Сейчас бурно обсуждают суд над Расулом Мирзаевым, блогосфера кипит эмоциями, но я о другом хочу сказать. О некоторых неожиданных параллелях, которые возникают в связи с мирзаевским делом. О солидарности.
Вот смотрите, что произошло. Чемпион мира по боям без правил Расул Мирзаев, по национальности дагестанец, ударил русского парня Ивана Агафонова, и тот через несколько дней умер. Ситуация сложная, противоречивая, но факт в том, что за Мирзаева немедленно вписались «свои» — то есть, во-первых, кавказцы, начиная от простых людей и кончая президентом республики Дагестан, а во-вторых, профессиональные спортсмены (замечу, не все — но многие). То есть мы имеем дело с солидарностью — на этнической ли почве, на корпоративной ли. Люди заступились за «своего», и волновало их в первую очередь не то, кто в этой истории прав и кто виноват, а «наших обижают!»
Такая солидарность — абсолютно закономерная вещь, как бы многие из нас ею ни возмущались. Можно сколь угодно декларировать, что все люди равны, что ко всем нужно относиться одинаково, но на практике всегда у каждого из нас есть «свои» и есть «чужие», есть те, кого при прочих равных более жалко, и те, кого менее. Свои — это родственники, друзья, коллеги, соседи, одноклассники, единоверцы... Чужие — все остальные. Это идет с доисторических, пещерных времен. На примитивном уровне такое разделение проводится по принципу «хуже — лучше» (то есть мы — лучше, они — хуже), на более высоким — по принципу «ближние — дальние». То есть «дальние» могут восприниматься как вполне достойные, обладающие всеми правами, но — чужие, на которых наше внимание сосредоточено менее, чем на своих. А значит, учитывая конечность наших ресурсов (как материальных, так и душевных), в первую очередь мы заботимся о своих.
Христианство, кстати, в этом отношении не уникально. Да, оно не проводит границу между людьми по национальности, по социальному положению, по полу: «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3:28). В Церкви — да, все равны. А вне Церкви? Тут сложнее. С одной стороны, Господь дает нам притчу о добром самаритянине, согласно которой мы должны быть милосердны к любым, кто нуждается в помощи, невзирая ни на какие внешние разделения. С другой — нигде не сказано, что в обычных жизненных обстоятельствах наше участие должно быть равномерно распределено по всему человечеству. Более того, есть прямые слова апостола Павла: «Итак, доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере» (Гал. 6:10).
А значит, и нам, христианам, свойственна своя внутренняя солидарность. Значит, и у нас возможны ситуации, подобные истории Расула Мирзаева. Вопрос в том, как в этих ситуациях вести себя правильно, оставаясь христианами.
Собственно говоря, такие ситуации уже есть, и в немалом количестве — когда некий человек, будучи не просто православным по крещению, а безусловно связанный с Церковью, совершает реальное преступление (ну или по крайней мере так получается в трактовке СМИ, формирующих общественное мнение). Например, священник за рулем сбил кого-то. Православный активист кому-то дал по морде. Православный бизнесмен заставил своих работников поститься под страхом увольнения.
Сейчас такие скандалы происходят на фоне общего медийного наезда на Церковь, на фоне обвинений в сращении с государством — и на таком мощном фоне несколько теряются. По большому счету, они погоды не делают. Вносят, конечно, свой вклад в негативное отношение светского общества к Православию, но с другими громкими скандалами — не сравнить. Однако нынешний фон не вечен, как не вечна нынешняя политическая ситуация, и у завтрашних антиклерикалов появится новая повестка дня. Вполне возможно, что угрозу они начнут видеть не столько в церковных иерархах, сколько в основной массе верующих. Косные, отсталые, агрессивные, нетолерантные... именно такими нас постараются изобразить в глазах «прогрессивного общества». И вот тут роль скандалов вокруг «православных преступников» может многократно усилиться. Как ни странно это звучит, но завтрашнее отношение к православным может оказаться похожим на сегодняшнее отношение к кавказцам. В нас начнут видеть сплоченное сообщество, имеющее деньги, имеющее связи в органах власти, и никогда, никогда не сдающее своих.
И вот как нам в подобных обстоятельствах себя вести? Есть два очевидных варианта. Первый — это тупо упереться рогом и брать под защиту всех «наших». Всячески затушевывать факт преступления, обвинять всех недовольных в разжигании межрелигиозной розни, давить на свидетелей и правоохранителей, задействуя все имеющиеся возможности (прежде всего — личные связи). В общем, «я не я и лошадь не моя». И, конечно, объяснять такую политику заботой о благе Церкви. Ни в коем случае не выносить из избы никакой мусор, а если уж он сам собою вывалился — сказать, что не мусор это никакой, а благоуханное достояние.
