В московском метро с прошлого Года семьи остались рекламные щиты с цитатами из западных мыслителей: «Любовь к Родине начинается с семьи», «Семья — один из шедевров природы»… Высказывания интересные, но ведь и в русской культуре были люди, которые понимали значение семьи, домашнего очага и неплохо формулировали свои мысли.
...Вот маленький храм — на пересечении Нового Арбата и Поварской. Он притулился у подножья бетонной высотки, и этот вид с советских времен украшает туристические открытки. Но спроси пробегающих мимо москвичей и гостей города, чем памятен этот храм для русской культуры — и ответом будет молчание.
А ведь именно здесь началась история семейства, ставшего олицетворением русской семьи — в храме преподобного Симеона Столпника 2 июня 1816 года обвенчались 25-летний сын оренбургского помещика коллежский секретарь Сергей Аксаков и 23-летняя дочь отставного суворовского генерал-майора Ольга Заплатина.
Почти два века спустя я стою в этом древнем храме. Вспоминаю, что завтра Вселенская родительская суббота. Пишу в поминальной записке имена своих ушедших родных и друзей, а потом — всех Аксаковых: Сергий, Ольга, их дети Иоанн, Константин, Вера, Григорий, Ольга, Михаил, Надежда, Любовь, Анна, Мария, София.
В этом году есть особенный повод перечитать Сергея Тимофеевича Аксакова: он умер ровно 150 лет назад, 30 апреля 1859 года по старому стилю.
В дореволюционной России, — свидетельствует Василий Розанов, — стоило произнести имя Аксаковых — и «не найдется грамотного человека на Руси, который не отозвался бы: “Знаю — Аксаковы, — как же... Любили Русь, царей, веру русскую”».
Люди могли не читать «Семейную хронику», «Детские годы Багрова-внука», не слышать сказки «Аленький цветочек», но они знали, что старик Аксаков — отец великой семьи. И ключевым словом в оценке Аксаковых было слово «любили». «Знаю — Аксаковы, — как же… Любили…». Любили друг друга и свой дом. Без пафоса любили свой народ, трезво понимая все его слабости. Любили, как Сергей Тимофеевич, — наивно и хлопотливо. Любили, как старший сын Константин, — слепо, горячо, по-детски. И как Иван — требовательно, без иллюзий. По-хозяйски — как Григорий. Жертвенно — как Вера, которая писала в дневнике: «Один миг любви, и все недоступное, все ужасное и несовместимое, все становится близко и доступно... все ясно, светло и блаженно...»
И люди в большинстве своем отвечали Аксаковым добром. Это был тот редкий случай в русской истории, когда не одного человека, а целую семью окружало всеобщее почтение. Что-то загадочное было в этом. Ведь в жизни Аксаковых не происходило ничего героического. Многодетность сама по себе не почиталась за подвиг. Мемуары же Сергея Тимофеевича, философские статьи Константина, стихи и публицистика Ивана были известны лишь небольшому кругу образованной публики.
Через несколько дней после смерти С. Т. Аксакова одна из московских газет написала: «Его поприще представляет какую-то странность, почти необъяснимую…». Такими странными и необъяснимыми Аксаковы остаются до сих пор. И самым необъясненным остается глава семьи Сергей Тимофеевич. О нем все слышали, его «Аленький цветочек» всеми любим, многие в школе читали какие-то отрывки из его книг о рыбалке и охоте, о детстве, но редко кто перечитывал их в зрелые годы.
Вот уже полтора века русскому читателю все как-то не до Аксакова. Он кажется слишком понятным, чтобы в него вчитываться. А с точки зрения сегодняшнего обывателя идеалы Аксакова выглядят ущербными: где тут место амбициям, успеху, богатству, славе? И что это за счастье — жить в семейной тиши?
