«...Понимала ль ты, что сын твой распят будет скоро?»: Пронзительное стихотворение Семена Липкина о Богородице

Стихотворение:

«Когда мне в городе родном…»

Когда мне в городе родном,
В Успенской церкви, за углом,
Явилась ты в году двадцатом,
Почудилось, что ты пришла
Из украинского села
С ребенком, в голоде зачатом.

Когда царицей золотой
Ты воссияла красотой
На стеклах Шартрского собора,
Глядел я на твои черты
И думал: понимала ль ты,
Что сын твой распят будет скоро?

Когда Казанскою была,
По Озеру не уплыла,
Где сталкивался лед с волнами,
А над Невою фронтовой
Вы оба — ты и мальчик твой —
Блокадный хлеб делили с нами.

Когда Сикстинскою была,
Казалось нам, что два крыла
Есть у тебя, незримых людям,
И ты навстречу нам летишь,
И свой полет не прекратишь,
Пока мы есть, пока мы будем.

1987

Исторический контекст

Стихотворение написано в 1987 году. Что происходит вокруг? Перестройка, гласность, в отечественную литературу возвращаются забытые имена, советская интеллигенция преисполнена светлых надежд, она верит, что отныне у социализма будет человеческое лицо (о падении советской власти, о развале СССР тогда почти никто и не помышляет).

Происходят изменения к лучшему и в жизни Семена Липкина — он ведь считался диссидентом, вместе с женой, Инной Лиснянской, в 1979 году вышел из Союза писателей, его тут же перестали печатать, он жил на грани нищеты, многие прежние друзья и знакомые дистанцировались от него. Но в середине 80-х повеяло иными ветрами, власть начинает заигрывать с творческой интеллигенцией. В 1986 году Липкина восстанавливают в Союзе писателей СССР.

Какое это все имеет отношение к стихотворению «Когда ты в городе родном...»? Подозреваю, что вообще никакого. Это стихотворение могло появиться и десятью годами раньше, и десятью годами позже. К моменту его написания Семен Липкин — пожилой человек, ему исполнилось 66 лет, его мировоззрение давно сложилось, перестройка ему, в отличие от многих современников, не открыла ни на что глаза, потому что глаза его были открыты еще в молодости. В плену советской идеологии он никогда не пребывал. Религиозная тема в его стихах звучала еще в 40-х годах. Взять хотя бы стихотворение «Беседа» (1942), сюжет которого — разговор поэта с Богом, причем Бог говорит поэту, что самый страшный грех — это лгать самому себе.

Автор

Семен Израилевич Липкин родился в 1911 году в Одессе, в семье портного Израиля Ицковича Липкина. Стихи начал писать еще в семилетнем возрасте (об этом времени он вспоминал в стихотворении 1979 года «Когда слова я в буквы складывал»). В восемь лет (1919 год, разгар Гражданской войны, в Одессе еще власть белогвардейцев) Липкин поступает в 5-ю Одесскую гимназию. Был он там единственным неправославным в классе, а чтобы поступить, нужно было сдать экзамены, причем все на отлично. Один из экзаменаторов решил «срезать» мальчика-еврея, но за него вступился законоучитель, отец Василий, и Семена приняли.

В 17 лет начинающий поэт приносит стихи в редакцию «Одесских ведомостей» и там знакомится с Эдуардом Багрицким. Знакомство перерастает в дружбу, а вскоре, в 1929 году, по совету Багрицкого Липкин переезжает в Москву — поскольку там гораздо больше возможностей публиковаться.

Однако с публикациями не заладилось. Несколько стихотворений были напечатаны по протекции Максима Горького, однако страшный скандал разразился по поводу таких его стихов:

...Вступаем в молельни,
читаем молитву Кадиш,
Но кто объяснит, почему
Всё просим и просим,
а дать ничего не хотим
Творцу своему?

Мягко сказать, идеологически чуждые стихи! Их Горький печатать, конечно, не стал, 18-летнего поэта ругали и пугали «старшие товарищи по цеху».

В дальнейшем Липкин становится профессиональным переводчиком, специализируется на восточной поэзии. Благодаря его переводам мы знаем калмыцкий эпос «Джангар», киргизский «Манас», татарский «Эдигей». В годы Великой Отечественной войны он в качестве военного корреспондента принимал участие в боевых действиях, был кавалеристом.