Второй вариант — «не виноватая я, он сам пришел». То есть как только случается некое преступление (или даже просто скверный поступок) с участием церковного человека — демонстративно от него отречься. Негодяй позорит Церковь, поэтому немедленно коленом его под седалище, во тьму внешнюю, даже особо не разбираясь (потому что на обстоятельный разбор нужно немало времени, а угодить общественному мнению требуется немедленно). Как полицейского, задавившего женщину с ребенком, задним числом увольняют из рядов, а потом картинно разводят руками: «А мы тут при чем, он на тот момент уже у нас не работал!». Причем речь не только о каких-то официальных заявлениях и административных решениях, но и о реакции наиболее активных верующих. Уже сейчас, в поп-автомобильных скандалах, мы видим, как много воцерковленных людей рады огульно осудить предполагаемых преступников в рясах исключительно из греха человекоугодия.
Оба варианта, на мой взгляд, отвратительны. В первом случае — это ложь, которая якобы «во спасение», а на самом деле — яд, разлагающий церковный организм. Разумеется, и с точки зрения репутации это совершенно проигрышный ход. Любой нормальный человек задаст естественный вопрос: а по какому праву эти люди, отмазывающие своих мерзавцев и нагло лгущие в глаза, смеют вещать о любви, милосердии, спасении? Кроме того, это попросту глупо — в век информационных технологий шило в мешке не утаишь. Можно сколько угодно надувать щеки и называть черное белым — а все равно все узнают, как было, и в деталях.
Во втором случае — это нелюбовь, которая разлагает Церковь ничуть не слабее, чем «ложь во спасение». Если вот так просто, дабы понравиться «внешним», отрекаться от своих, делая вид, что эта паршивая овца вовсе не из нашего стада, а так, приблудилась... тогда каждый из нас довольно быстро поймет, что все разговоры о христианской любви, о прощении — это просто сказки, а как дойдет до дела, тебя вышвырнут вон, чтобы не портил общую благостную картинку. Причем даже если ты и не виноват, или не так уж виноват, все равно разбираться не будут... Многие ли удержатся в Церкви, если такое отношение к своим станет нормой?
Третий вариант, на который хотелось бы надеяться, назовем «правда и любовь». Если наш человек совершил что-то плохое — да, мы не будем скрывать этот факт, не будем врать, не будем пытаться любой ценой избавить его от положенного по закону наказания, не будем вмешиваться в работу следствия. Но не будем и отрекаться от него, если, конечно, он сам не отрекся от Христа. Да, это наша боль, он — член Церкви, и его боль становится общей болью, и мы готовы принять эту боль. Мы анализируем случившееся и пытаемся понять, какова тут доля нашей вины. Не просто же так искренне верующий православный человек, живущий церковной жизнью, совершил такое? Наверняка тут сказались и наше равнодушие, и наше попустительство, и пастырские ошибки. Естественно, дело Церкви — загладить тот вред, что нанес кому-то наш грешник. Если сын разбил соседям стекло — разве не долг отца пойти и это стекло пострадавшему вставить?
Разумеется, мы должны понять, что же реально случилось, насколько виноват наш человек, и пока не разобрались — не будем делать скоропалительных выводов. Пусть такое разбирательство займет время, пусть в течение этого времени нас будут полоскать в СМИ и в блогах — все равно это лучше, чем врать и угодничать. Если окажется, что нашего человека оклеветали — встанем на его защиту всеми законными способами. Если он действительно виноват — пусть отвечает по закону. Каким быть приговору — это не нам решать, а суду. Но каким бы ни был приговор — мы не отвернемся от нашего грешника, мы будем помогать ему пережить случившееся, будем следить за соблюдением его законных прав, в том числе и права на «удовлетворение религиозных потребностей» (чудовищная формулировка, но уж какая есть). Как мать посылает передачи осужденному сыну и едет к нему на свидания в колонию, так и Церковь должна относиться к своим осужденным чадам. Причем все это нужно не для пиара, не чтобы произвести впечатление на «внешних», а исходя исключительно из христианской любви.
Возможен ли такой вариант? Это зависит от нас, верующих. Не от священноначалия, а от нас, простых прихожан. Готовы ли мы к честности и любви — по отношению не только к праведникам, но и грешникам? Готовы ли мы не к корпоративной, а к христианской солидарности? Время покажет.
