Разум, ведущий к вере

Нас много и настойчиво уверяли (и уверяют), что разум и вера противоречат друг другу или, по крайне мере, никак не связаны. Это неправда — разум ведет к вере, а вера просвещает разум. Разум — не только Откровение — свидетельствует нам о Творце.

Как соотносятся разум (наша природная способность познавать истину) и вера — то, что Бог открывает в Церкви? На этот вопрос есть разные ответы, и многие из нас выросли под оглушительные барабаны и горны атеизма — разум чрезвычайно превозносился, при этом считалось, что он противоречит вере, и то, к чему пришли люди, употребляя свою способность находить истину, побуждает их отвергнуть «библейские легенды». Парадоксальным образом, эта точка зрения сходится с представлениями некоторых протестантских богословов — разум действительно противоречит вере, потому что первородный грех настолько подорвал нашу способность видеть истину, что мы в принципе не можем дойти до чего-либо, относящегося к Богу, без сверхъестественного откровения. Разум еще годится для решения чисто практических задач — постройки самолетов или ведения банковских счетов — но приходя в церковь, его можно только «отложить» в сторону.

Более убедительной — и более укорененной в истории Церкви — выглядит другая точка зрения. Святой апостол Павел ревностно возвещает язычникам смерть и воскресение Христа, призывая их к покаянию и вере. Очевидно, он исходит из того, что язычники — даже мудрейшие и добродетельнейшие из них — не в состоянии сами дойти до понимания того, что Бог замыслил и совершил ради нас; люди нуждаются в проповеди Евангелия, в наставлениях Церкви, чтобы обрести спасение.

Но тот же апостол говорит о том, что Бог не оставил язычников без некоторого света: Ибо, что можно знать о Боге, явно для них, потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы... (Рим 1:19,20). Из размышлений над тварным миром можно прийти к признанию того, что у него есть личностный, всемогущий и благой Творец.

Некоторые из античных мыслителей (такие, как Ксенофан, Платон и Аристотель) подходили очень близко к такому признанию, хотя их представления о Боге были приблизительны, несовершенны, а кое-где и просто ошибочны по сравнению с библейским откровением. В наше время доводы разума, свидетельствующие в пользу бытия Творца, могут побудить людей задуматься или укрепить тех, кто сомневается. Давайте рассмотрим некоторые из них.

Нравственный аргумент

Этот аргумент представляется наиболее очевидным и простым — с него, например, начинает английский писатель К. С. Льюис в своей книге «Просто Христианство». Коротко его можно сформулировать так: мы, люди, обладаем сознанием того, что мы должны поступать определенным образом, что определенные поступки достойны порицания, а определенные — похвалы. Даже люди, которые на словах отрицают объективный характер морали, будут искренне возмущены, если вы попробуете поступить аморально по отношению к ним — украсть их деньги или нарушить данные им обещания. Это всеобщее сознание морального закона особенно проявляется в нашей склонности порицать и осуждать других людей. Как пишет апостол, Итак, неизвинителен ты, всякий человек, судящий [другого], ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя [другого], делаешь то же (Рим 2:1). В самом деле, ругая других людей за нечестность, недобросовестность, лень и черствость, мы тем самым провозглашаем, что они обязаны быть честными, добросовестными, усердными и добрыми — мы обращаемся к какому-то закону, который они должны соблюдать, но не соблюдают, к какому-то стандарту поведения, отступление от которого делает их виновными. Но раз такой стандарт существует, он относится и к нам самим — мы сами должны вести себя определенным образом и виновны, если не ведем. Даже самый решительный атеист, когда он порицает духовенство или восхваляет своих собратьев-атеистов, апеллирует к какой-то моральной норме.

Итак, люди сознают, что они (и их ближние) обязаны поступать определенным образом. Они виновны и заслуживают порицания, если так не поступают. Кто (или что) является источником этих обязательств? Кому обязаны? Обществу? Это не так, нередко именно человек, выступающий против своего общества (например, немецкий антифашист), поступает по совести. Общество может быть неправо, и нередко люди требуют изменить те или иные общественные установления, находя их жестокими, несправедливыми или аморальными. Но для этого они должны обращаться к какому-то более высокому, чем у общества, стандарту справедливости и милосердия. Откуда он берется? И откуда берется наше обязательство ему повиноваться?

