Опасный и искусительный ход
Протоиерей Георгий Митрофанов, профессор Санкт-Петербургской духовной академии, магистр богословия:
Религиозная тема звучит в нашем кинематографе очень слабо, а церковная вообще не звучит. Пожалуй, только два российских художественных фильма заслуживают в этом смысле серьезного разговора. Это “Мусульманин” Владимира Хотиненко (1995 год), и “Свадьба” Павла Лунгина (2000 год). В “Свадьбе” представитель Церкви, попав на свадебное торжество, выполняет, по сути, все те функции, которые в сознании современного общества призвана выполнять Церковь: он удовлетворяет весьма неразвитые духовные потребности нашего общества, очень хорошо строит отношения со спонсорами и с начальством. Но когда этот священник, следуя стихии всеобщего веселья, становится наконец самим собой, он снимает с себя подрясник, берет в руки гармошку и начинает вместе со своей матушкой горланить похабные песни. То есть священнослужитель предстает перед нами как ряженый, хотя на самом деле это каноничный, благодатный священник. Конечно, это не значит, что все духовенство у нас такое, хотя есть, безусловно, и такие священники. Но в сознании нашего общества священник предстает именно таким, и фильм Лунгина очень ярко это показывает, создает убедительный образ. Поэтому, когда я услышал, что Лунгин снял фильм, в котором церковная тема является доминирующей и дается в другом ракурсе, нельзя было этим не заинтересоваться.
Лично у меня фильм оставил глубокое, но в то же время очень двойственное впечатление. Очень сильно показана военная линия в самом начале картины. Мы видим, что любая война – это, прежде всего, стихия, в которой происходит испытание человека. И воюют не немецкие и советские солдаты, а конкретные люди, оказавшиеся в экстремальной ситуации. В этих условиях любой эпизод может определить всю человеческую судьбу, что и происходит с главным героем. И вот после военной сцены мы переносимся в семидесятые годы, где перед нами возникает полуразрушенный монастырь. Состояние развала и опустошенности в нем ярко подчеркнуто. Это наша страна, наша душа, в которой нет места вере в Бога. Но может ли быть в стране, пережившей страшную войну и годы гонений, благолепная Церковь, благолепная религиозность с блеском риз, колокольным звоном и запахом ладана? Главный герой фильма являет нам образ совсем другой Церкви.
Я член Синодальной комиссии по канонизации, и я очень устал от того, что в народе высшим типом святости зачастую считается юродство. В своеобразном “народном рейтинге” святых именно юродивые занимают первое место! Даже мученики, отдавшие жизнь за Христа, на этом фоне отходят на второй план. Однако юродство главного героя фильма, монаха Анатолия, не совсем обычное. Перед нами – кающийся грешник, который идет к Богу церковным путем, но не тем, которым, строя храмы и золотя купола, пытаются идти сегодня многие. Образ кающегося предстает перед нами на фоне реального развала, который происходит в стране, и на фоне других монахов, которые этой разрухи как бы не замечают. И ведь действительно, занимаясь сегодня церковной работой, многие из нас делают вид, будто не было церковного Апокалипсиса XX века. А главный герой, монах Анатолий, как раз олицетворяет другую духовную жизнь, убедительную для жителя России, страны, которая столько пережила.
Но роли оппонентов Анатолия – игумена и иеромонаха – выглядят провальными на фоне образа юродивого старца.
Почему же в “Свадьбе” у Лунгина получился жуткий и в то же время убедительный священник, а в “Острове” лучше всех смотрится юродивый монах Анатолий, и столь неприглядно показаны другие насельники обители? Главный герой постоянно эпатирует официальную Церковь, но у меня возникает вопрос: а что может предложить он сам? Иными словами, этот фильм очень легко может вызвать у зрителя ощущение, что некое индивидуальное, харизматическое христианство намного выше традиционной церковности. Безусловно, такой путь свойственен некоторым святым в разные времена, но предлагать его через кинематограф как единственный образец, достойный подражания – значит покушаться на устои. И я считаю, что это – очень опасный и искусительный ход режиссера. У нас и так слишком многие готовы бежать за первым попавшимся Грабовым только из-за того, что священник на приходе пьет водку. А большинство современных юродивых – это, к сожалению, не Анатолии, а Григории Распутины!
Набор ярких чудес
Протоиерей Александр Степанов, главный редактор радио Санкт-Петербургской митрополии "Град Петров":
После просмотра “Острова” у меня осталось ощущение китча. Что ожидают сейчас от Церкви люди, которые еще не пришли в нее и не живут церковной жизнью? Они ожидают ярких чудес, изгнания бесов и других знамений, целый набор которых мы и видим в фильме. Христос здесь как-то не подразумевается.
Не Его ищут в монастыре те, кто туда приезжает, и не Его открывает им старец Анатолий. Так же можно было бы приезжать к экстрасенсу. Меня как священника настораживает такой православный монастырь. В то же время мне показался интересным образ старца Анатолия. Он показан не благостным светящимся преподобным (пусть даже и юродствующим), а очень реальным, в чем-то страстным, внутренне не успокоенным, колючим человеком. И в то же время творит чудеса. Возможно ли такое?
Чтобы не возникло иллюзии
Священник Констанин Слепинин:
Главный герой фильма сострадает людям, которые приходят к нему, остро чувствует их горе и стремится помочь им своей молитвой. Но когда по этой молитве совершается чудо, он настаивает на том, чтобы исцелённые приступали к исповеди и Причастию. Это очень важный момент, который меня порадовал; Анатолий не “заменяет собой Христа”, а направляет страждущих ко Христу, к Евхаристии.
Большое упущение авторов фильма – то, что не показаны какие-то вехи духовного роста главного героя. Только что это был трясущийся от страха матрос, стреляющий в своего капитана, и буквально тут же мы видим человека незаурядных духовных дарований, чудотворца. У зрителя может возникнуть иллюзия, что такое превращение может произойти очень просто, как бы само по себе. А ведь этому должны были предшествовать годы тяжкого аскетического труда.
Для меня загадка, каким образом этот фильм будет восприниматься широкой аудиторией. Такое количество молитв, церковнославянских выражений, которое звучит с экрана – для нашего кинематографа неслыханно. Православному зрителю не составит труда понимать церковнославянскую речь, а вот человеку неподготовленному может быть очень трудно.
В продолжение темы читайте:
Павел ЛУНГИН: "НАШЕМУ ОБЩЕСТВУ ПОРА ПОДУМАТЬ О МОНАСТЫРЕ"
Петр МАМОНОВ: МЕНЯ РВЕТ НА ЧАСТИ
