Великий пост — совершенно неповторимый период в церковном годе. Каждый день, каждая служба наполнены особым смыслом. Важнейшее место занимают евангельские чтения воскресных дней поста и подготовительных недель. Мы попросили разных людей прочитать эти евангельские отрывки и рассказать, как они их понимают и что лично для себя выносят, в рубрике Евангелия Великого поста. Евангелие первой подготовительной недели — притчу о мытаре и фарисее — читала вместе с «Фомой» Татьяна Касаткина, доктор филологических наук, заведующая отделом теории литературы ИМЛИ им. Горького РАН.
«...два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18, 10-14).
Действующие лица
Прежде всего, нам нужно понять, кто такой мытарь и кто такой фарисей.
Мытарь, если искать ему соответствий в нашем времени, более всего похож на нынешнего коллектора: это был человек, скупавший у государства долги и налоговые обязательства населения и потом собиравший с населения эти долги с процентами, пользуясь бандитскими методами.
А фарисей — это примерно нынешний активный прихожанин: человек, регулярно посещающий храм, молящийся по уставу, убежденный, что вера — центр человеческой жизни и жить должно по законам и регламенту, определенному священным писанием.
Полагаю, что если мы это вспомним, притча уже покажется нам гораздо более неоднозначной, чем при том прочтении замыленными глазами, когда мы помним не исходный смысл слов, а лишь и именно те значения, которые развились у слов уже на основании этой притчи.
Говорят, эта притча о гордости и об уничижении гордящегося. Возможно, она говорит и об этом тоже — но не только об этом. И, возможно, она говорит об этом не так (и не то), как мы думаем.
О чем просит фарисей?
Поразительно — но он ни о чем не просит! Его молитва — это молитва благодарения, а не молитва нужды; по-видимому, он молится самой совершенной из молитв. И он не приписывает себе заслугу своих достоинств и своей совершенной жизни — он заслугу того, что он все заповеданное исполняет, относит всецело на счет Бога. Он чувствует себя любимцем Бога, созданным иным, чем прочие люди, погрязшие во грехах и не соблюдающие закона. Фарисей же исполняет даже больше, чем требуют закон и регламент: постится больше заповеданного и отдает больше, чем требует закон, согласно которому десятина взималась лишь с урожая и скота (а не со всего приобретенного). Фарисей здесь является как вещь, целиком и даже с небольшим избытком заполнившая свои границы, занявшая положенные ей пределы, полностью осуществившаяся. Вещь, с которой ее Творцу как бы нечего больше делать.
О чем просит мытарь?
Мытарь просит Господа о примирении (таково целевое значение употребленного здесь глагола ʻιλάσκομαι: умилостивить, чтобы восстановить мир). То есть — он не просит ни о чем конкретном — он просит лишь о том, чтобы снова войти в соприкосновение с Богом. О том, чтобы та определенность его, которую он создал своими грехами и которая висит над ним, как крышка гроба, заслоняя его от неба, была снята — и ему снова открылось поле возможностей.
Фарисей благодарит за то, что он совершен, то есть — завершён — мытарь же просит о возможности начать.
Толкование в контексте
Но не будем заблуждаться — любая (даже самая правильная и хорошо оформленная) определенность сковывает человека гробницей — о чем и говорит Иисус, сравнивая фарисеев в другом месте с гробами окрашенными, красивыми, внутри которых лишь кости и прах (Мф. 23, 27).
Заметим — так удаленные части Евангелия открывают истинное значение друг друга.
Но еще больше помогают открыть значение друг друга близкие друг другу евангельские эпизоды — на первый взгляд, разрозненные и даже вызывающие в нас недовольство прерывистостью сюжетного хода. Полагаю, в ряде случаев, плавность сюжетного хода приносилась в жертву именно смысловым стяжениям и соответствиям. Как в случае с притчей о мытаре и фарисее. Ибо сразу за этой притчей у Луки следует эпизод о приносимых к Иисусу младенцах — и слова о том, что только приняв Царствие Божие, как дети, мы можем войти в него (Лк. 18, 17).
Почему нужно быть как дети?
Св. отцы, бывшие в большинстве своем монахами и детей видевшие редко, толковали этот эпизод в том смысле, что для вхождения в Царствие небесное нужна детская незлобивость, смирение и кротость. Мы, будучи мирянами, можем только удивляться тому, как детям можно приписать эти свойства. Во всяком случае, дети ими обладают так же редко, как и взрослые. Чтобы точно понять, что здесь сказано, нужно выделить свойство, неустранимо присущее детям, конституирующее свойство «детскости». Такое свойство только одно — это способность расти. Взрослый тем и отличается от ребенка, что он уже вырос. Таким образом, в Царствие небесное входят те, кто не потерял способности расти. В Царствие небесное врастают. А те, кто утрачивает эту способность, становятся красивыми гробами самих себя задолго до своей очевидной смерти. Господь же — не Бог мертвых, но Бог живых (Лк. 20, 38) — и Ему нечего делать с раскрашенными гробами.
В связи с этим становятся понятны и финальные слова притчи: «ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится». Возвысивший себя сам оказался выше всех — и потому ему расти больше не нужно. Он прекратит рост, потому что уже на всех смотрит свысока. Когда все ниже тебя — это препятствие в развитии.
Унижающий себя, видящий вокруг тех, кто выше — открывает себе пространство роста и в себе — желание роста. Потому что очень интересно посмотреть — что там, на уровне тех, кто выше. Потому что когда кто-то выше — это стимул развиваться.
«Фарисей» значит «отделившийся»
Слово «фарисей» происходит от древнееврейского глагола со значением «отделяться», «обособляться». И наш фарисей чувствует себя завершенной вещью еще и в том смысле, что он «не таков, как прочие люди». Меж тем, христианство учит нас, что каждый наш шаг навстречу Богу — это одновременно наш шаг навстречу каждому человеку, что нас рост в сторону Бога — это одновременно рост к слиянию с каждым. Принимая в причастии кровь Христову, мы не только даем возможность течь в наших жилах крови Бога — но мы и даем простор течь в наших жилах крови всех причастившихся. В Царствие Божие «врастают», «увеличиваясь» сразу во многих направлениях, открывая в каждом ближнем Бога и открываясь Богу в каждом ближнем. Поэтому в христианстве всего две заповеди — о любви к Богу и о любви к ближнему — и это, как мы видим, тоже заповеди роста. Любить ближнего как себя — это значит (во всяком случае — в одном из смыслов) увидеть в нем не отдельного, а тоже себя. «Дорасти» до общности с ним. Так пальцы руки могут внезапно осознать свою причастность одной ладони.
Что же мы должны вынести для себя из этой притчи?
Думаю, неверно было бы сказать по прочтении: «Благодарю тебя, Господи, что я не таков, как тот фарисей». Мы просто должны понять, что цель мытаря — открыть новое поле возможностей — вполне может быть достигнута и средствами фарисея — то есть выполнением всех законов и регламентов — в том случае, если мы будем в них видеть средство, а не цель. Средство выхода на новый уровень — в новую степень близости и любви с людьми и Богом.
На заставке коллаж Foma.ru на основе фото Владимира Ештокина и картины Джеймса Тиссо «Мытарь и фарисей» (1886—1894).
