«Возьми постель твою и ходи!»

Место называлось Бет-Хезда.

Или Вифезда, в греческой передаче. Бассейн, огражденный пятью крытыми галереями. Вода в нем считалась целебной. Иисус, бывший в Иерусалиме по случаю праздника, приходит туда. И исцеляет тяжело больного.

Таков внешний сюжет этого повествования (Ин 5:2–9), которое Церковь вспоминает в четвертое воскресенье (Неделю) по Пасхе.

В нем много неясного, даже загадочного.

Какой болезнью болел этот человек?

Неизвестно. Его обозначают как «расслабленного» (паралитос), а само воскресенье — как Неделю о расслабленном. Паралитос, или, чаще, паралитикос, — так называли людей, обездвиженных болезнью. Неважно какой.

Таким был слуга сотника, который лежал в расслаблении (паралитикос) (Мф 8:6). Таким был расслабленный (паралитикос), которого несли четверо (Мк 2:3).

Их обоих Иисус, как известно, исцелил.

В самом повествовании об исцелении в Вифезде больной не назван расслабленным. Сказано только, что он страдал от своей болезни тридцать восемь лет и что не мог самостоятельно передвигаться. Точнее, мог, но очень медленно.

Главным было не это. Главным было то, что у этого человека никого не было.

У двух расслабленных, упомянутых выше, были те, кто о них думал и заботился. Добрый хозяин, сотник, который, прослышав о Христе, пришел просить об исцелении слуги. У другого расслабленного было четверо — кого? родственников? слуг? друзей? Неважно. И они были не просто рядом, они носили его. А когда не смогли, за многолюдством, войти в дом, где был Иисус, затащили ложе с больным на крышу, прорыли ее (кровли были глиняными) и спустили его вниз.

У больного в Вифезде не было никого.

Может, кто-то где-то был. Родственники, друзья, знакомые. Но рядом — никого. Не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня, — отвечает он на вопрос Христа.

При возмущении воды в бассейне происходили исцеления, и первые спустившиеся имели шанс излечиться. Но не этот человек.

Подытожим. Почти сорок лет тяжелой болезни. И никого рядом, кто бы помог. Не имею человека… Только он — и его болезнь.

И вот, обходя лежащих рядом больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих движения воды, к нему подходит Христос.

Почему Христос пришел туда?

Рядом, по преданию, был дом Иоакима и Анны, родителей Богородицы. Возможно, придя в Иерусалим, он остановился там. И зашел по пути и в саму купель. Одно из святых мест тогдашнего Иерусалима. «Дом милосердия», как это обычно переводят. Бет-Хесда.

Перевод, правда, не совсем верен. Хесед означало не милосердие, не милость (эти значения «хесед» приобретет позже), а любовь. Любовь как доброту, в чем-то близкую греческой агапе.

И вот, Тот, Кто есть любовь (1 Ин 4:8) приходит в Дом любви.

Приходит — и не находит ее там.

Каждый из больных, слепых, хромых, иссохших думает только о себе, как самому скорее исцелиться. По-человечески вполне понятно. Но Христос приходит в мир, чтобы полностью преобразовать это «человеческое, слишком человеческое». Чтобы научить людей истинной любви. Носúте бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов, как напишет апостол Павел (Гал 6:2).

Сам приход Христа в мир подобен его посещению этой купели.

Как и Бет-Хесда, мир полон немощными — духовно покалеченными, духовно больными — людьми.

«…Разве мы не слепые, хромые, иссохшие, расслабленные? — спрашивал протоиерей Валентин Свентицкий. — Мы воистину слепые, и потому немощна вера наша. … Хромые — и потому не идем правым путем, а сбиваемся то в одну, то в другую сторону. Мы иссохшие — нет у нас радости о Христе. Иссушили мы душу свою житейскими заботами. Мы расслабленные — нет у нас твердой воли неослабно идти по пути спасения».

И вот люди — слепые духом, хромые духом и иссохшие духом — толпятся вокруг купели, ожидая чуда. Когда заиграет и заволнуется вода, и можно будет скорее, расталкивая других, ринуться в воду. И стать тем, на ком совершится чудо.

И чудо происходит. Но не через волнение воды. В этот мир, в эту купальню приходит Христос. И исцеляет больного, беспомощного и одинокого человека.

Как все это связано с Пасхой?

Первые две послепасхальные Недели, апостола Фомы и жен-мироносиц, связаны с ней непосредственно. Главная тема здесь — уверение учеников в том, что Христос действительно воскрес.

Остальные три Недели относятся к событиям, произошедшим до Воскресения, во время земной жизни Христа.

Этому есть литургическое объяснение: богослужение в эти Недели связано с отрывками из Евангелия от Иоанна, которые читаются на литургии. Но, как и в случае с великопостными Неделями, послепасхальные Недели, возникнув из каких-то конкретных обстоятельств и потребностей Церкви, складываются в новое единство. Образуют, связываясь друг с другом, новую смысловую ткань.

Объединяет их, прежде всего, тема чуда.

В Неделе о расслабленном это чудесное исцеление Христом расслабленного. В следующей Неделе, о самаряныне, это проявленное Христом ясновидение (в Его словах о пяти мужьях, бывших у той женщины). Наконец, в последней, шестой, Неделе о слепом — снова исцеление.

Чудо — это разговор Бога с человеком.

Бог, собственно, непрерывно говорит с ним на языке чуда. «Жизнь как чудо», как назывался известный фильм Эмира Кустурицы; хотя фильм, конечно, совершенно о другом, но название очень точно. Жизнь как поток Божественных энергий, направленный на человека, в том числе — и прежде всего — в общении между Богом и человеком.