А в 1979 году Семен Липкин вместе с женой, Инной Лиснянской, возмущенные травлей молодых писателей за участие в самиздатовском альманахе «Метрополь», подают заявление о выходе из Союза писателей. Естественно, разразился страшный скандал. К нему домой приехал разъяренный председатель секции переводчиков и потребовал, чтобы Семен Израилевич немедленно явился на заседание секретариата и объяснил свое поведение. По свидетельству переводчика Евгения Витковского, «Липкин посмотрел на него долгим взглядом, потом ответил: “Мне, Лев Владимирович, уже скоро предстоит вызов на другой, более важный секретариат...” — и показал пальцем вверх».

И только в перестроечные годы темная полоса сменяется светлой. У Липкина выходят сборники стихов, организуются его творческие вечера, о нем пишут статьи, у него берут интервью. Но к славе пожилой поэт совершенно равнодушен, по-настоящему ему интересна лишь поэзия как таковая, без прилагающихся почестей. И с каждым годом стихи его становятся все глубже, все точнее и прозрачнее.

Основная их тема — сопереживание человеческой боли. Будь то страдания раскулаченных русских крестьян, будь то трагедия сосланных народов, будь то Холокост. Причем страдания эти осмысляются в духовной перспективе.

Умер Семен Израилевич в 2003 году в подмосковном Переделкине в возрасте 92 лет.

Произведение

Когда уже под конец жизни Семена Израилевича спрашивали о его вероисповедании, он называл себя иудеем. Формально так оно и есть, родился он в еврейской семье, в раннем детстве прошел обычное для того времени обучение в хедере (иудейской начальной религиозной школе). Но — и это видно по его стихам, по его прозе, по воспоминаниям о нем — всю жизнь его тянуло к христианству, не было у него никакого отторжения Благой Вести.

Что тому причиной? Воспитание в русской культуре, которая вся пронизана православной верой, даже если и отрицает ее? Или тут особый случай, прикосновение Христа к его душе? Действие Духа Святого, который дышит, где хочет, для которого нет границ?

Этого знать мы не можем, но вот что несомненно: в его стихах Христос и Пресвятая Богородица — это не символы, не метафора чего-то «большого и светлого», а именно то, что есть — Тот самый Христос, Та самая Богородица и Приснодева Мария, о которых говорит Евангелие.

Более того, даже с богословской точки зрения Липкин в своих стихах, обращаясь к тому, что для нас, христиан, святыня, нисколько не погрешает против истины. Как такое получается? Можно строить разные предположения. Моя версия — это действие призывающей благодати Божией, которая дается не христианам и даже неверующим.

Мы сейчас подробно обсудим липкинское стихотворение «Когда мне в городе родном...», но сразу скажу — это вовсе не единственное его стихотворение о Пресвятой Богородице. Например, стихотворение из поздних, 1995 года, «Явленье в Грушеве», посвященное чуду в украинском селе Грушево, случившемуся 25 апреля 1987 года, когда Божья Матерь явилась множеству людей.

...Всех с улыбкою живою
С печалью ласкает,
У нее над головою
Тонкий нимб сверкает.

В платье огненного цвета
Родная одета,
Вся она — источник света,
Вся — источник света.

Или написанное в 1986 году стихотворение «На Истре», начинающееся так:

Не себя нынче звезды славят,
Засветясь в предпраздничный вечер, —
Это кроткие ангелы ставят
Перед Божьей Матерью свечи.

...Итак, стихотворение «Когда мне в городе родном...» Оно говорит о Пресвятой Богородице и о том, как Та связана с нашим земным миром, с людьми.

Наверное, стоит все же напомнить богословские основы. Пресвятая Богородица, Дева Мария — это не богиня, не какая-то сверхъестественная сущность. Это человек. Она — мать Иисуса Христа, то есть воплотившегося в человеческом теле Бога Сына, Логоса, второго лица Пресвятой Троицы. Сверхъестественное зачатие Его от Духа Святого произошло по Ее воле, она дала на это согласие, когда к ней явился архангел Гавриил (подробнее см. Лк 1:26-38). Ей первой явился Господь по Своем воскресении.