Иногда говорят, что нравственность — это инстинкт, который сформировался в ходе эволюции, когда стадные приматы учились сотрудничать и преодолевать внутристадные конфликты. У этого объяснения две проблемы, меньшая и большая. Меньшая состоит в том, что, хотя его предлагают как научное, оно не соответствует критериям, предъявляемым к научной теории, — его невозможно подтвердить или опровергнуть эмпирическими данными. Более серьёзная проблема, однако, состоит в том, что это объяснение совершенно не отвечает на вопрос, почему же мы должны следовать закону. Стадные приматы придумали помогать другу другу? Очень хорошо, я рад за них, но к чему это обязывает меня? Каким образом некие предполагаемые (и давно мертвые) эволюционные предки могут указывать мне, что я должен и чего я не должен?

Чьей властью совесть требует от меня поступать определенным образом? Требования совести — это не дружеские советы, которые можно без последствий отвергнуть, противление совести делает нас виновными — но перед кем? Перед кем-то, кто, во первых, является Личностью — нравственные предпочтения, способность к суждению и оценке могут быть только у личности, и, во-вторых, обладает правом на нас эти обязательства налагать.

Иногда в качестве аргумента против всеобщности нравственного закона приводят различия в обычаях разных обществ — но когда одни общества мы порицаем за дикость и жестокость, а другие хвалим за цивилизованность и гуманность, мы уже прилагаем к ним какой-то общий, универсальный стандарт. Иногда указывают на то, что разные люди по-разному понимают, чего требует от них нравственный закон — что же, это и с обычным, юридическим законом так — адвокаты сторон, очевидно, трактуют закон по-разному, каждый — в интересах своего клиента. Но для того чтобы между сторонами имел место судебный процесс (а не драка), они должны апеллировать к одному и тому же своду законов.

Итак, наш опыт нравственного долженствования указывает на реальность Законодателя, который является автором Закона, Царя, который имеет власть обязывать нас ему повиноваться, и Судии, перед которым мы несем ответственность. Как сказал Пророк: Ибо Господь — судия наш, Господь — законодатель наш, Господь — царь наш; Он спасет нас (Ис 33:22).

Аргумент от свободной воли

Нравственные суждения, похвалы и порицания требуют еще одного обязательного условия — свободной воли. Лесной пожар, возникший в результате удара молнии, может причинить ужасный ущерб, но мы не предъявляем ему обвинений; хулиган, разбивший окно, наносит ущерб гораздо меньший, но мы считаем его виноватым. Почему? Потому что в первом случае мы имеем дело с природным явлением, во втором — с актом личной воли. Собственно, уже четырехлетний ребенок, который говорит «я нечаянно», отлично видит разницу между актами своего свободного произволения и тем, что происходит помимо его воли.

В материалистической Все­ленной — в которую нам предлагают поверить атеисты — такой свободы не могло бы существовать. Как говорил об этом известный ученый (и атеист) Фрэнсис Крик: «Вы, Ваши радости и скорби, Ваши воспоминания и устремления, Ваше чувство личной идентичности и свободной воли на самом деле не более чем определенное поведение огромного скопления нервных клеток и связанных с ними молекул. Вы — не более чем набор нейронов... Хотя и кажется, что мы обладаем свободной волей, наши решения уже предопределены для нас, и мы не можем этого изменить».

В самом деле, акты вашего мышления (и произволения) в материалистической картине мира определяются чрезвычайно сложными, но чисто природными процессами в коре вашего головного мозга, процессы определяются преды­дущими состояниями системы, сигналом на входе и неизменными законами природы. Это такое же природное явление, как лесной пожар, и хулиган, разбивший ваше окно, в принципе не мог поступить иначе — ведь процессы в его мозгу тоже подчиняются неизменным законам природы.

Некоторое время назад в Лондоне группа атеистов разместила на автобусах слоган «По-видимому, Бога нет. Так что не беспокойтесь и наслаждайтесь жизнью». Это вызвало множество насмешливых подражаний, в частности, слоган «По-видимому, свободной воли нет. Так что не беспокойтесь, как будто у Вас есть выбор».

Но свободная воля — это, во-первых, непосредственно переживаемый нами опыт, во-вторых, все, не исключая атеистов, порицают или хвалят людей так, как будто они совершают свои поступки именно по свободной воле. Это значит, что материалистическая картина мира, требующая от нас считать свободную волю иллюзией, просто неверна.