Нет, не случайно Сергею Тимофеевичу Аксакову первому в мировой литературе удалось передать то, что философ и поэт Алексей Хомяков, друг семьи Аксаковых, называл теплом общего гнезда. В воссоздании словом повседневного семейного лада Аксаков был первым. Это уже потом, после Аксакова, будут и семейные главы «Войны и мира», и чеховская «Степь», и «Жизнь Арсеньева» И. Бунина, и «Лето Господне» И. Шмелева, и «Детство Никиты» А. Н. Толстого, и «Последний поклон» В. Астафьева…
И хотя не так уж много славы собрала аксаковская ветвь русской литературы, но когда хочется что-то перечитать, окунуться в детство, мы берем в руки именно эти книги. Навлекая на себя гнев модных колумнистов, скажу: нет в нашей классике ничего более актуального и насущного, чем аксаковская семейная сага («Семейная хроника», «Детские годы Багрова-внука», «Наташа»).
Главное, что за минувшие полтора века потеряла российская семья — статус малой церкви, неприступность последней крепости. В церковь, пусть и самую маленькую и неказистую, не принято вламываться в грязных сапожищах, с пошлыми прибаутками и руганью. А у нас через электронные СМИ блуд и брань без всяких помех со стороны государства вламываются в каждую семью и корежат ее изнутри. В результате краеугольные понятия — любовь, семья, муж, жена — духовно опустели для нас, стали в лучшем случае плоскими юридическими терминами, за которыми нет ничего священного. Сокровенные тихие слова затасканы крикливыми таблоидами до неузнаваемости.
В погоне за псевдоготической мистичностью мы стали глухи к подлинно таинственным явлениям отечественной культуры. А ведь разве не таинственно то обстоятельство, что и «Аленький цветочек», и «Семейная хроника», и «Детские годы Багрова-внука» созданы слепым человеком? Сергей Тимофеевич Аксаков к шестидесяти годам совершенно ослеп, и свои произведения он не писал, а рассказывал, диктовал близким. Чаще всего записывала отца старшая дочь Вера. Летом самой внимательной слушательницей была внучка Оля. Не случайно Сергей Тимофеевич именно ей и посвятил «Детские годы…».
Потеряв зрение, Сергей Тимофеевич обрел какое-то особенно полное и цельное видение мира. Он невольно доказал, что видеть сердцем — не один лишь романтический образ глубокой духовной жизни, но это и есть истинное видение мира. Для сердца нет преград, и взгляд Аксакова-художника не упирается в вещи, а охватывает всю картину: от коврика в детской до самого горизонта, от земли до неба, от раннего утра до позднего вечера, от первых дней детства до глубокой старости. Эта стереоскопичность зрения дает такую свежесть описаний, что на иных страницах кажется, что у тебя в руках первая в твоей жизни книга и ничего другого ты еще не читал. Один из первых читателей Аксакова так рассказывал о своих впечатлениях от книги: «Обрадованное сердце, долго черствевшее в холодном уединении, выходит будто из какого-то мрака на вольный свет, на Божий мир...»
В одном из писем Ивана Сергеевича Аксакова своей невесте, опасавшейся «пошлости» семейных будней, есть такие слова, будто и к нам обращенные: «Разве может опошлить человека ежедневная будничная жизнь, когда есть молитва, когда есть возможность читать Евангелие?..». И у нас есть эта возможность, но отчего же нам так трудно бывает выслушать близкого человека? Почему мы так часто не находим для ребенка тех слов, которые невзначай ронялись неграмотным дядькой Евсеичем и западали маленькому Сереже Багрову в душу на всю жизнь? «Соколик мой...»
Для того чтобы нам уцелеть как народу, придется жить по Аксакову. И как бы ни морщились некоторые от слов идеал, благочестие, как бы ни потешались над целомудрием, нам по жизненным показаниям придется дорожить этими понятиями.
Аксаковым еще будут зачитываться в метро и будут читать его вечером детям. В школах непременно будут уроки Аксакова, где старшеклассники станут не презервативы разглядывать, а получать представление о том, что такое атмосфера семьи, как она создается, какова тут роль отца и матери, что такое семейные традиции и как сохранить мир в доме. Мы выпустим Аксакова такими красивыми изданиями, что «Семейную хронику» будут дарить молодоженам сразу после венчания.
Илл.: Портрет С.Т. Аксакова. 1878 г. Художник Иван Крамской
