня сложился. Мне нравится его поза. Скульптура изображает Ильина еще в ранней эмиграции.
Помимо героев Белого движения, я люблю изображать Москву конца XIX — начала XX веков, это самое счастливое, на мой взгляд, время. Я всегда любил и люблю Москву — коль скоро я родился все-таки в центре Москвы и знал ее совсем другой: с бурьянами, с поросшими дворами. Тоска по настоящей Москве конца XIX века — всё это изображено здесь.
Шмелёв многое сделал для этой коллекции. Мы с ним связаны даже биографией: мой прадед учился в одной гимназии с писателем. Я читал и перечитывал книги Шмелёва, меня воодушевляли его отношение к Москве и его детский восторг. Прочитав Шмелёва, я понял, что защищали участники Белого движения. Они защищали Ваню Шмелёва, его отца — настоящую Россию.
Шмелёв — писатель Замоскворечья. Замоскворечье у нас чаще всего ассоциируется с купеческим городом. Об этом уже много сказано, и об этом делать не хотелось. Хотелось изобразить «подлый» люд от самых нищих до самых успешных людей. Есть у нас и иллюстрации к Шмелёву: вот старик Горкин, герой «Лета Господня», читает последование ко Причащению.
В коллекции «Столпы Империи» — именно те герои, которых я сам хотел изобразить. Они заложили фундамент Российском империи.
Эта легенда вряд ли правдива, но тут дело в другом... В том, что мне бы очень хотелось, чтобы она была правдой. Чтобы Пушкин, пропав на три дня из Михайловского, действительно оказался в Сарове. Ведь он на самом деле исчезал куда-то на три дня. После этого в его рукописях вдруг появляется контур монаха. За этим монахом изображено окно, которое некоторые историки считают очень похожим на окно в келье святого Серафима. Вскоре он написал «Маленькие трагедии»... Это был уже другой Пушкин!
Пластилин обладает одним интересным свойством. Когда делаешь лицо, от него свет идёт как будто бы изнутри — я называю это эффектом прозрачности. Благодаря этому получается глубина именно живого лица. Так что пластилину я не изменю.
Я окружен пластилиновыми скульптурами. Они стоят кругом и говорят: «Ага! А так можешь?» Так они меня подталкивают творчески, мотивируют двигаться вперед.
Адрес и время работы музея — на сайте https://plastmuseum.ru/
Фотографии: Владимир Ештокин