Эстетический аргумент

Мы все — верующие и атеисты — переживаем чувство красоты, то, что называется эстетическим опытом. Яростный атеист Кристофер Хитченс, например, говорит: «Если Вы потратите немного времени на то, чтобы рассмотреть поразительные фотографии, сделанные космическим телескопом Хаббл, Вы увидите вещи намного более таинственные, прекрасные и повергающие в трепет…, чем любые религиозные истории о „творении“ или „конце света“». Действительно, фотографии глубокой Вселенной, туманностей и галактик, сделанные этим телескопом, поражают своей красотой — прямо сейчас одна из них стоит на экране моего ноутбука.

Более того, мы способны переживать красоту как ценность — великие картины прячут за пуленепробиваемое стекло, чтобы сохранить их от воров и вандалов, а некоторые местности объявляются заповедниками, чтобы сохранить их первозданное великолепие.

Но это переживание красоты ставит нас перед двумя вопросами — во-первых, откуда в нас способность переживать и ценить красоту? Во-вторых, откуда во Вселенной красота? В материалистической картине мира все наши способности — не только тело, но и то, что мы относим к духовной составляющей нашей личности, — есть плод эволюции, то есть процесса, в ходе которого качества, полезные для того, чтобы продвигать свои гены, закреплялись, а неполезные — отсеивались.

Можно приискать эволюционное объяснение, например, тому, что лица противоположного пола кажутся нам красивыми (ага, гены тут же хотят продвинуться) или вид накрытого стола радует глаз (эволюция велит есть и не зевать). Но это может как-то объяснить только очень узкий сегмент нашего эстетического опыта. Далекие галактики, Ниагарский водопад или осенний лес несъедобны и вряд ли сексуальны; отыскать эволюционный смысл в нашей способности ценить их едва ли возможно. Гораздо более убедительное объяснение — эта способность видеть и ценить красоту вложена в нас нашим Создателем.

Второй вопрос связан не с нашим субъективным переживанием, а с тем, что мы видим красоту как некое объективное свойство мироздания. Даже атеист описывает звезды и галактики как «таинственные, прекрасные и повергающие в трепет». Даже он говорит так, как будто красота — это объективное свойство мироздания, которое мы признаем, не что-то, что мы привносим от себя, но то, что реально присутствует в мире. Но откуда в мире может быть красота? Вселенная без Бога, Вселенная, в которой нет ничего, кроме материи, бесконечно круговращающейся по неизменным законам, не может породить красоту, потому что у безличной материи не может быть эстетических предпочтений — такие предпочтения могут быть только у личности, Художника и Строителя всего. Еще язычник Платон в диалоге «Тимей» говорил о том, что космос — прекраснейшая из возникших вещей, а его Устроитель — наилучшая из причин.

Космологический аргумент

Этот аргумент может показаться несколько более трудным, отвлеченным и философским — но на самом деле это не так. Он восходит еще к Аристотелю, подробно его сформулировал великий средневековый мыслитель Фома Аквинский. Он связан с вопросом о причине существования, как этот вопрос сформулировал великий германский философ Готфрид Вильгельм Лейбниц: «почему существует нечто, а не ничто?». Этот аргумент существует в различных формах, но мы рассмотрим только одну — аргумент «от обусловленности» (или «от случайности»).

Почему существует ноутбук, на котором я пишу этот текст? Я купил его в магазине. Как он туда попал? Его изготовили на заводе, и это потребовало как определенного сырья, так и усилий множества людей — математиков, изобретателей, инженеров, рабочих. Причины существования моего ноутбука лежат вне его — он обладает, как говорят философы, обусловленным (или случайным) бытием. Таким же обусловленным бытием обладаю и я сам — я существую благодаря браку моих родителей, дышу воздухом, потребляю воду и пищу. Для всего этого необходимо как минимум существование нашей планеты. Планета Земля также не является своей собственной причиной — она образовалась около четырех с половиной миллиардов лет назад из материи, которая существовала до этого. Существование Солнца тоже обусловлено — оно не вечно, но сформировалось в результате процессов звездообразования в нашей галактике. Существование галактик обусловлено процессами, восходящими к моменту образования нашей Вселенной, который космологи называют «большим взрывом». Чем обусловлен «большой взрыв», ученые (пока, во всяком случае) не знают.

Если всё — от ноутбука у меня на столе до галактик — получает существование от чего-то (или кого-то) еще, то в самом конце цепочки должен находиться некий источник, первопричина, которая не нуждается в том, чтобы получать существование от кого-то, которая обладает абсолютным, независимым бытием. Что можно сказать об этой первопричине?

