Стихотворение

Кого когда-то называли люди

Кого когда-то называли люди
Царем в насмешку, Богом в самом деле,
Кто был убит — и чье орудье пытки
Согрето теплотой моей груди…

Вкусили смерть свидетели Христовы,
И сплетницы-старухи, и солдаты,
И прокуратор Рима — все прошли.

Там, где когда-то возвышалась арка,
Где море билось, где чернел утес, —
Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой
И с запахом бессмертных роз.

Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор — к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней — царственное слово.

1945 г., Фонтанный дом

Исторический контекст

Стихотворение «Кого когда-то называли люди» Анна Ахматова написала в 1945 году. Это было время, когда жизнь ее, казалось бы, налаживается. Годом ранее она вернулась из эвакуации, из Ташкента, в родной город, в Ленинград. За гражданскую лирику ее наградили медалью «За оборону Ленинграда», ей увеличили пенсию, в ноябре вернулся из армии ее сын Лев Гумилев (он воевал с 1944 года, а до того находился в заключении в Норильске). В Гослитиздате подписан к печати ее сборник «Стихотворения Анны Ахматовой. 1909-1945», куда в качестве завершающего должно было войти и «Кого когда-то называли люди».

Но это было лишь затишье перед бурей. Сборник так и не был напечатан, а в 1946 году вышло знаменитое постановление партии о журналах «Звезда» и «Ленинград» — вся вина этих журналов заключалась в том, что они публиковали таких несовместимых с советской властью личностей, как Михаил Зощенко и Анна Ахматова. По поводу Ахматовой выступил секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Жданов, назвал ее «не то монахиней, не то блудницей, а вернее блудницей и монахиней, у которой блуд смешан с молитвой». Ахматову исключили из Союза писателей СССР, тираж ее застрявшей в типографии книги был уничтожен, многие прежние знакомые стали избегать ее. В 1949 году вновь арестовали ее сына Льва (освободили только в 1956 году). Ахматову отлучили от литературы (ей пришлось заниматься переводами в качестве подработки).

И лишь в 1958 году вышла ее книга «Стихотворения», затем в 1961 — «Стихотворения. 1909–1960» и, наконец, в 1965 — сборник «Бег времени», в котором, хоть и в урезанном виде, было напечатано «Кого когда-то называли люди» (правда, его первая публикация состоялась двумя годами раньше, в 1963 году, в журнале «Новый мир» — те же четыре последние строки).

Автор

Анна Ахматова — одна из виднейших русских поэтов прошлого века, ее имя стоит в одном ряду с Есениным, Маяковским, Пастернаком, Цветаевой, Мандельштамом. Писала она исключительно лирику (и любовную, и гражданскую, и философскую, и религиозную).

Родилась Ахматова в 1889 году под Одессой, в семье морского инженера Андрея Горенко. Спустя год семья перебралась под Санкт-Петербург, в Царское Село. В десятилетнем возрасте Анна тяжело заболела, была при смерти — и вот этот ранний, детский опыт ощущения смерти повлиял на все ее дальнейшее поэтическое творчество.

Первый сборник стихов у нее вышел в 1911 году, с 1914 года после выхода сборника «Четки» к ней пришла известность. Особенности ее поэзии (как ранних стихов, так и поздних) — глубокая психологичность, тонкость оттенков мыслей и чувств, использование классического стихосложения.

В 1903 году, в Царском Селе, еще будучи гимназисткой, она познакомилась с юношей на три года ее старше — Николаем Гумилевым. Так начались их сложные отношения, завершившиеся в 1910 году браком, который, впрочем, распался в 1918 году (тогда-то, после развода, она и взяла себе фамилию Ахматова, хотя стихи под этой фамилией публиковала и раньше). В 1912 году у них родился сын Лев (в будущем — известный ученый-историк и мыслитель).

И личная судьба, и творческая биография Ахматовой сложились очень непросто. После развода с Гумилевым Анна Андреевна дважды еще была замужем. В 1921 году Гумилева расстреляли, третий ее муж, Николай Пунин, был репрессирован в 1949 году и в 1953 умер в лагере, сына, Льва Гумилева, арестовывали трижды — в 1935, 1938 и 1949 годах. Ахматову не печатали с 1923 года по 1934, а потом, после постановления 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград», ее надолго, до конца 50-х годов, вычеркнули из литературы.

В последний период ее жизни к Ахматовой пришла слава, ее выпускали за границу, последний ее прижизненный сборник стихов, «Бег времени», вышел в 1965 году. Ахматова в 60-е годы дружила с молодыми поэтами — Иосифом Бродским, Евгением Рейном, Анатолием Найманом — и, можно сказать, благословила их на творчество.

