В ходе лекций перед студентами, первокурсниками и второкурсниками одного вполне крупного, успешного и благополучного университета, я предпринял такой передовой педагогический маневр: попросил их внимательно порассматривать картину Эжена Делакруа «Свобода на баррикадах». А назавтра рассказать: а что, собственно, происходит? Каков сюжет, а так же внутренняя пружина картины? И, наконец, что они замечают в картине необычного? Требующего объянения – по крайней мере, версий?
Нельзя сказать, что я руководствовался каким-то тайным воспитательным замыслом. Просто я твердо знал, что картина сия детям знакома. А темой у нас была любознательность журналиста, умение видеть детали. Почему нет? Пусть будет Делакруа.
Ну что сказать? Первое. Пикантная топлесс-деталь картины вообще не попала в сферу обсуждения – а ведь в наши годы она сильно капитализировала эту иллюстрацию в учебнике или в Детской энциклопедии. Деталь стала обыденной. Ее никто специально не отметил. Кроме одной девушки, которая вообще проявила недюжинные таланты и воображение. Но об этом после. Второе —зоркие у нас дети, я вам скажу. Надо нам это иметь ввиду.
Приведу некоторые понравившиеся мне версии.
— Вот я что заметил, —начал бойкий паренек. — Тут, значит, на баррикаде бой идет, люди митингуют, за свободу борются, а в отдалении другие люди стоят, смотрят, не пошевелятся. Зеваки. Вот и у нас...
Тут спешно слово взял представитель университета:
— Так, спокойно: университет вне политики.
Но мысль уже была ясна.
— А я вот что заметила, — взяла слово другая студентка. – За девушкой-свободой следом в бой идут люди небогатые. Какие-то оборванные. Богатым это не надо.
—А у нас наоборот, — сказал кто-то, но даже зоркий глаз наставника не выявил автора реплики.
—А мне кажется совсем не так, — вмешалась ее товарка. — Там разные. И мне кажется, Делакруа хотел сказать своей картиной, что свобода всем нужна. Смотрите, тут один вообще в цилиндре, в галстуке. Который с ружьем. Ничё не бомж.
Тут девушка, которая давно руку тянула, аж заподскакивала.
— Который в цилиндре и с бакенбардами вообще очень на Пушкина похож! Художник Делакруа вполне мог приехать в Россию, его друг Дюма ведь был? Картина написана до смерти Пушкина, я проверяла. Это вполне может быть Пушкин!
Честно скажу: я пока версии этой подтверждений не нашел. Но что-то очень постмодернистское, даже пелевинское в ней есть. Мне понравилось.
Тем временем слово взял следующий трактовщик:
— Что мы видим? Во Франции явно идет переустройство, —сказал он, — идут реформы.
Я еще раз посмотрел на сполохи грозного пожара за баррикадой, на вывернутые камни, обломки и мертвые тела на переднем плане. И не смог не согласиться: да, реформы идут. Я такие даже помню. В другой стране.
— И художник хочет нам показать, что несмотря на жертвы, цель будет достигнута. Только я не понял: что это за женщина, которая на коленях у Свободы что-то просит?
— Может, мать чья-то, чтоб сына не убили, —тонко заметил кто-то с верхних рядов.
— Ну, да, может. Но всё же загадкой осталось.
Я согласился.
Две студентки решили отвечать вдвоем.
— Странно: у мертвого тела, что справа, одна рука совсем иссохла. А другая не иссохла, — сказала первая.
— Вот именно, —добавила вторая.
Я честно зафиксировал и эту загадку.
— Мне показалось странным, что дома на заднем плане такие высокие. Тогда уже разве строили такие дома? — задалась вопросом еще одна студентка.
Тут надо заметить, что детки про прошлое, выходящее за рамки школьной программы, и даже не такое далекое, мало знают, я это уже понял. Ни один из них не ведал, кто такой Борис Кустодиев. Федор Шаляпин. Даже Василий Песков! Так что про дома и прочие башни – это было простительно: они ж не на архитектурный поступили. А остальному здешние педагоги научат, уверен. У них не забалуешь – в лучшем смысле этого слова.
Поток версий полегоньку иссякал, и тут подняла руку девушка с первого ряда, которая и пометки делала в ходе моих вещаний, и реагировала живо.
— На этой картине много загадочного, — сказала она. – Но, если честно, у меня ответа нет ясного на один вопрос: почему молодой человек, убитый, на переднем плане без штанов лежит?
Понятно, все загомонили. Смешки. Предположения. А я вспомнил, что Эдгар По клал письмо на передний план, чтобы его никто не нашел.
— Конечно, в классической традиции было рисовать людей обнаженными. И, хотя Делакруа – романтик, но он многое перенял, — вставил я из прочитанного накануне. – Но, чувствую, дело не в этом?
— Думаю, не в этом, —сказала девушка.
Всё стихло.
— Если представить, что происходило до момента, изображенного художником, то... Может, они любили друг друга? Этот юноша – и она.
— Кто? – спросили из зала самые непонятливые.
— Свобода, —сказала девушка. – А он, допустим, был знаменосец. Она его проведать пришла на место уличных боев, может даже поесть принесла. А тут его убило. Она взяла его знамя. И вперед. А что, такие были – вон, за декабристами жены в Сибирь шли.
Она стояла вот так вот, со своим мнением, как на баррикаде – а позади нее молчал, размышляя, зал.
И даже какие-то сполохи отсветами бегали по задней стене: наверное, закат просочился через огромные окна, день-то к вечеру шел.
Короче, отдали мы этой девушке первый нехитрый приз нашего ипровизированного конкурса, хотя, понимаю, что не все педагоги нас одобрят: без штанов всё ж-таки нехорошо. А потом долго и искренне ей аплодировали.
Да нормальные у нас дети! И кого-то мне напоминают.
P.S. Поскольку стенограммы той лекции у меня пока нет, то вполне возможно, я кого-то поменял местами, что-то совместил и даже домыслил. Совсем чуть-чуть. Когда стенограмма появится, можно будет провести еще одно полезное и поучительное занятие – сравнить правду факта и текста. Но это совсем другая история.
Иллюстрация: Эжен Делакруа. Свобода, ведущая народ. 1830 г.
