«Оправдание острова» — это книга одновременно и довольно простая, и очень сложная. То есть многослойная. На первый взгляд она очень напоминает политическую сатиру, но это обманчивое впечатление.
О чем, собственно, роман? Есть некий Остров, и на нем с древнейших времен живут люди. В свое время население Острова крестилось в православную веру, и с этого, собственно, начинается его история. Она описывается в формате летописи, которую ведут монахи из монастыря (монастырь на Острове всего один). События начинаются в раннефеодальные времена и продолжаются вплоть до наших дней. При этом Остров существует не в замкнутом пространстве — в мире романа есть и все остальные государства, в том числе, например, и Россия, и Франция. События, изложенные монахами-летописцами, напоминают и русскую историю, и византийскую, и европейскую. Обычные, в общем, дела: политические интриги, междоусобные войны, жестокость и благородство в одном флаконе. Но история движется, вот уже перед нами Остров не в Средневековье, а в Новое время. Вот уже там научно-технический прогресс, вот уже либеральные идеи овладевают массами — и понеслось: террористы-народовольцы, массовые демонстрации, революция (средней степени кровавости), тоталитарный режим, сменяющие (и пожирающие) друг друга диктаторы... затем демократизация, колонизация, превращение в сырьевой придаток транснациональных корпораций, политический кризис, война, экологическая катастрофа...
Текст построен сложно. Это и отрывки из монашеских летописей, и комментарии к этим летописям княжеской четы Парфения и Ксении — некогда правившей Островом, потом, во время революции, отстраненной от власти, чудом не уничтоженной в эпоху тоталитаризма. Они старенькие уже, Парфений и Ксения, им 347 лет. Люди обычно столько не живут, но они — исключение. Композицию осложняет еще одна сквозная линия — съемки фильма о юности этой княжеской четы. Фильм снимает великий французский кинорежиссер, съемки происходят во Франции, куда в качестве консультантов приглашены Парфений с Ксенией. Плюс протянутая через весь текст интрига — утерянное (а в финале найденное) пророчество средневекового подвижника Агафона о судьбе Острова.
Отдельно скажу о языке. Здесь та же ситуация, что и с месседжем: язык обманчиво прост. Когда повествование ведется от лица средневековых монахов, то вроде бы нет никакой стилизации под старину. Обычная, вполне современная литературная речь, единственное ограничение — не используется лексика, несвойственная эпохе. Но ничего нарочитого, никаких «паки и паки». Речь же Парфения и Ксении — совершенно современная (впрочем, они и пишут свои комментарии уже в XXI веке). Тем не менее даже когда повествуется о древней истории Острова, возникает ощущение аутентичности. И еще: от чьего бы лица ни шла речь, в ней звучит тонкая ирония.
Об иронии тоже стоит сказать: она ведь там явно не случайна. Мне кажется, цель ее — создать ощущение некоторого отстранения от событий, показать их не изнутри происходящего, а как бы сверху. Отстранение здесь не синоним бесстрастности, а скорее попытка взглянуть на временное из вечности или, иначе говоря, видеть конкретный исторический эпизод в контексте всей истории — и локальной, и мировой, и прошлой, и будущей. При этом авторская ирония (а она, хоть и звучит в речи героев, все равно авторская) направлена «вниз», а не «вверх». Однако в ней не столько осуждение, сколько сострадание к вывихам человеческих душ.
Теперь о том, в чем же здесь авторский месседж. Понятно, что перед нами даже не альтернативная история (я имею в виду альтернативную историю как поджанр фантастики). Понятно, что история Острова так же похожа на реальную историю, как театральный спектакль на реальную жизнь. Причем, наверное, даже не театральный спектакль, а цирковое представление. Значит, здесь другое. Не фантастика, а притча. История Острова — это, по сути, вся история человечества, только отраженная в зеркале с тщательно подобранной кривизной. Чтобы сфокусировать главные ее смыслы.
И вот тут самое время вспомнить о ключевой идее Евгения Водолазкина, впервые озвученной в романе «Лавр» и продолженной, уточненной в «Авиаторе» и «Брисбене». Это идея об иллюзорности времени. Я говорю, конечно, не о физическом времени, а о метафизическом. С этой точки зрения настоящее, прошлое и будущее — это условности, это особенности человеческого восприятия. На самом деле всё уже случилось, всё пребывает в вечности.