Умерла Анна Ахматова в марте 1966 года, похоронена на кладбище поселка Комарово под Ленинградом.

А еще она всю жизнь была православной христианкой, молилась, ходила в церковь, когда была такая возможность. Она никогда не скрывала своей веры, не прятала Евангелие и иконы. Протоиерей Александр Шмеман написал о ней так: «Вера для нее не “тема” и не “проблема”, не что-то внешнее, о чем можно страдать, соглашаться, не соглашаться, раздумывать, мучиться. Это что-то очень простое, ее почти “бабья вера”, которая всегда живет, всегда присутствует, но никогда не отчуждается в какую-то “внешнюю проблему”. Ни пафоса, ни громких слов, ни торжественных славословий, ни метафизических мучений. Эта вера светит изнутри и изнутри не столько указывает, сколько погружает все в какой-то таинственный смысл».

Произведение

Начнем с одной вроде бы мелкой, но на самом деле важной детали: в рукописи этого стихотворения Ахматова указала не только время написания (1945 год), но и место: Фонтанный дом в Ленинграде (Фонтанным его назвали, поскольку находится он близ реки Фонтанки, его адрес — набережная Фонтанки, 34). Там Анна Андреевна жила с 1923 по 1952 годы. И это не просто дом, а дворец, принадлежавший до 1917 года одной из ветвей старинного аристократического рода Шереметевых (между прочим, в 1917 году последний его владелец, граф Сергей Шереметев, добровольно отдал свою усадьбу государству). После революции тут разместили несколько музеев, и там же дали квартиры их сотрудникам — в том числе третьему мужу Ахматовой, Николаю Пунину. Точнее, квартира была не в самом Фонтанном доме, а в южном флигеле.

А над воротами северного флигеля размещен герб рода Шереметевых и их девиз: надпись на латыни «Deus conservat omnia» (Бог сохраняет всё). Эти слова, кстати, Ахматова взяла в качестве эпиграфа к своей «Поэме без героя». И эти же слова — ключ к пониманию стихотворения «Кого когда-то называли люди».

Итак, о чем это небольшое стихотворение? И почему в советское время из него были опубликованы только четыре последних строки? Потому что оно о Христе, причем не иносказательно, не метафорически, а напрямую. А во времена государственного атеизма религиозное по своей сути стихотворение просто не могло быть напечатано. Счастье еще, что оно вообще хоть как-то, хоть в обрезанном виде, но было издано.

Но эти стихи не только о Христе — а еще и о двух неизбежностях: неизбежности смерти и неизбежности бессмертия. И еще — о том, что творчество поэта тоже в некотором смысле становится победой над смертью.

Однако давайте по порядку.

Евангельская весть

Кого когда-то называли люди
Царем в насмешку, Богом в самом деле,

Нам сейчас очевидно, что речь здесь идет именно о Христе, но это далеко не всем современникам Ахматовой было понятно. Поэтому, кстати, само это стихотворение для кого-то могло оказаться не только поэзией, но и христианской проповедью.

Какие же люди называли Христа царем, но в насмешку? Прежде всего — римские солдаты, которым прокуратор Иудеи Понтий Пилат приказал бить Христа. Этому предшествовал допрос, который вел Пилат.

И поднялось все множество их, и повели Его к Пилату, и начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем. Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он сказал ему в ответ: ты говоришь (Лк 23:1–3).

В Евангелие от Иоанна об этом рассказано подробнее:

Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда. Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего (Ин 18:36–37).

После этого (когда он предложил иудеям отпустить Иисуса, но те отказались, предпочтя дать свободу разбойнику Варраве) Пилат отдал Христа римским воинам:

Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его. И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу, и говорили: радуйся, Царь Иудейский! И били Его по ланитам (Ин 19:1–3).

Одели в багряницу (то есть в одежду красного цвета) — это тоже насмешка, потому что по тогдашним традициям такую одежду могли носить лишь цари. То есть для воинов это стало своего рода «ролевой игрой». Между прочим, Пилат не приказывал воинам издеваться и насмехаться над Христом, он велел только бить Его. Насмешки — это уже личная инициатива, это уже сверх приказа.

А кто же называл Христа Богом? Это Его ученики, которые после воскресения и вознесения стали апостолами (то есть проповедниками Благой Вести). Прежде всего это апостол Петр: его Второе послание начинается именно с этих слов: Симон Петр, раб и Апостол Иисуса Христа, принявшим с нами равно драгоценную веру по правде Бога нашего и Спасителя Иисуса Христа» (2 Пет 1:1) Это и апостол Фома, убедившийся, что Христос действительно воскрес телесно: Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! (Ин 20:28).

