Несколько лет назад один семиклассник сказал: «История? Ну, это то, что было давно: цари, пионеры, динозавры...» Можно посмеяться, а можно и задуматься: для современных детей пионеры немногим отличаются от птеродактилей (и это при том, что пионерские отряды существуют до сих пор). Так что же это такое, пионерия? Прошлое, с которым следует расставаться, смеясь? Темная страница нашей истории? Оболганный демократами-перестройщиками полезнейший педагогический опыт? И главное, как относиться к этому с христианских позиций?
Начну с личных воспоминаний. Как и все люди моего поколения, я был пионером, но впечатления, прямо скажем, довольно тусклые. В основном помнятся классные часы после уроков, называемые пионерскими сборами, конкурсы строя и песни, ежемесячная макулатура (не менее пяти килограммов! Особо сообразительные дети заворачивали в бумагу кирпичи). Запись в дневнике за третий класс: «Мама! Следите за сыном, чтобы носил в школу галстук!» Были, конечно, пионерские лагеря, но их пионерская составляющая заключалась только в терминологии: председатель совета отряда, совет дружины, рапорт сдал — рапорт принял, и так далее. Вся остальная лагерная жизнь протекала в совсем иной плоскости: обычные детские игры, конфликты, проказы...
Потом, уже на излете советской власти, я и сам, будучи студентом пединститута, работал вожатым в пионерских лагерях, и ничего, кроме унылой казенщины, в пионерской организации не видел — что вполне соответствовало моим тогдашним антикоммунистическим взглядам. Пионерскую организацию я воспринимал как средство идеологического закрепощения, как инструмент промывки детских мозгов, причем инструмент изрядно затупившийся.
А потом кончилась советская власть, и вместе с ней пионерия — во всяком случае, как нечто официозное и обязательное. Долгие годы я вообще не думал о ней, хотя и работал с детьми — создал детское литературное объединение, вел уроки информатики в православной гимназии, был знаком со многими людьми, занимавшимися неформальной педагогикой. Позднее, уже в 2000-х годах, я стал сотрудничать со скаутами, заинтересовался историей скаутского движения. И вот тогда-то начал переосмыслять свое отношение к пионерии.
Да, пионерская организация, безусловно, создавалась как инструмент идеологического воздействия. Внешние ее формы взяли у скаутского движения, но суть переиначили. «Скаут верит в Бога» заменили на «пионер предан делу Коммунистической партии». По сути, тут частный случай той огромной подмены, которую новая власть навязала народу. Не просто ведь изгоняли веру в Бога, но насаждали веру в коммунистическую идею. Веру, религиозную по своей ментальности. Веру со своим человекобогом (Ленин) и пророком его (Сталин), предтечами (Маркс и Энгельс), со своим пантеоном святых (герои революции и Гражданской), со своей Церковью (партия большевиков), со своими обрядами («октябрины» вместо крестин, демонстрациями вместо крестных ходов).
Скаутинг минус Бог и плюс коммунизм — такова была формула пионерии, во всяком случае, на подъеме советского государства. И эта гремучая смесь, естественно, породила и Павлика Морозова (не как конкретный случай даже, а как идею и образец для подражания), и издевательства пионеров над верующими родственниками, и массовые отречения от репрессированных родителей.
Но не все так просто. Помимо всей этой нравственной и духовной развращенности, было в самом духе пионерского движения и что-то позитивное. Была жажда справедливости, было стремление становиться лучше, было чувство братства, были светлые идеалы. Как треснувшее и грязное зеркало все-таки обладает способностью отражать, так и в пионерии оставалось что-то от сути скаутинга. А вернее сказать, дети, рожденные в довоенные годы, получили от старшего поколения некую прививку традиционных (а фактически, религиозных) ценностей. Через воспитание в самые ранние годы, через культуру.
Но уже в 30-х годах пионерское движение все более и более пропитывается официозом, все более заорганизовывается. Знаменитые тимуровцы, описанные Аркадием Гайдаром — это ведь, по сути, пионерская партизанщина, непредусмотренная инициатива. Потом и ее оприходовали, сделали одним из официальных направлений пионерской работы.
А уже к 60-м годам пионерское движение и вовсе прекратилось именно как движение, стало всего лишь обязательной формальностью. Кроме того, поскольку пионерские отряды создавались не по территориальному принципу, а по месту учебы, произошла полная смычка школы и пионерии. Пионерский отряд стал классом, класс — отрядом. Каждый ребенок в девять лет должен был становиться пионером, так было принято, это было и знаком политической лояльности, и необходимым условием дальнейшей карьеры. Здесь, наверное, уместно будет вспомнить Святейшего Патриарха Кирилла, который, будучи подростком, отказался вступать в пионеры — что тогда, на рубеже 60-х годов, требовало немалого мужества.
Но вот что интересно. Как раз, когда пионерская организация как единое целое утратила живой дух и превратилась в некий аппарат, начали появляться неформальные по сути педагогические инициативы, использующие пионерию как прикрытие. Тут можно вспомнить и коммунарское движение, и, конечно, свердловский отряд «Каравелла», созданный в 1961 году писателем Владиславом Крапивиным. Были и другие, менее известные отряды, клубы, объединения, секции — созданные педагогами-энтузиастами. Чтобы им не перекрыли кислород, они вынуждены были использовать пионерскую атрибутику, называть свою деятельность пионерской работой, писать о ней отчеты в райкомы комсомола. Порой это делалось совершенно искренне, люди верили, что возрождают искорку истинного пионерского духа, наперекор казенщине, а порой ясно понимали, что это всего лишь маскировка.
К сожалению, эти отдельные искорки так и не соединились в общее пламя, и в целом к концу советской власти пионерия представляла собой жалкое зрелище. Ушли внешние формы, почерпнутые из скаутинга. Какие уж там палаточные лагеря, отряды-патрули, инициатива и ответственность? Отчетно-выборные сборы, макулатура и встречи с ветеранами! Да и внутренняя суть пропала. Вместо преданности делу коммунизма была лишь вялая имитация такой преданности.
Но как только развалился Советский Союз и, соответственно, прекратилась обязаловка, у пионерии вдруг началась новая жизнь. Уже не под крылом всесильной компартии, не в таких огромных масштабах — но пионерские отряды начали возникать вновь. Не то чтобы их было слишком много, но они есть и сейчас. Чем их жизнь отличается от скаутов (которых сейчас в России гораздо больше), я не знаю. Судя по тому, что до меня доходило — ностальгией по коммунизму они не страдают.
...В целом же история с пионерией лишний раз доказывает, что, во-первых, без Бога никакое дело долго не стоит, а во-вторых, что если Бога гонят в дверь, Он в окно влезет. Правда жизни берет свое, бесчеловечные формы отмирают, а человеческое начало, напротив, способно оживотворить самые мертвые формы.