Она вечна — ведь если бы она возникла во времени, ей предшествовало бы что-то, что привело ее в бытие, и она уже не была бы первопричиной. Но вечная причина предполагала бы и вечное следствие — например, вечный мороз предполагал бы вечный лед. Для того чтобы породить цепочку причин и следствий во времени, первопричина должна обладать еще одним качеством — свободной волей — и принять такое решение.

Здесь нам надо рассмотреть три возражения. Во-первых, — может спросить читатель, — почему цепочка причин и следствий не может быть бесконечной? По ряду причин, но, для экономии места, обратим внимание на то, что бесконечная цепочка никак не снимает вопроса об источнике. Представьте себе, что на Ваш компьютер приходит письмо с воззванием «Спасем леса Амазонки!». Это письмо прошло через множество компьютеров, через множество стран и континентов, люди, согласные с этим воззванием, пересылали его дальше — но мы, естественно, предположим, что у него был автор. Кто-то, озабоченный сохранением лесов Амазонки, запустил его в Интернет. Вряд ли нас убедит предположение, что письма никто не писал, оно просто вечно и бесконечно крутится во всемирной сети. Чтобы оно могло там крутиться — вечно или нет — кто-то должен его написать.

Так и существование — постулирование бесконечной цепочки никак не отвечает на вопрос, откуда в этой цепочке взялось существование.

Второе возражение — почему Вселенная сама по себе не может быть такой первопричиной? Почему она сама не может обладать абсолютным, необусловленным бытием? Потому что сколько угодно материальных и обусловленных вещей — ноутбуков, звезд, планет, галактик — не может составить в сумме нечто абсолютное.

Итак, признавая, что мы с вами сейчас существуем, мы признаем некий источник существования — вечный, находящийся за пределами материальной Вселенной и однажды принявший решение привести эту материальную Вселенную в бытие.

Аргументов в пользу того, что за мирозданием — и нашим собственным опытом познания, красоты и правды — стоит личностный, всемогущий, благой Создатель, еще предостаточно, и их изложение потребовало бы книги, а не статьи. Но мы пока остановимся на этом.

Дальше надо будет лететь

Означает ли это, что мы можем при помощи аргументов склонить к вере в Бога любого человека? Нет. Можно ли путем разумных аргументов привести пьющего человека к трезвости? Мы можем предъявить самые полные данные исследований, самые устрашающие примеры людей спившихся, самую подробную информацию о том, как злоупотребление алкоголем воздействует на мозг, сердце, печень и другие системы организма, но все равно не убедим нашего собеседника. Иногда будет даже трудно убедить его хотя бы выслушать нас. Проблема тут обычно не в том, что человек не в состоянии понять эти аргументы, и не в том, что сами аргументы плохи — а в том, что он не хочет бросать пить. Это проблема воли, а не интеллекта.

Наше неверие также коренится не в интеллекте, а в воле; первородный грех сделал всех нас упорными мятежниками, и даже когда нам ясно как день, что, покорившись и доверившись Христу, мы обретем мир, утешение и вечное спасение, а отвернувшись от Него — ничего, кроме отчаяния и гибели, распухшее «эго» продолжает требовать себе самовластия, чтобы «по своей глупой воле пожить». Это так в жизни христиан — мы вкусили, что благ Господь (1 Пет 2:3), но все равно постоянно совращаемся каждый на свою дорогу и нуждаемся в непрестанном самоиспытании и покаянии. Тем более тем, кто еще не обрел веры, трудно последовать за истиной — истиной, которая требует полного пересмотра всей жизни.

Значит ли это, что в разумных аргументах в пользу бытия Божия нет смысла? Нет, не значит. Только Святой Дух может оживотворить человека к покаянию и вере; но Он действует в том числе и через обращение к разуму человека. В истории Церкви — начиная с апостолов — христиане охотно прибегали к разумным аргументам для проповеди неверующим. Нас много и настойчиво уверяли (и уверяют), что разум и вера противоречат друг другу, или, по крайне мере, никак не связаны. Это неправда — разум ведет к вере, а вера просвещает разум. Разум — не только Откровение — свидетельствует нам о Творце. Конечно, он может только помочь нам подняться до определенной высоты, только увидеть общее направление — дальше придется лететь на крыльях веры.