Время традиционно сравнивают с рекой, и если уж воспользоваться таким сравнением, то река эта замкнута в кольцо, а посреди нее остров, и остров этот — Вечность. Оттуда, с острова, виден любой момент времени, оттуда, с острова, можно шагнуть в любой момент. Именно вечность — это то, что существует по-настоящему, а моменты времени — лишь некие ее проекции. Отсюда, кстати, и дар пророчества: пророк обладает возможностью выйти из реки времени на остров вечности и оттуда увидеть прошлое и будущее (в «Лавре» об этом говорится подробно). В «Брисбене» идея иллюзорности времени развивается: основная наша иллюзия — это понятие будущего. Реально лишь настоящее, именно настоящее связано с вечностью, именно в настоящем и нужно жить — а не в мечтах о светлом будущем и не в боязни темного будущего, не в ностальгии по светлому прошлому и не в ненависти к темному прошлому.
На мой взгляд, в «Оправдании Острова» — очередное развитие темы времени и вечности. Мне кажется, автор задается вопросом: если время условно, если по-настоящему важна лишь вечность, то зачем же существует время? Причем даже не вообще время как таковое, а конкретнее: в чем смысл человеческой истории от Воскресения Христова до Страшного суда? Зачем все эти тысячелетия нужны? Почему Господь все длит и длит историю, почему медлит снова прийти и ее завершить? Ведь не случайно же?
Вот этот смысл в «Оправдании Острова» и пытается, по-моему, найти Водолазкин. Это даже из названия книги видно: оправдание Острова есть оправдание всей истории человечества за последние две тысячи лет.
И тут загадка. Что такое произошло в истории, что имеет ценность в глазах Бога? Политический прогресс? Ясно, что людей он лучше не сделал. Напротив, из хроник монахов-летописцев мы видим, как нравы постепенно ухудшаются, как на всех уровнях растут жестокость, глупость, равнодушие и безответственность. Чуть ли не каждый последующий правитель Острова (в период после свержения Парфения с Ксенией) хуже предыдущего. Научно-технический прогресс? В книге видно, как на какое-то короткое время этот прогресс затормозил сползание в нравственную пропасть (переключил внимание масс с политических демонстраций на такие чудеса, как библиотека и трамвай), но потом всё неизбежно обрушилось. Может, культурный прогресс? В книге он представлен фигурой великого режиссера Жана-Мари Леклера — и ясно дано понять, что ничего по-настоящему великого, по-настоящему духовного в его шедеврах нет.
Я не знаю, что имел в виду автор. Рискну предположить, что высшая ценность в глазах Бога, ценность, ради которой Он мирится со всеми язвами общества (причем ценность, сформированная историей, невозможная без ее хода) — это сами главные герои, князь Парфений и княгиня Ксения. Так в романе — а учитывая, метафора чего в нем создана, — это вообще праведники, светлые души, прошедшие через страшные испытания, сохранившие и преумножившие себя.
Если так, то получается, что смысл истории — не построение светлого будущего, не социальный, научный и культурный прогресс, а именно что выращивание праведников. «Когда б вы знали, из какого сора...» И пока праведники рождаются, пока светлые души появляются (пускай в единичных количествах, не массово) — Бог медлит со Своим Вторым Пришествием. Видимо, оно произойдет тогда, когда почва истощится и ничего доброго на этой грядке (то есть в истории) уже не вырастет.
Не сказать, чтобы идея была совершенно новой. Сколько лет пословице «не стоит село без праведника»? Вспомним и Ветхий Завет, книгу Бытие, где Бог обещает Аврааму пощадить Содом, если там найдется достаточное число праведников (причем, в ходе «переговоров» с Авраамом Он всё уменьшает и уменьшает это минимальное число). Кроме того, против этой идеи есть нравственные возражения: получается, что ради выращивания праведников страдают и мучаются обычные люди, грешные, весь смысл существования которых лишь в том, чтобы унавозить почву, быть травой на цветочной клумбе... Впрочем, и на это есть железный контраргумент: а что, лучше бы им, обычным людям, вообще не родиться? А вы их спрашивали? Плюс к тому шансы стать праведником есть у каждого, и есть свобода ими воспользоваться. Или не воспользоваться.
Но в любом случае, прав я или не прав в своем прочтении, автор загадал нам загадку. Иначе сказать, поставил глубокий богословский вопрос: в чем духовный смысл «последних времен»? Напомню, что в апостольских посланиях «последними временами» называется вся история, которая началась воплощением Христа и закончится Его Вторым Пришествием. И хотя вопрос звучит максимально широко, на самом деле он касается каждого из нас. Ведь историю делаем мы, и от того, как видим высший смысл своих жизней, зависит и высший смысл нашей общей истории.
Иллюстрации в тексте: миниатюры Реймского миссала, кон. XIII в.
Говорим с Евгением Водолазкиным о его романах:
• «Лавр». Светлое Средневековье Евгения Водолазкина