Православные молитвенные и богослужебные тексты называют Ее «Честнейшей херувим и Славнейшей… серафим», это означает, что она во всех отношениях превыше ангелов. Она, пребывая непосредственно с Богом Троицей, теснейшим образом связана с жизнью каждого человека, и особенно христианина. Действительно, принимая Святое Крещение, причащаясь Тела и Крови Христа в таинстве Евхаристии, мы соединяемся с Ним — а значит, Его Мать становится и нам Матерью. Мы молимся ей не как богине, а как Матери Бога нашего, мы верим, что Она любит нас так же, как и Он, и что Она отвечает на наши молитвы, помогает нам. Чаще всего это помощь незаметная, а иногда — явная, чудесная.

Почитание Богородицы началось еще с первых веков христианства, свою любовь к Ней люди воплощали в посвященных ей изумительных храмах, в прекрасных иконах, молясь у которых, верующие получали помощь и поддержку.

Теперь перейдем непосредственно к стихотворению Липкина. Но сперва пара слов о том, что может смутить воцерковленного читателя. А именно — употребление строчных букв в местоимениях, относящихся к Богородице. Мы, христиане, традиционно в таких случаях используем прописные (заглавные) буквы, и нам кажется, что это для всех очевидно, что это незыблемое правило, что его нарушение — это некий вызов. На самом деле тут никакого вызова нет, Липкин в разных своих стихах, упоминая Бога и Богородицу, использовал и строчные буквы, и прописные, не вкладывая в это никакой позиции. Вряд ли он вообще задумывался о том, что употребление строчной буквы способно кого-то покоробить.

Итак, стихотворение.

Когда мне в городе родном,
В Успенской церкви, за углом,
Явилась ты в году двадцатом,
Почудилось, что ты пришла
Из украинского села
С ребенком, в голоде зачатом.

В городе родном — это в Одессе, Успенская церковь за углом — это, скорее всего, собор Успения Пресвятой Богородицы, кафедральный храм. Году в двадцатом — значит, речь о времени, когда Семену Липкину всего девять лет. Возможно, уже в этом совсем юном возрасте был у него какой-то духовный опыт, какое-то глубокое переживание, связанное с Богородицей. И еще это значит, что иудейский мальчик Семен, возможно, все же заходил в православные храмы.

«Почудилось, что ты пришла из украинского села с ребенком, в голоде зачатом» — это тоже понятно. В разгаре Гражданская война, люди вынуждены покидать родные места, и крестьянка с младенцем на руках в главном одесском храме — наверняка по тем временам явление обычное. Но вот что интересно: глядя на молодую женщину с ребенком, Липкин каким-то внутренним, духовным зрением увидел в ней то, что видел до того на иконах: Богородицу. А дальше мысль поэта (уже не девятилетнего Семена, а пожилого Семена Израилевича) делает поворот: и за традиционным иконным образом Богородицы с младенцем Иисусом он видит крестьянку из села. То есть речь о том, что не только конкретный человек может вызывать ассоциацию с иконным образом, но и иконный образ — с конкретным человеком. И еще это о том, что, вознесясь в иную, духовную реальность, Пресвятая Богородица не перестала быть человеком, Ее природа преобразилась, но не стала абсолютно иной, нечеловеческой.

Когда царицей золотой
Ты воссияла красотой
На стеклах Шартрского собора,
Глядел я на твои черты
И думал: понимала ль ты,
Что сын твой распят будет скоро?

Здесь речь о знаменитом Шартрском соборе во Франции, возведенном в XI веке. Он сохранился почти неизменным с конца XIII века, и главная его достопримечательность — огромные витражи из цветного стекла. Наиболее известен из них витраж 1150 года, который так и называется: «Богородица из красивого стекла». На нем Богородица изображена в золотой короне. То есть создатели витража подчеркивали Ее величие, Ее могущество, ее царскую власть. А Липкин подчеркивает здесь, с одной стороны, величие и могущество, а с другой — то страдание, которое испытала Она, глядя на крестные муки Своего сына. То страдание, которое предсказал ей старец Симеон, когда на сороковой день после рождения Она принесла младенца Иисуса в Иерусалимский храм (это событие мы ежегодно вспоминаем в празднике Сретения Господня): и Тебе Самой оружие пройдет душу, — да откроются помышления многих сердец» (Лк 2:35). Здесь «оружие пройдет душу» — это поэтическая метафора, выражающая душевные муки. Эта метафора, кстати, воплощена в иконах Божией Матери «Умягчение злых сердец» и «Семистрельная».