Читаем дальше:

Кто был убит — и чье орудье пытки
Согрето теплотой моей груди…

Убит — то есть казнен, распят на кресте. Распятие было одним из самых мучительных видов казни, осужденный умирал медленно (иногда в течение нескольких дней). Поэтому крест был не только орудием казни, но и орудием пытки.

Но парадоксальным образом этот древний символ мучительной (и позорной!) смерти в христианстве стал символом победы над смертью, символом нашего спасения. Поэтому теплотой груди согрет нательный крест. Кстати, сравним со стихотворением 1921 года «Страх, во тьме перебирая вещи» из сборника «Anno Domini»:

Прижимаю к сердцу крестик гладкий:
Боже, мир душе моей верни!

Неизбежность смерти и намек на бессмертие

Итак, первые четыре строки ахматовского стихотворения — это сконцентрированный евангельский рассказ о Христе и о том, что сделали с Ним люди. Но стихотворение продолжается.

Вкусили смерть свидетели Христовы,
И сплетницы-старухи, и солдаты,
И прокуратор Рима — все прошли.

О чем это? Что смерть неизбежна для всех — и добрых, и злых, умных и глупых. Кто такие свидетели Христовы, названные в перечне вкусивших смерть? Это Его ученики (почти все они, за исключением скончавшегося своей смертью апостола Иоанна Богослова, приняли мученическую смерть, свидетельствуя о Воскресении Христовом). И с ними произошло то же, что с теми, кто осудил Христа на смерть, кто издевался над Ним (Пилат, солдаты), кто ничуть не сострадал Ему (сплетницы-старухи). Потому что такова человеческая природа (вернее, такой человеческая природа стала после грехопадения Адама и Евы). Смерть не наказание за плохое поведение, это просто естественное последствие первородного греха.

И эта мысль развивается далее:

Там, где когда-то возвышалась арка,
Где море билось, где чернел утес, —
Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой
И с запахом бессмертных роз.

О чем это? О том, что умирает не только человек, умирает, распадается вообще все в материальном мире. Время как бы стирает материю.

Арка, особенно в сочетании с морем — здесь это, видимо, отсылка к античной средиземноморской культуре. Прошли века, тысячелетия — и нет уже этих арок, нет этой античности. Но образ развивается дальше:

«Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой». Кого «их»? Тех, кто вкусил смерть, то есть вообще всех, все человечество. Тела распались, атомы вошли в состав вина и жаркой пыли. А если вспомнить, что по-славянски пыль — это прах, то сразу возникает отсылка к Библии, к книге Бытие: И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душею живою (Быт 2:7). И дальше, уже после грехопадения, Бог говорит Адаму: в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься (Быт 3:19). Между прочим, говорит Он это, еще когда человеческой смерти не было (она появилась, когда сын Адама и Евы, Каин, убил своего брата Авеля (см. 4-ю главу книги Бытие), то есть предвещает, что теперь и Адаму с Евой, и их потомству придется умирать.

Но вот следующая строка, «И с запахом бессмертных роз», гораздо сложнее. При чем тут розы? Просто для красоты? Просто для того, чтобы создать яркий образ? Или в них заложен какой-то смысл?

Здесь можно только предполагать. «Что хотел сказать поэт», стандартная фраза школьной литературы, здесь неуместна. Можно вспомнить, однако, что в средневековой европейской культуре розы ассоциировались со Христом, терновый венец нередко изображался как венец из роз. Возможно, отсюда и у Блока в финале «Двенадцати» Христос — «в белом венчике из роз».

Так вот, если розы здесь не случайны, если эти розы намекают на Христа (а ведь не просто розы, а именно что бессмертные розы), то получается, что, соединяясь с запахом этих бессмертных роз, то есть в каком-то смысле соединяясь со Христом, эти умершие поколения все же приобщаются к бессмертию, поскольку Он — бессмертен. Между прочим, в черновых вариантах этого стихотворения розы не бессмертные, а либо блаженные, либо священные. И то, и другое — более явный намек, но слово «бессмертные», видимо, все же хоть раз должно было прозвучать в стихах о бессмертии.

