Дмитрий Белюкин
Родился в Москве в 1962 году. Окончил Московский государственный художественный институт им. В. И. Сурикова (факультет живописи, мастерская портрета, руководитель — профессор И. С. Глазунов) и Творческую мастерскую живописи Академии художеств СССР (руководители А. П. и С. П. Ткачевы). Академик РАХ, руководитель Творческой мастерской живописи РАХ, народный художник России, художник Студии военных художников им. М. Б. Грекова. Живет и работает в Москве.
Панорама Афона с вершины Святой Горы. 1999
В 1997 году я оказался на Афоне с группой художников, и после пребывания в монастырях мы решились на восхождение на вершину Святой Горы. Приплыв от Русского Пантелеимонова монастыря к греческому монастырю святой Анны на пароме, в середине дня мы тронулись в путь. Ночевать нам предстояло на середине горы в храме Панагии, придел которого специально предназначен для рисковых паломников, и где есть и колодец, и большой камин, и куда, по преданию, дошла Сама Богородица во время Её земного посещения Афона. Подъем на вершину оказался невероятно крутой. Это далеко не туристическая тропа, вполне и сорваться можно. А мы все в легких тапочках, с запасом воды и, конечно же, с этюдниками — с такой ношей идти вдвойне тяжелей. Пройдя всего лишь 1/10 пути, мы совершенно выбились из сил. Пришлось, как нерадивым солдатам, бросившим оружие в пути, оставить на середине горы сначала воду и еду, а потом и этюдники, взяв только альбомы и карандаши. Иначе просто не дошли бы.
Уже в сумерках добрались до храма Панагии, где планировалась ночевка. Ночи на Афоне холодные. Хотели разжечь очаг, но на расстоянии километра все сучки были уже собраны, разжигать нечем, хоть садись и замерзай. Спасли нас греческие монахи, приехавшие на ночевку на мулах с охапками дров. Они предполагали на рассвете на самой вершине отслужить литургию. И вот запылал камин. Была общая братская трапеза и особая, незабываемая атмосфера волшебной ночи в малюсеньком храме посередине Святой Горы над облаками. Утром, прежде чем тронуться в путь, пили чай на улице, любуясь панорамой: словно в слоях ваты, розоватые, подсвеченные солнцем облака, в просветах проступало море и далекие острова.
Наконец собрались в дорогу и уже на подходе к самой вершине, к нашему ужасу, увидели идущую справа гряду тяжелых грозовых облаков. Шла настоящая мгла, как вражеское полчище, грозящая закрыть всю красоту пейзажа. Еще минут двадцать, и мы бы просто ничего не увидели!
Последние сотни метров пришлось буквально бежать изо всех сил, как суворовским солдатам в атаку, карабкаясь, цепляясь за камни с риском упасть и покалечиться. Это нам, дуракам, было наказание за то, что утром медлили, распивая чай и теряя время. Но когда, выбившись из сил и задыхаясь, мы домчались-таки до вершины, эта стена облаков почему-то остановилась и медленно начала уходить. Будто Господь нас простил. Помню, даже слезы радости потекли. Там, на вершине, мы увидели нечто большее, чем красота: такое умиротворение пришло! Сидим на солнышке, улыбаемся и молчим, завороженные, в изумлении. Ничего прекраснее мы в жизни не видели. Я тогда поклялся написать этот пейзаж по памяти. Пригодились и зарисовки с вершины, и этюды камней, сделанные уже позже, внизу, в предгорьях. На этом полотне я постарался точно передать холмы и заливы полуострова, и нежную голубоватую дымку вдали. Сколько раз я на Афоне потом ни был, не складывалось больше подняться на вершину. Может быть, это и к лучшему. Настолько сильное было впечатление от увиденного в тот первый раз, что сильнее уже невозможно.
