Выражение «общечеловеческие ценности» стало уже для нас обыденным. Одни люди считают, что во все времена и у всех народов были практически одинаковые представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. Другие полагают, что никакой общей для всех морали нет, что у каждого народа свои ценности, и вместе им не сойтись. На чем основывается их убежденность? И кто же прав? Чтобы разобраться в проблеме, наш журналист обратился к ученым, специализирующимся на изучении этнокультурных традиций.
Собеседники «Фомы» — доктор филологических наук, профессор МГИМО(У) Людмила Георгиевна ВЕДЕНИНА и доктор философских наук, профессор МГУ Александр Львович ДОБРОХОТОВ.
Людмила Георгиевна Веденина родилась в 1932 году в Ростове-на-Дону. В 1955 году закончила филологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова. Доктор филологических наук, профессор МГИМО (У). Лауреат Государственной премии (2002 год), кавалер ордена «Пальмовая ветвь» Французской Республики. Член Международного общества функциональной лингвистики. Область научных интересов: основные вопросы лингвокультурологии, связанные с проблемой отражения единиц знания в языковом сознании человека.
Александр Львович Доброхотов родился в 1950 году в Москве. В 1972 году окончил философский факультет МГУ. Профессор, доктор философских наук. Заведует кафедрой истории и теории мировой культуры философского факультета МГУ и кафедрой культурологии ПСТГУ. Член редколлегии «Историко-философского ежегодника», культурологического журнала «Мировое древо». Область научных интересов: история метафизики, история понятия «бытие», метафизика власти в русской философии, философия русского символизма, философия культуры.
Какого цвета «война»?
— Каким образом, изучая ту или иную культуру, можно выделить из огромного потока фактов некие базовые ценности? Какие для этого используются методы и насколько точную они дают картину?
Людмила Веденина: Изучением базовых этических ценностей занимаются разные науки. Это и философия, и этнография, и психология, и, наконец, филология. Я, если позволите, подробнее расскажу о том, как базовые ценности исследуем мы, языковеды.
Есть специальные филологические дисциплины, которые называются по-разному — и лингвокультурология, и лингвострановедение. Есть даже такой термин: «мир изучаемого языка». На самом деле все это синонимы. Лингвисты на основе письменных источников и фольклора изучают складывающиеся на протяжении многих веков структуры языка, его лексику, пословицы, поговорки — то есть все то, в чем запечатлелся человеческий опыт, мудрость поколений.
Наши методы — наблюдение и сопоставление. Наблюдение — это, например, выявление в языке устойчивых выражений, относящихся к этическим ценностям. Мы подсчитываем частотность их употребления, изучаем контекст, в котором они звучат. А при сопоставлении сравниваем в этом отношении разные культуры. Ну вот хотя бы такой пример. В английском языке нет ничего похожего на русскую поговорку «бьет — значит любит». Не потому, что в этой культуре нет ни любви, ни драк. Но вот такой устойчивой связи между любовью и побоями — там нет. Или возьмем слово «война». В нашей культуре у него, безусловно, отрицательное звучание. Война — это однозначно плохо, это зло, быть может, неизбежное, но зло. А вот в арабской культуре такой однозначно негативной окраски у «войны» нет, что видно из некоторых пословиц.
Александр Доброхотов: Изучая культуру — свою или чужую — мы делаем то же, что всегда, когда пытаемся что-то понять: всматриваемся, вдумываемся, обобщаем, сравниваем... Методы гуманитарного исследования не так уж сильно отличаются от приемов обычного здравомыслия (хотя ученый народ не любит в этом признаваться). Обнаружить систему ценностей, как правило, нетрудно: ведь сама культура нуждается в их фиксации и оформлении в символах, текстах, моделях поведения. Даже в случае «ножниц» между провозглашенными и практикуемыми идеалами действенные ценности всегда высвечиваются в фактах культуры.
Гораздо труднее интерпретировать обнаруженные ценности, поскольку мы по инерции начинаем смотреть на чужое сквозь призму своего. О точной картине здесь говорить не приходится (точность — это не гуманитарная добродетель), но существует ответственность интерпретатора: он обязан предъявить нам основания своего толкования и аргументы в его пользу, мы можем противопоставить ему свои версии, и так — шаг за шагом — создается картина, заслуживающая доверия на данный момент. Таким образом можно более или менее успешно прояснять наши представления о предмете (о культуре — в нашем случае), хотя естественнонаучный идеал точности, доказательности и проверяемости останется (не будем себя обманывать) недостижимым.
Чужое видится на расстоянии?
— Насколько можно, находясь внутри одной культурной традиции, понять этику другой культуры? Не будет ли такое понимание иллюзорным?