Сам факт этого разговора —– уже чудо; если понимать под чудом то, что выходит за пределы обыденного здравого смысла, но тем не менее реально. Реальность этого разговора здравый смысл и пытается отрицать. Здравый смысл вообще пытается отрицать все, что непросто увидеть, пощупать, представить, что противоречит «обычному» опыту. Например, то, что Солнце не движется по небу (как мы это видим); а, наоборот, это мы движемся вокруг Солнца; здравый смысл, как известно, долго это не мог принять.

Когда же реальность общения Бога с человеком не получается отрицать, здравый смысл стремится ее исказить. Есть даже такое высказывание: «Если ты говоришь с Богом, то это молитва, а если он с тобой — это шизофрения». Впрочем, если отрицать присутствие Бога в мире и даже само бытие Бога, то и беседа Бога с человеком должна считаться чем-то ненормальным, смешным, подозрительным.

Тем более что и Бог не навязывает Себя человеку в качестве собеседника. Чаще всего Он просто слушает человека; даже (и особенно) тогда, когда человека больше никто не слушает и не слышит. Не навязывает Себя человеку, но продолжает любить его и заботиться о нем.

И когда человек становится особенно невосприимчивым к голосу Бога, к Его словам, к Его заботе, то — да, Бог как бы повышает голос в этом разговоре. И чудо «доходит» до человека, фиксируется даже теми, кто обычно к этому глух и слеп.

Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи. И он тотчас выздоровел, и взял постель свою и пошел.

И следующий шаг после чуда — это свидетельство о нем.

В этом, собственно, главная особенность тех чудес, которые совершал Христос. Чудо не ради потрясения воображения или демонстрации всемогущества. Такие чудеса совершались и до Христа, и во время Христа, и после Христа, часто — нехристианами, порой даже врагами христиан. И исцеления, и воздействие на природные стихии… Смысл чудес, творимых Христом, иной. Главное, основное чудо — это начало духовного исцеления человека, возвращение его в сияющее пространство богообщения. Без этого чудо остается простым актом магии, волшебством, неважно, добрым или злым.

И начало этого исцеления — свидетельство о чуде, сопряженное даже с определенными опасностями и риском. Самарянка спешит обратно в город, рассказывая всем о своей встрече с Христом; при этом она явно рискует, поскольку Христос для самарян был представителем враждебного им иудейского народа. Рискует и исцеленный Христом слепой, открыто свидетельствуя об исцелении, хотя за это его могли отлучить от синагоги…

И расслабленный, после того, как Иисус встретил его в храме и сказал ему: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже, тоже не побоялся свидетельствовать об этом. Он не мог не знать отношения к Иисусу первосвященников. Разумнее было промолчать. Но исцеленный не промолчал. Он пошел и объявил Иудеям, что исцеливший его есть Иисус.

Мы не знаем, что было дальше с этим человеком.

Влился ли он в число учеников Христа и последовал за Ним? Или остался там же, в Иерусалиме? Неизвестно. Мы даже не знаем, как его звали. Мы знаем только то, что он не побоялся пойти и объявить, что исцеливший его есть Иисус.

Не исключено, что его за это выгнали, как выгнали исцеленного Иисусом слепца (Ин 9:34). Но самое важное уже произошло. Он вошел в общение с Богом и открыто заявил об этом.

А что Вифезда? От нее самой сохранились только руины. Исчезла вода, исчезли больные, исчезло всё. Столетие назад, в начале 1920-х, афроамериканский поэт Арна Бонтемпс написал «Ноктюрн у Вифезды». Процитирую начало (перевод мой):

Почудилось, что ангел пролетел,
Пригрезилось, что взмах его крыла
Мелькнул над шелковицей, и пропал.

Спит Вифезда. Старинная купель,
Что исцеляла толпы иудеев,
Уж не проснется. Этот древний пруд,
Что волновали ангелы, недвижен.

Ни ангел более не возмутит его,
Да и Спаситель тоже не придет
Сюда, чтобы поднять больного
И повелеть ему на землю встать.

Это своего рода гимн богооставленности, печальный и элегичный.

Страдание от невозможности повторения чуда — того, которое произошло когда-то здесь, в Вифезде. От невозможности богообщения, от потери чувства присутствия Бога.

Меня не слышишь, Вифезда.
О, неподвижная вода в пруду стоячем!
Любовь покинула тебя, как и меня.

Это и так — и не так. Любовь не оставляет нас — это мы оставляем ее, устаем духовно трудиться над ней, выбираем различные более простые и несложные заменители любви. И не находим радости. И скорбим, и любуемся своей скорбью, как неподвижной и мертвой водой.

«Мы иссохшие — нет у нас радости о Христе. Иссушили мы душу свою житейскими заботами. Мы расслабленные — нет у нас твердой воли неослабно идти по пути спасения» — процитирую еще раз Валентина Свентицкого.

Остается выбор.

Либо любоваться своей духовной немощью, своей отдаленностью от Бога, даже где-то гордиться ею, пребывая в общении только с самим собой и, по мере надобности, с другими.

Либо попытаться вернуться к диалогу с Богом. Осознать свою немощь и свое одиночество перед ее лицом. …Не имею человека, который опустил бы меня в купальню… Прийти к Богу; прийти, добраться, доползти в Дом Его любви. И верить, что однажды услышишь: встань, возьми постель твою и ходи!