Когда Казанскою была,
По Озеру не уплыла,
Где сталкивался лед с волнами,
А над Невою фронтовой
Вы оба — ты и мальчик твой —
Блокадный хлеб делили с нами.

Здесь речь об одной из самых знаменитых русских икон Богородицы, Казанской, которая была чудесным образом обретена в 1579 году, хранилась в Казанском Богородицком монастыре и была украдена (а затем, скорее всего, уничтожена) в 1904 году. В 1958 году среди верующих людей ходили рассказы о том, что икона Казанской Божией Матери (возможно, та самая, похищенная в 1904 году) всплыла из проруби в озере Святом возле села Съезжее Самарской области. Действительно ли это было так, сейчас установить невозможно, но, видимо, Липкин слышал рассказы об этом чуде.

Вторая часть строфы понятнее: здесь речь о том, что и Господь, и Пресвятая Богородица не взирают безучастно с высоты на страдания людей, а разделяют эти страдания, принимают на себя нашу боль, оказывают поддержку, насколько это возможно (не будем сейчас углубляться в сложнейшую тему теодицеи, то есть ответа на вопрос, почему Бог не уничтожит раз и навсегда всякое зло, всякое несчастье).

Когда Сикстинскою была,
Казалось нам, что два крыла
Есть у тебя, незримых людям,
И ты навстречу нам летишь,
И свой полет не прекратишь,
Пока мы есть, пока мы будем.

Здесь говорится о знаменитой Сикстинской Мадонне — картине великого художника Рафаэля Санти, написанной в 1512–1513 годах для церкви монастыря Сан-Систо в итальянском городке Пьяченце. С 1754 года этот шедевр живописи находится в Дрезденской галерее, а в Пьяченце вместо нее — копия. Картина чудом сохранилась в годы Второй мировой войны при бомбардировке Дрездена, поскольку заблаговременно была спрятана, и в 1945 году советские солдаты ее нашли в товарном вагоне, стоявшем на рельсах в заброшенной каменоломне.

Если смотреть со строго ортодоксальной точки зрения, «Сикстинская Мадонна» все же именно картина, а не икона. Однако картина, пробуждающая столь же глубокие религиозные чувства, что и написанные по всем традициям иконы. Известно, например, как любил эту картину Федор Михайлович Достоевский, ее копия, подарок жены Алексея Константиновича Толстого, висела у него в кабинете. И конечно, он видел оригинал в Дрездене. Есть предположения, что именно тогда, при внимательном рассмотрении «Сикстинской Мадонны» у него родился замысел романа «Идиот». Жена Достоевского, Анна Григорьевна, вспоминала, что Федор Михайлович мог смотреть на эту картину часами, «умиленный и растроганный».

Знаменитая его фраза из «Братьев Карамазовых», которую часто формулируют кратко, «красота спасет мир», на самом деле звучит так: «Красота это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. Я, брат, очень необразован, но я много об этом думал. Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды. Красота! Перенести я при том не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил. Черт знает что такое даже, вот что! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В Содоме ли красота? Верь, что в Содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, — знал ты эту тайну иль нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей. А впрочем, что у кого болит, тот о том и говорит».

То есть фраза «Красота спасет мир» — это не о привычной нам земной красоте, а о красоте небесной, об идеале Мадонны, о которой говорит картина Рафаэля. И о которой в своем стихотворении пишет Липкин.

Что же это за два незримых крыла? На самом деле эти крылья даже и не настолько незримые: если внимательно рассмотреть картину, то воздушно-голубое пространство справа и слева от фигуры Богородицы действительно можно воспринять как огромные крылья. Но все-таки крылья тут — образ. Самое главное — в словах «и ты навстречу нам летишь». Летишь навстречу на этих незримых крыльях — значит, любишь, спасаешь, принимаешь на себя наши беды. И это происходит не только сейчас, это движение не только во времени, но и в вечности. А как иначе понять «пока мы есть, пока мы будем», учитывая, что смертны лишь наши тела, а не души, да и тела будут воскрешены? Этот поэтический образ, полет нам навстречу, полет и во времени, и в вечности — метафора любви.

Об этом, собственно, и все стихотворение. Его невидимая ось.