Людмила Веденина: Известный исследователь в области лингвоантропологии Клод Леви-Стросс говорил, что любой наблюдатель всегда находится внутри какой-то культуры. Но чтобы вынести правомерное суждение о культуре другой, ему необходимо выйти за рамки своей культуры, оторваться от ее притяжения. И это вполне возможно. Есть такой термин «сопоставительный анализ» — это когда исследователь сравнивает восприятие одних и тех же вещей в разных культурах. Тут, конечно, надо разделять его личное, человеческое отношение к предмету изучения — и отношение профессиональное, научное. Например, ему чисто по-человечески может быть неприятно отношение к женщине внутри некой культуры, но, как ученый, он беспристрастно исследует, в каких формах зафиксировано это отношение, какая в этом внутренняя логика, благодаря чему оно возникло...
Александр Доброхотов: Понимать — не возможность, а обязанность разумного существа. Именно для этого ему дарован разум. Есть предметы сверхразумные по самой своей природе, но культура — это дело человеческое, ее можно понять. Это может быть трудно, но так же бывает трудно и понять другого человека даже в своей родной культуре, трудно понять своего мудрого учителя, а иногда трудно и понять самого себя.
Понять другую культуру можно хотя бы потому, что она — «культура», хотя и «чужая». Так же, как понять и выучить чужой язык можно, потому что вообще есть «язык», и мы, зная, как устроен свой, сможем понять и чужой. Мир так мудро устроен, что языков много и у каждого своя красота, свои неповторимые преимущества и возможности. Мы ведь стали бы беднее, будь на всех один язык. Но можно понимать друг друга, потому что можно переводить с языка на язык. Идеальный перевод невозможен, Пушкина не переведешь адекватно ни на какой язык, но и это хорошо: значит, лишних языков не бывает, каждый хранит что-то, что сбылось только в его мире. Опять же — по-настоящему понять свое можно только, если знаешь чужое.
Этическая константа
— Считается, что есть общий принцип, присущий всем культурам: «не делай другому того же, чего не желаешь себе». Действительно ли это верно для любых культур? И действительно ли люди разных культур не желают себе одного и того же?
Людмила Веденина: Да, можно говорить о некой всеобщей этической константе. Этот универсальный принцип был сформулирован в I тысячелетии до нашей эры в священной индийской поэме «Махабхарата», и там он звучит так: «Что в другом не любишь, — того сам не делай». Далее этот афоризм повторялся всегда и везде. В изречениях Будды, у Конфуция, у Гомера, у Геродота, в текстах Библии, Корана мы встречаем эту формулу в разных вариантах.
Но наличие этого «общего морального знаменателя» не отменяет серьезнейших различий в понимании базовых ценностей. Да, в любой культуре есть представления о благе и о зле. Но в чем именно заключается благо? Чего именно ты не желаешь себе, а значит, и другому? И кто он, этот другой? Вот, например, возьмем понятие «свобода». Это безусловная базовая ценность в любой культуре. Но разные культуры вкладывают в него разный смысл. В 2006 году проходил X Всемирный Русский Народный Собор, где православное понимание свободы было противопоставлено ее пониманию в западноевропейской культуре. И такое противопоставление — не дань политике. Различие действительно существует. На Западе свобода понимается как возможность совершать те или иные поступки независимо от контроля общества. А в нашем понимании свобода предполагает самоконтроль и ответственность за свой выбор.
Еще пример. В 1948 году на заседании ООН была принята Деклара-ция прав человека, в первой статье которой говорится: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». Разум. Совесть. Братство. Предполагается, что это универсальные понятия, что все народы вкладывают в них один и тот же смысл. К сожалению, на самом деле, это совсем не так.
Поэтому одного только «золотого правила» недостаточно, чтобы строить отношения между людьми и народами, принадлежащими к разным культурам.
Александр Доброхотов: Этот принцип на практике неплохо работает. Конечно, люди разных культур и просто разные люди могут желать себе разного, но этот тезис надо правильно переформулировать, привести ситуацию «к общему знаменателю». Врач не хочет, чтобы у него отрезали палец, но делает это с пациентом. Если обойтись без софистики и сформулировать смысл ситуации корректно, то понятно, что врач не оставляет пациента без помощи и не хочет, чтобы его в аналогичном случае оставили без помощи. Однако «этической константой» этот тезис не назовешь: ведь этика возникает не там, где чего-то себе желаешь, а там, где что-то должен делать. По-моему, в роли этической константы лучше работает «категорический императив» Канта*.
Свято место не бывает пусто...
— Насколько этические ценности той или иной культуры основаны на ее религиозной традиции?
Людмила Веденина: Разумеется, влияние религиозной традиции огромно. Этические ценности любой культуры складывались на протяжении веков, а это значит — в традиционном обществе. Традиционное же общество не знает привычного нам разделения жизни на «светское» и «клерикальное». Там любой человеческий поступок получает религиозное осмысление, а значит, базовые ценности являются в значительной мере отражением духовного опыта данного народа.
