У классика английской литературы писателя Роберта Льюиса Стивенсона (1850–1894) есть повесть, очень христианская по своему духу. Это — «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», изданная в 1886 году. С точки зрения литературоведов это интересная смесь готической новеллы и научной фантастики, но, на мой взгляд, глубокая религиозная притча. Изящно сделанная, замаскированная под готику, без навязчивой морали — но очень серьезная и очень убедительная.
Главный герой, лондонский врач Джекил — человек богатый, уважаемый, добропорядочный, хотя и не без греха. Обычный любитель плотских удовольствий, каких всегда и везде много. Впрочем, достоинств у доктора куда больше, чем недостатков — он дружелюбен, отзывчив, помогает сирым и убогим... И вот доктор делает потрясающее открытие на стыке химии и мистики: оказывается, можно с помощью специальных препаратов разделить человека на две его духовные составляющие: светлую и темную. Проще говоря, разложить обычного человека, в чьей душе всякого намешано, на ангела и беса. И каждому обеспечить отдельное тело.
Мотивация доктора Джекила была вполне понятной: помимо чисто научного любопытства, ему хотелось избавиться от своей внутренней раздвоенности. Ему, человеку уважаемому, публичному, приходилось подавлять свое темное начало, воздерживаться от всякого рода излишеств... а это было трудно. Тянуло на остренькое. И вот великолепная идея: выделить из себя всё подлое, низкое, греховное, дать ему, этому «второму я» отдельное тело, и пусть идет куда подальше. А самому остаться, как сейчас принято говорить, в белом пальто. Избавиться от своей внутренней тьмы — но не путем уничтожения, а путем разделения. Замечу в скобках, «Странная история...» вышла как минимум за десять лет до фрейдовского психоанализа.
Однако что-то пошло не так. Доктору Джекилу действительно удалось выделить из себя темное начало в отдельную личность (того самого мистера Хайда), но, во-первых, тело все равно оставалось одним на двоих, только преображалось в момент превращения: мистер Эдвард Хайд был меньше и моложе пожилого массивного доктора. А во-вторых, самого главного-то и не получилось: доктор Джекил по-прежнему оставался таким, каким был и до своего открытия, в душе его по-прежнему боролись добро и зло.
Могло ли получиться иначе? Сам Джекил объясняет это так: «Если бы к моему открытию меня привели более высокие побуждения, если бы я рискнул проделать этот опыт, находясь во власти благородных или благочестивых чувств, все могло бы сложиться иначе и из агонии смерти и возрождения я восстал бы ангелом, а не дьяволом. Само средство не обладало избирательной способностью, оно не было ни божественным, ни сатанинским, оно лишь отперло темницу моих склонностей и, подобно узникам в Филиппах, наружу вырвался тот, кто стоял у двери. Добро во мне тогда дремало, а зло бодрствовало, разбуженное тщеславием, и поспешило воспользоваться удобным случаем – так возник Эдвард Хайд».
И дальше доктор Джекил в своем истинном облике творил добрые дела, а темное свое начало, приняв препарат, выпускал попастись на волю. Мистер Хайд, естественно, погружался в бездны разврата, с каждой новой своей прогулкой все больше и глубже, а кончилось тем, что в состоянии беспричинной ярости он убил почтенного пожилого джентльмена. Как сейчас бы написали в полицейском протоколе, «на почве внезапно возникшего чувства неприязни».
Добрый доктор Джекил, естественно, ужасался проделкам своего второго «я», мистера Хайда, не раз давал себе зарок покончить с этим делом и никогда больше не принимать препарат. Но дальше получалась очень предсказуемая штука: «Но время притупило остроту моей тревоги, спокойная совесть становилась чем-то привычным, меня начинали терзать томительные желания, словно Хайд пытался вырваться на волю, и, наконец, в час душевной слабости я вновь составил и выпил магический напиток».
В конце концов дело дошло до того, что добрый доктор Джекил уже непроизвольно, без всякой «тинктуры» превращался в злобного мистера Хайда, и приходилось специально пить препарат, чтобы вернуть себе прежние облик и сознание. И с каждым разом средство действовало все хуже, принимать его надо было все чаще, а потом произошла большая неприятность: старые ингридиенты закончились, а из новых создать это средство уже не получалось, чего-то не хватало. В итоге доктор Джекил успел записать свою исповедь и превратился в мистера Хайда — который, опасаясь неминуемого ареста и суда, вскоре покончил с собой.