Кстати, возможно, что и слово «запах» здесь не случайно. Возможно, здесь не просто очевидная ассоциация (если розы, значит, приятно пахнут), но еще одна отсылка к Новому Завету, ко Второму посланию апостола Павла Коринфянам: Ибо мы — Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь (2 Кор 2:15–16). Здесь «мы» означает не только самого апостола, но и шире — вообще Слово Божие, которое апостолы несут людям. То есть у Павла Благая Весть сравнивается с благоуханием, запахом, а если у Ахматовой бессмертные розы ассоциируются со Христом, то их запах — это Его Благая Весть, то есть Евангелие. Конечно, нельзя с уверенностью утверждать, что Ахматова под «запахом» имела в виду именно это, но такое прочтение вполне возможно.

Бог-Слово и слово поэтическое

Читаем последнюю строфу стихотворения.

Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор — к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней — царственное слово.

Первое, что тут приходит в голову — что Ахматова плохо знала химию с физикой. Золото же не может ржаветь, а сталь не может истлевать, она же не органика. Такие упреки иногда высказывают школьники, если им задают читать и разбирать это стихотворение.

Школьники не знают двух вещей. Во-первых, им незнакомо понятие оксюморон, то есть образное сочетание вроде бы несовместимых вещей. В поэзии это бывает сплошь и рядом, поэт рвет шаблоны.

Во-вторых, школьники не догадываются, что здесь есть отсылка к Новому Завету, к Посланию апостола Иакова, где тот обличает бессердечных богачей: Золото ваше и серебро изоржавело, и ржавчина их будет свидетельством против вас и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище на последние дни (Иак 5:3). А у апостола Иакова тут, скорее всего, тоже отсылка — к ветхозаветному посланию пророка Иеремии: Если кто не очистит от ржавчины золота, которым они обложены для красы, то они не будут блестеть; и когда выливали их, они не чувствовали (Посл Иер 1:23) (тут пророк имеет в виду языческих идолов — что они просто предметы и никакого божественного присутствия в них нет).

О чем же здесь говорит Ахматова? Это развитие мысли предыдущей строфы: время разрушает всё. Вещи, кажущиеся нам прочными, долговечными, практически бессмертными, на самом деле смертны. Тут важны слова «к смерти все готово». Смысл их, конечно, понятен: всё материальное подвержено тлению, но, возможно, здесь Ахматовой вспомнились сказанные ей слова Осипа Мандельштама: «Мы шли по Пречистенке (февраль 1934 г.), о чем говорили — не помню. Свернули на Гоголев­ский бульвар, и Осип сказал: “Я к смерти готов”» (из «Листков из дневника»).

Но далее звучит антитеза: «всего прочнее на земле печаль» (то есть хрупкости, конечности материального мира противопоставляется неизменность мира идеального, и печаль как состояние души относится именно к этому, нематериальному). Казалось бы, звучит пессимистично, прочнее всего именно печаль — но так было бы, не будь последней строки, которая расставляет, наконец, все точки над «i».

«И долговечней — царственное слово».

Что это за слово? О чем речь? А тут два смысловых уровня.

Во-первых, это Бог Сын, вторая Ипостась Пресвятой Троицы, Тот, о котором говорится в первых строках Евангелия от Иоанна: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин 1:1) По-гречески слово — это логос, понятие гораздо более глубокое, чем русское «слово». Это смысл, это разум, это идея. Согласно христианскому вероучению, именно Логос вочеловечился, стал Богочеловеком Иисусом Христом. Почему здесь у Ахматовой речь именно о Боге Слове? А потому что «слово» не какое-то, а «царственное». А Христос — Царь Небесный, и тут происходит закольцовка с началом стихотворения: «Кого когда-то называли люди царем в насмешку, Богом в самом деле». Богочеловек Иисус Христос умер, потому что воспринял человеческую природу с ее неизбежной смертностью. Но поскольку Он не только человек, а еще и Бог (а Бог бессмертен), то преодолел смерть, воскрес, причем все это было нужно для того, чтобы и любой человек, если он того захочет, мог соединиться со Христом в церковных таинствах и вылечить свою природу, обрести способность к воскресению.

Но есть и второй смысл «царственного слова». Это слово поэта, который возвращает в речь человека и человечества, забывшего о Боге, замалчивающего или поносящего Его, Благую Весть. Человеческое слово, которое свидетельствует о Царе и тем самым становится царственным, а значит — не подверженным тлению и ржавчине, как все земное.

В самом деле, прошли десятки лет. Давно уже нет людей, которые травили Анну Ахматову, нет цензоров, а стихотворение — есть, причем в полнокровном виде. Не потому ли, что Бог сохраняет всё? То есть не дает исчезнуть всему тому, что содействует нашему спасению. В том числе и царственному слову.

И мы приходим к тому, с чего начали.