ПОДЕЛИТЬСЯ ПЕЙЗАЖЕМ

Холмы. Замысловато извивается тропинка, огибая кучерявые деревца. Трепещет под порывами ветра листва. То ли стая белых голубей взметнулась в небо, то ли роем поднялся к облакам седой тополиный пух. В этом итальянском пейзаже глаз невольно ищет живописную крестьянскую повозку. Но в “Дороге на Муром” работы заслуженного художника России, профессора кафедры изобразительного искусства Владимирского педагогического университета Михаила Изотова ее нет. Вот еще одна его работа. Луна головкой сыра повисла над рекой. Река, глубокая и тихая, будто заснула, убаюканная шумом леса. Кажется, это... Нет, не Днепр. Это – Мста. А в “Ранней весне”, где последняя льдина упрямо вонзается заостренным краем в уже оттаявшую гладь озера, чудится что-то созвучное левитановскому “Над вечным покоем”.

Пейзаж. Классический жанр, который многим кажется чисто декоративным – особенно рядом с полными аллюзий многофигурными композициями. Смотришь на полотна Михаила Изотова и думаешь: ну зачем в нашем стремительном мире, отказывающемся от деталей и подробностей, быть таким размеренным, дотошным в мелочах? Зачем годами скрупулезно вырисовывать клювы птиц, листья на ветках? Стоит ли так мучиться, когда давно изобретен “Поляроид”?

Да и сам художник буквально с порога огорошивает:

– Может, зря вы ко мне приехали? Я такой одинаковый – все кусты, кусты...

– Разные? – с надеждой спрашиваю я.

Вместо ответа Изотов протягивает самиздатовскую книгу, увесистую, с золотым обрезом и обложкой из гофрированной бумаги:

– Вот, друзья на пятидесятилетие подарили – называется “Жизнь в кустах”.

На первом развороте вижу небольшое стихотворение художника Юрия Ткачева:“...кусты весной, кусты с листвой, кусты в снегу.

Других картин я вспомнить не могу...

...Ну что, ей Богу, за пейзаж.

Собор и тот всегда в кустах...”.

Такое творческое постоянство и верность однажды избранному жанру Изотов объясняет просто: “Я счастливый человек. Мне не приходится себе врать, прикидываться. Я считаю, что своим делом занимаюсь. Пейзаж чувствую, родился в пейзаже. Кому-то может показаться, что я художник из прошлого века. Мне говорили: повороши красками, будь посовременнее. Но я не боюсь быть немодным. Я основываюсь на своих чувствах, на том, что переживаю, как вижу пространство. Это воспитывалось годами, и по-другому видеть я не могу. Я гляжу на реку, дерево, куст, и кто меня убедит, что если я пишу эту ветку так, а не иначе – это неправда, это несовременно? Я перед собой честен и искренен. А искренность в искусстве – это великая вещь”.

Когда-то давно, при поступлении на отделение живописи в Суриковский институт, экзаменаторы увидели в Изотове рисовальщика. И не ошиблись: живопись Изотова отличает богатый обстоятельный рисунок. Но при этом художнику важно, чтобы работа передавала эмоцию, чтобы в ней чувствовался человек, личность. Он против и трюкачества в живописи, и такого понятного зрителям и оскорбительного художникам “как на фотографии”. Его картины – это его личный текст, созерцательное размышление, откровение, поэзия, наполненная дыханием преданной любви.

Это не просто трава, кусты, дома и храмы. Это пространство, подчиненное сложным живописным ритмам, увиденное в природе и переосмысленное автором. Зритель, вслед за ним, сам начинает блуждать по рощам, чувствовать на ощупь тонкую ледяную корочку, вдыхать свежесть реки. Художник старается передавать эти ощущения с максимальной ясностью. Для него “мир есть художественное произведение, подлежащее созерцанию: через него познается премудрость его Творца”. Эти слова художник мечтает сделать эпиграфом к своему альбому, и добавляет: “До какого-то момента я чувствовал это интуитивно, теперь же сознательно отношусь к миру именно так. Творение надо созерцать, наблюдать, анализировать и в процессе созерцания удивляться, насколько тонко и разумно все создано. Я радуюсь, когда об этом думаю. Когда после этюдов выходишь в последние сумерки, уже без этюдника, просто – посмотреть... А вокруг звенящая тишина... Там кто-то крикнул – тут аукается... Чистый пейзаж как-то смиряет. Подвигает на созерцание, раздумья, на какой-то отклик. Здесь рождается созвучие – то, что первостепенно для пейзажиста: это момент, когда твое состояние, настроение созвучно тому мотиву, который перед тобой. Тогда получается связь. Это одна из основных предпосылок для создания картины, которая определяет, состоится ли работа. Без этого пейзаж не получится”.

Каждое полотно Михаила Изотова – это обретение. Обретение смыслов многажды открываемой, но так и не дочитанной книги о многоликом и сложном мире, на которую у нас в суете и хлопотах не остается времени. Михаил пишет “Первые заморозки”, “Сумерки на Оке”, “Утро над Владимиром”, будто исполняя некую миссию. Он так и говорит: “Художник – не творец. Он – проводник, сотворец, соучастник. Его задача – созерцать, видеть творение, удивляться творению, потому что это бесконечная красота; все время делать открытия и славить Творца, раз тебе дан талант и возможность это делать... И помогать людям, которым не дано так видеть”. Баратынский как-то сказал: “Дарование – есть поручение и должно его исполнить, несмотря ни на какие препятствия”. Точно и здорово. Вместе с талантом и умением, художнику дается способность понять, для чего они ему даны. И чем-то поделиться с людьми. Сокровенным делиться не страшно.

Быть может, за этим сокровенным мы и ходим в картинные галереи.