После публикации на нашем сайте интервью Татьяны Горичевой «В аду нет выбора» в интернете началась довольно жаркая полемика. Точнее, критика, во-первых, взглядов Горичевой, а во-вторых, «Фомы», посмевшего напечатать такое.
Начну с «во-вторых», поскольку это проще всего. Я не вижу ни малейшей трагедии в том, что мы дали интервью Татьяны Михайловны. Она человек умный и глубокий, а тема свободы для христианина — стержневая, мы к этой теме обращаемся постоянно, и мнение Горичевой нам интересно. При этом ее мнение — это именно что ее мнение, а не официальная позиция журнала, не программная статья. Если мы предлагаем читателям чье-то мнение — значит, оно представляется нам достойным обсуждения. Обсуждения, а не автоматического одобрямса. Здесь, в интервью, есть что обсуждать, есть с чем соглашаться и есть с чем спорить. А вот чего не надо — так это искать каких-то политических намеков в самом факте публикации.
Теперь перейду к гораздо более сложному «во-первых». Мое отношение к интервью Татьяны Михайловны — многослойное. Есть там мысли, с которыми я полностью согласен, есть вещи, о которых я судить не могу, а есть фразы, вызывающие недоумение.
Главное, что мне тут было интересно — христианское понимание свободы. Вроде бы уже столько всего об этом сказано, написано... а все равно каждый думающий человек пытается сам найти свои ответы. Наверное, потому, что для каждого из нас свобода — не что-то внешнее, умозрительное, которое можно один раз изучить, осмыслить и далее всю жизнь прожить с этим пониманием (например, понятие интеграла или концепция прибавочной стоимости). Нет, свобода — это то, что живет в нас, шевелится, царапается и кусается. Это то, к чему мы стремимся, чего мы боимся, что ощущаем в самых разных своих проявлениях.
Недостатком интервью, кстати, я считаю то, что участники беседы, профессиональные философы, не попытались даже на самом популярном уровне объяснить читателям, а что же это такое — свобода. Они вели разговор так, как будто это вещь сама собою разумеющаяся, и остается лишь обсудить разные аспекты: где свобода подлинная, а где мнимая, к какой именно свободе призывает нас Христос, с чем подлинная свобода совместима, а с чем не совместима. Это то же самое, как, отталкиваясь от понятия интеграла, рассуждать о том, чем интеграл Римана отличается от интеграла Лебега, любую ли функцию можно проинтегрировать на ее области определения, как применять интегральное исчисление к вопросам физики... Темы интересные, но тому, кто не знает, что это такое, интеграл, не слишком понятные.
Сравнение, может, не очень корректное — иные всю жизнь и слова такого не слышали, «интеграл», а вот про свободу все знают. Но это знание — кажущееся. Самая распространенная ошибка — считать свободой наличие внешних условий, в которых возможен некий выбор. То есть если на выборах мне предлагают определиться между Ивановым, Петровым и Сидоровым, то я, значит, свободен. Или если в магазинах есть видеокамеры Sony и есть Panasoinc — значит, такое разнообразие делает меня свободным. Соответственно, получается, что мера свободы прямо пропорциональна внешним обстоятельствам. То есть если я живу в тоталитарном государстве и в магазинах всего один сорт сыра, то и свободы у меня никакой нет.
Такой взгляд, конечно, имеет полное право на существование, но с христианством он не слишком совместим. Ведь если мы, христиане, веруем, что Господь сотворил нас свободными — «к свободе призваны вы, братия» (Гал. 5:13) — то, получается, должны требовать у Бога внешних условий, необходимых для реализации свободы? Ведь если вы мне подарили компьютер — что в нем пользы, если я живу в глуши, где нет электричества? Хотите, чтобы я научился работать в ворде — протяните ко мне ЛЭП.
Невооруженным глазом видно, что Господь на протяжении всей человеческой истории не очень-то старается создать нам необходимую для такого понимания свободы «инфраструктуру». Войны, нищета, жестокие правители, несправедливые законы, социальная рознь — всё это не слишком способствует пользованию свободой.
На самом деле, конечно, христианство понимает свободу совершенно иначе. Свобода не вовне, она внутри. Это отсутствие предопределенности. Это способность человека делать выбор и совершать те или иные поступки вопреки «естественному ходу вещей». Сколь ни тесны рамки, в которые помещает нас жизнь, а все равно можно поступить либо так, либо этак. В тюремном заключении можно сломаться и предать все свои убеждения, последовать принципу «умри ты сегодня, а я завтра», а можно вопреки всей очевидности сохранить верность своим взглядам. В этом смысле был глубоко прав репрессированный поэт Александр Солодовников, писавший «Решётка ржавая, спасибо, // Спасибо, старая тюрьма! // Такую волю дать могли бы // Мне только посох да сума».