Киево-Печерская лавра. Рассвет. 2018
Когда писал эту работу, была зима, не очень морозно, но из-за близости Днепра было ощущение, что на улице минус тридцать пять. Проблема была не только согреться самому, но и согреть краски. Масляные краски тоже мерзнут. Я повсюду рассовал тюбики: во внутренние карманы, за пазуху, чуть ли не у груди, у сердца... Этюды надо было делать ранним утром, чрезвычайно быстро, выкладываясь на полную: буквально через полчаса солнце уже поднималось выше, и уходила трепетность рассветного пейзажа. В один из дней я писал около храма великомученицы Варвары. Стояла пронзительно холодная погода, усиленная жутким ветром. Я, как бездомный, время от времени вламывался погреться в храм, неся с собой и палитру, пытаясь ее отогреть. После третьего моего «набега» какая-то старушка, вероятно нищенка, пожалела меня: «Батюшка, да не ходи ты каждый раз на улицу. Тебе и здесь подадут». Наверное, не увидела мою палитру. Я так растрогался тогда: «Да, бабушка, спаси Господи». Главное, чтобы Господь подал. Наверное, это та радость художника-пейзажиста и художника исторической картины, когда он понимает, что иногда ему Господь все-таки подает, и даже больше, чем он сам ожидал.
Царь Алексей Михайлович и Патриарх Никон за обсуждением строительства Нового Иерусалима. 2019–2020
Картина рассказывает о грандиозном замысле Патриарха Никона, с радостью поддержанного Алексеем Михайловичем еще в пору их дружбы и совместного возведения России как православного царства, о строительстве своего Нового Иерусалима с точным повторением Иерусалимского Храма Гроба Господня и всех святых мест. Неслучайно возведенный Новоиерусалимский храм называют пространственной иконой. Он был меньше храма, построенного при царице Елене. Для меня, как исследователя, удивительно, что в Иерусалимском храме XII века, построенном крестоносцами, не было крыши над той частью, где сейчас большой купол. На макете, изображенном на картине, видно, что это и на купол не похоже. Выглядит почти как «труба» для схождения Благодатного огня. Но у нас в Подмосковье при снегах, бурях и дождях, конечно, воплотить такое архитектурное решение было невозможно. Кстати, здесь я в подробностях даю чертеж именно храма XII века.
В замыслах у меня было, опираясь на исследования, чертежи и макеты, изобразить Иерусалим в разные эпохи, от Спасителя до Иерусалимского королевства крестоносцев XII–XIII вв. И в этой работе эта идея хотя бы частично воплотилась.
Иерусалим. Рассвет. 2017
Как художник, к святым местам я отношусь с бережностью, ведь это именно те камни, по которым ходили Спаситель и апостолы. Обычно долго собираю материал, отдельно пишу этюды к дальнему и переднему планам, думаю над композицией, стараюсь не допускать художественного произвола, изменения пейзажа, держа в голове, что эти картины — возможность для верующих, которые не могут cюда доехать, увидеть эти места. На картине довольно известный вид Иерусалима со смотровой площадки на Елеонской горе, охватывающий долину Кедрона, Старый город и боковую часть Елеонской горы с монастырем Марии Магдалины. При рассматривании этого вида вживую (или съемки) взгляд (камера) движется слева направо, отхватывая более 250 градусов. Понятно, что писать такой длинный холст невозможно, и поэтому пишут только Старый город, что лишает этот пейзаж грандиозности и историчности. Как выйти из положения, я ломал голову около трех лет, а потом пришло решение: пейзаж-триптих крупного формата, где в каждой его части показан самый выигрышный и живописный кусок, и расположение при экспонировании его так, чтобы просветы между частями были на определенном расстоянии, давая возможность зрителю почувствовать панораму в целом.
В ту поездку по благословлению игуменьи монастыря Марии Магдалины матушки Елисаветы я жил у них в обители, идти мне было минут 10–15. Я вставал в 4–5 часов утра, чтобы застать редкий для Иерусалима вид Старого города и крепостной стены при первых лучах солнца, чуть выступающих из глубокой тени от Елеонской горы. В один из дней мне повезло: было грозовое драматичное небо, а не просто привычное сине-голубое. И именно это грозовое небо и вошло в картину.
Лунная ночь на Афоне. 2006
Здесь изображено побережье около Русского Пантелеимонова монастыря. Луна на Афоне всегда полная, такое впечатление, что и не бывает там месяца. Сверчки, цикады стрекочут, серебристая ночь или, скорее, поздние сумерки, и светит огромная луна, отражаясь в море. Вдалеке виден кусочек вершины Святой Горы. В Пантелеимоновом монастыре кое-где еще светятся огоньки лампадок, и повсюду атмосфера таинственной сосредоточенности, удивительного умиротворения. Место, где ощутимо присутствие Бога.
Подготовила Инна Волошина