Вот такая грустная история. И, несмотря на свою фантастическую оболочку, очень реальная. Такое ведь происходит со многими из нас — пускай и не в буквальном смысле слова.
Но тут надо сперва кое-что пояснить. Христианское вероучение говорит нам, что человеческая природа повреждена первородным грехом, и повреждение это, случившееся с Адамом и Евой, наследуют все их потомки. Это повреждение (или, используя поэтический образ из молитвы святого Антиоха, входящей в вечернее молитвенное правило, «семя тли») проявляется и в нашей смертности, и в болезнях, и в «удобопреклонности» (очень точный церковнославянский термин) ко греху. То есть, чтобы делать добро и не делать зла, нужно активно потрудиться, нужно напрягать волю, а вот чтобы грешить, никаких усилий не требуется, оно само выходит.
И потому душа у каждого из нас раздвоена, ее раздирают противоположные импульсы. Об этом очень проникновенно писал апостол Павел в послании к Римлянам: «Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием, но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:18-24).
И вот тут-то возникает соблазн: разделить в себе хорошее и дурное и вести двойную жизнь. Не получается справиться с грехом, то и не мучайся, греши. Только так, чтобы незаметно. Найди варианты. Заглаживай свои тайные грехи видимыми всем благодеяниями — в надежде, что там, за гробом, это все как-то уравновесится.
Надежда наивная. Мне тут сразу вспомнилась история из студенческой молодости, когда я помогал одной знакомой учительнице водить ее пятиклашек в поход. Там, в походе, им поручили сварить кашу, и они бухнули в котелок слишком много соли. Что делать? Надо как-то уравновесить! И дети бухнули туда сахар, чтобы побороть соленость. Но перестарались, получилось слишком сладко, и тогда они добавили еще соли. И так добавляли то соли, то сахара, пока не израсходовали все запасы. Кашу пришлось выбрасывать.
Так же и с попыткой загладить свои грехи добрыми делами (например, благотворительностью, пожертвованием на храм и так далее). Для вечной жизни-то страшны даже не сами по себе эти грехи, а те дырки, которые они прожигают в душе. Для зашивания дырки христианство знает лишь один способ: прибегнуть к таинству покаяния и в дальнейшем воздерживаться от этого греха.
Но это же так трудно, так долго... гораздо приятнее, с одной стороны, реализовывать свои темные поползновения, подкармливать своего внутреннего зверя, а с другой — сохранять вид благопристойности. Далеко не каждый готов с головой кинуться во все тяжкие: перед людьми же будет неудобно, да и вполне возможны неприятности с законом. А вот если тайно, как-нибудь анонимно...
Надо сказать, что современность дает для этого куда больше возможностей, чем традиционное общество, где каждый человек был на виду, каждый был встроен в горизонтальную систему связей — семейных, соседских, профессиональных, конфессиональных. В XIX веке, да и раньше, тоже всякое случалось — двоеженцы, например, но тогда это было реже, это технически было сложнее. Сейчас это куда проще, сейчас это называется «неафишируемые гражданские связи». Или, например, наедине с семьей человек один, а в компании друзей совсем другой. В одном месте зайка, в другом — волчара. Плюс интернет, в котором можно найти все, что угодно, на любой вкус, и который дает человеку анонимность (вернее, иллюзию анонимности, но не все это понимают). Опытным пользователям соцсетей это и доказывать не надо, навидались всяких троллей и виртуалов.
Но эта двойная жизнь, это искусственное разделение себя на «хорошую» и «плохую» половины ведет ровно к тому же, что случилось в повести Стивенсона с доктором Джекилом: темное начало побеждает, его чем дальше, тем сложнее становится держать в узде, а в конце концов оно срывается с цепи и губит человека.
«Кто избавит меня от сего тела смерти?» — писал апостол Павел, давая своим адресатам ответ: Христос. И Христос действительно избавляет, если этого искренне хотеть и искренне просить. Но какая может быть искренность, если у тебя двойная жизнь, если ты надеешься не на Него, а на свою предусмотрительность, изворотливость, ловкость? Доктор Джекил тоже вот, осознав весь ужас своего положения, не на Христа понадеялся, а на чудо-препарат. Не помогло.