Такое понимание свободы, конечно, никак не привязано к политическим реалиям. Свобода заключается не в широте «коридора возможностей», а в том, что мы вообще способны пройти по такому коридору. В тюрьме, на больничной койке, в камере пыток, на заседании Госдумы, возле аналоя на исповеди, в ресторане, в очереди за селедкой... всегда можно что-то сделать, а что-то не сделать. Есть непреодолимые вещи, конечно, но и не преодолеть их можно по-разному. Крайне редко кто способен выдержать пытки, но одни люди терпят до последнего, а другие при одном лишь намеке на «допрос с пристрастием» предают всех и вся.
Но если так понимать свободу, то очень скоро обнаружим, что она оказывается многоуровневой. Уровни различаются тем, какие составляющие нашей личности задействованы в принятии решения. Если я выбираю между чаем и кофе — это одно, если между Sony и Panasonic — слегка другое, а если между Христом и безверием — совсем уж иное.
Мне нравится тут сравнение с елкой. У елки ветки чем ниже, тем длиннее. Так и обычный человек — самые примитивные его потребности обычно оказываются и самыми громкими, самыми сильными. Именно на уровне «нижних веток» он и реализует полученный от Бога дар свободы. Ленку — или Машку? Колу или фанту? Доллары или евро?
Христианство призывает нас перевернуть себя, перевернуть нашу «ёлку» — чтобы самые глубокие, самые сильные наши переживания, мысли, интересы были и самыми высокими. Чтобы выбор был не между «Марсом» и «Сникерсом», а между Бахом и Моцартом, между Православием и Католицизмом, между чувством долга и милосердием. Чтобы на этих, высших уровнях проявлялась наша свобода.
Но выбирать нам приходится не только на нижних или высших уровнях, но и между ними. Не только между пивом и водкой (или Достоевским и Толстым). Иногда жизнь заставляет выбирать между пивом и Достоевским, и здесь свобода воли проявляется куда ярче, острее, чем в супермаркете. Кстати, любая аскетика (не только христианская!) как раз для того и разработана, чтобы научить человека делать правильный выбор между желаниями высшими и низшими — то есть научить грамотно пользоваться свободой.
В интервью Горичевой во многом это же и сказано, но утоплено между обличениями бездуховности западной цивилизации. Прямо скажу — нет у меня своего мнения насчет на эту тему. Я на Западе не жил, своими глазами ни тамошней духовности, ни бездуховности не видел, а только читал. Насколько справедливо критикует Татьяна Михайловна западное общество, пусть судят те, кто знает его не понаслышке. Но просто по жизни я постоянно убеждаюсь, что истина обычно лежит посредине. Возможно, взгляд Горичевой — крайность. Но позиция тех, кто считает общество Запада высоконравственным и высокодуховным — другая крайность. А я не хочу выбирать между крайностями.
Что же до политических свобод, прав человека и вопроса о том, как они соотносятся с высшей свободой — это отдельная, сложная тема, и потому об этом — в другой раз.
А вот что в словах Татьяны Михайловны вызвало у меня некую оторопь — это мнение, будто «В раю люди, будучи напрямую связанными с Богом, не были в состоянии грешить. Поэтому святой Максим и говорит, что выбор появился лишь после грехопадения». Надо, конечно, найти точную цитату из преподобного Максима Исповедника, посмотреть на контекст его слов. Пока же у меня недоумение. Ведь если Бог дал людям заповедь «а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:17), то значит, у Адамы с Евой был выбор, была реальная возможность эту заповедь нарушить — что они, к несчастью, и сделали. Заповедь дают там, где можно поступить так, а можно иначе. Что толку давать заповедь — не прыгать в высоту на километр, если человек физически неспособен этого сделать? Интервью озаглавлено «В аду нет выбора» — но получается, что его и в раю не было?
Жаль, что этот момент разговора остался не проясненным. Впрочем, и из таких недоумений можно извлекать пользу — они ставят нас в ситуацию раздумья и выбора. То есть — заставляют реализовывать свою свободу. Причем на высоких ее уровнях.
Источник фото Т. Горичевой — сайт Проза.ру.
