Десять лет тому назад замечательный читатель, филолог и специалист по Достоевскому Карен Степанян (Царствие Небесное!) впервые в жизни написал отклик на современную поэтическую книжку. Он просто не сумел удержаться, что называется, сдетонировало.
Совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир» — рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира».
Этюд «Боль и радость» посвящался вышедшему после долгого перерыва новому сборнику стихов Марины Кудимовой «Черёд». «Долгий перерыв» — не дежурный оборот: после альбомного издания с ранней поэмой «Арысь-поле» (когда-то оглушившей опытного Евтушенко) прошли два десятилетия, целая жизнь.
«…Начав читать книгу Кудимовой, — писал Степанян, — вдруг явственно ощутил живое присутствие той России, с которой связан душой и сердцем. России, что на взгляд таких, как я, ее иноплеменных граждан и соратников, столь скупа в самооценке (но иначе она не была б Россией!), но так умеет разрушать самое себя (пострашнее многих врагов) и все продолжает свой скорбный труд: завоевывать свое и всечеловеческое счастье — страданием…»
Драгоценные, на мой вкус, слова.
На сегодня «Черёд» прирос еще пятью изданиями.
Первое из двух стихотворений наших «Строф» входит в книгу «Держидерево» (2017), второе написано лет пять тому. Марина издавна работает и на соседнем «участке»: недавно появился том эссеистики разных лет: «Кумар долбящий и созависимость. Трезвение и литература». Начальный оборот — из наркоманского лексикона, боление после «дозы».
Судачили, что читать ее стихи надо со словарем, а к книгам составлять комментарии.
Сама она говорит, что задача поэзии — это спасение языка и гармонизация его сложного поля. Вместе с тем я думаю, что не устарели слова того же Евтушенко: «Стихи Кудимовой настолько насыщены и даже перенасыщены и переуплотнены, что бросают в долгожданную оторопь. Это стихи не для чтения, а для вчитывания…»
Однажды мне довелось публично рассуждать о ее животворной поэзии в присутствии автора, ценящего точность. На помощь пришли два слова: сопротивление и заступничество. Надеюсь, я не промахнулся, сестра.
***
Накануне беды и разлуки
Так надсадно вопят поезда.
Одиночества русского звуки,
В гулком небе немая звезда.
Нет уже никаких средостений
Для души, поглотившей хулу.
Одиночества русского тени
Бдят навыстойку в каждом углу.
Только совесть натруженно дышит,
Только боль свое бремя несёт.
Не стесняйся — никто нас не слышит,
А услышит — никто не спасёт.
Присягни на воде и на хлебе,
О Борисе и Глебе взгрустни.
Одиночества русского жребий,
Нам твои предуказаны дни.
Высшей пробы твоей, высшей меры
Нам не внове добротный закал.
И туда не пройдут БТРы,
Где Христос напоследок взалкал.
Покров на рву
Памяти Евгения ЕвтушенкоЧто не так в копотливой России,
Знает всякий хожалый. Что так —
Знал московский блаженный Василий,
В лексиконе позднейшем — дурак.
Здесь, где лгут не себе, так другому,
И где каждый не пьян, так смешон,
Не откажут во вкусе нагому —
И юрод рассекал нагишом.
Лобным пляжем, январским курортом
Брел Василий в Москве моровой,
Где нельзя быть немножечко мертвым,
Но легко быть мишенью живой.
Еле-еле вдомек инородцу
Из досужей циклопой толпы,
Отчего на костях нагоходца
Устоялись шатры и столпы.
Так при снах, при любви и при родах
Выдувается радужный шар,
В перекрытьях буравится продух…
Мы бы рады прижиться в юродах,
Да куда — при таких-то погодах,
При свистках, разгоняющих пар!
Нищеты разодетые дети,
Пионеры модельных агентств,
Мы и сами забыли, что эти
Девять храмов — суть девять блаженств —
На едином крепятся подклете.
Сувенирен, попсов, узнаваем
На открытке с недвижной рекой…
Мы и сами здесь редко бываем,
Мы и сами недоумеваем,
Почему он веселый такой.
Почему изукрашен дикарски
В застарело последние дни…
Чтоб на нож не наткнуться лопарский,
На железный язык тарабарский,
От дохи отбоярься боярской,
От шинельки худой отдохни.
Если вдуматься в чудо о шубе,
В жмуровидную позу вора,
Если жизнь не смотреть на ютюбе,
А знобеть в ее лыке и лубе,
Может, впрямь прифрантиться пора.
Переладить неправильный прикус,
На аренах взывах и рыдах,
И в покосной рубахе навыпуск
Фертить в нижних торговых рядах.
Здесь, в господстве булыжного цвета
Пританцовывая кикапу,
Был один, кто решился на это, —
Нарядился и прыгнул в толпу.
Под ахиллов рефлекс сухожилий
Диагност подберёт молоток,
На роток накопает платок
Шебутной мужичок-с-ноготок…
Был такой же шальной, как Василий, —
Лишь наружу сквозил кровоток.
Разноцветье его нагоходства
Нелюбимо в родной стороне,
Но заделывать долго придется
Щели-продухи в цельной стене.
И когда на Васильевском спуске,
В Шереметьево-3 мужики
Соберутся и врежут по-русски
Без инструкции и без закуски,
Сразу вспомнят его пиджаки.
Инстаграма (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) бесцветные дети,
Мы постромки последние рвём,
Но стоим на едином подклете
Надо рвом, надо рвом, надо рвом.
А над нами, над нами, над нами
Богородицын дышит Покров,
И никем не разгадан орнамент
Пестролистых столпов и шатров,
И закрыт огнедышащий ров!