При этом различия в религиях приводят и к различиям в этике. К примеру, в любой религии есть представления о добре и зле, однако именно христианство говорит, что зло можно победить только добром. Это видно из анализа текстов. В некоторых культурах — например, культурах Востока — считается, что зло может перетечь в добро, и между ними не существует резкой грани. Там это следует из представления о том, что мироздание едино, что человек никак из него не выделен, что единый закон действует и в природе, и в обществе, и в одном отдельно взятом человеке. Но в христианстве добро и зло радикально противопоставлены друг другу, между ними нет компромисса.
Но даже внутри христианской культуры разница между различными христианскими исповеданиями приводит к различиям и в базовых ценностях. Например, в западноевропейской культуре контраст между добром и злом менее жесткий, нежели в православной. Я могу сослаться на Ю. М. Лотмана, который, исследуя средневековую западную культуру, связывал эту нечеткость границы между добром и злом с догматом о чистилище. Вот есть рай, олицетворение абсолютного добра, есть ад — абсолютное зло, но между ними есть некая буферная зона, чистилище. И значит, ты можешь вести себя средне — не слишком греховно и не слишком праведно. А для русского человека это отсутствие резких контрастов между добром и злом кажется совершенно неестественным. Что проявляется, скажем, в «максималистских» пословицах вроде «пан или пропал», «грудь в крестах или голова в кустах», «одеждой беленько, душой черненько». В западноевропейских языках аналогичных пословиц, употребляемых в том же контексте, практически нет.
Александр Доброхотов: Исторически — культ всегда был источником культурных ценностей, в том числе и морали. Но постепенно от религии эмансипировались многие сферы культуры. Само по себе это еще ни плохо, ни хорошо. Хорошо, что культура стала автономной, что она развивается по своим законам, без вмешательства извне. Хорошо, что Церковь не отвечает за ее грехи и не расхлебывает последствия ее ошибок. Плохо, что культура без опоры на веру часто теряет ориентацию, да и свою завоеванную свободу, поскольку «свято место не бывает пусто»: невмешательство высших духовных сил оборачивается вмешательством низших. Но такова уж судьба европейской цивилизации: религиозная традиция сегодня лишь одна из равноправных культурных сил.
Да, нравственность может быть и безрелигиозной. Для того чтобы быть нравственным, не нужно ничего, кроме психической вменяемости и желания следовать принципам добра. Правда, здесь возникает некий тонкий момент: выбор добра предполагает свободу, свобода же невыводима из природы (в природе безраздельно властвует причинность). Приходится предположить, что есть «запредельный» источник свободы. Но все же сам непосредственный моральный акт может и не погружаться в таинство свободы: это уже дело испытующего ума.
Мне кажется — для христианского сознания важно понимание того, что некоторые дары Святого Духа основаны на принципе «сделай сам». Тому есть две причины, две «новости»: хорошая и плохая. Хорошая: человек получил от Бога дар свободы, который он не разделяет больше ни с кем в земном мире, и потому он сам должен утверждать и защищать свои ценности. Плохая: первородный грех обусловил одиночество человека в этом мире: то, что раньше он получал по благодати, теперь должен завоевывать собственным усилием. Но вера способна сделать и вторую, печальную причину самодеятельности человека преимуществом. Человеку часто (не всегда ли?) приходится делать моральный выбор без подсказки небес: ведь Закон и заповеди не могут предусмотреть все жизненные коллизии. Но если он готов отвечать за свой личный выбор, то тогда можно говорить и о его заслуге, о том, достоин ли он спасения. Человек не может спастись самостоятельно, но стать достойным спасения он может только сам. Именно в этом смысле этика (и религиозная, и безрелигиозная) всегда свободна от любого «запредельного».
Соблазн двумерности
— То, что сейчас принято называть «общечеловеческими ценностями» — это действительно тот самый «общий знаменатель»? Или это ценности современной западной культуры, выдаваемые за ценности всего мира?
Людмила Веденина: Отождествление ценностей Запада с общечеловеческими — это во многом миф, раздутый социологами и журналистами. И звучит этот миф, как правило, в политическом контексте — например, когда говорят о пагубном влиянии Запада на нашу культуру. Влияние действительно есть, и зачастую весьма негативное, но, на самом деле, все гораздо сложнее. Что такое «ценности западной культуры»? Ведь единой западной культуры нет, это журналистский штамп. В Западной Европе одновременно существуют совершенно разные культурные традиции, со своими зачастую несовпадающими ценностями.
Возьмем западное христианство. Оно тоже разное, католики придерживаются вполне традиционных воззрений, достаточно близких нам, а некоторые протестантские деноминации, в угоду духу времени, доходят до чудовищных вещей — к примеру, одобряют содомию. Есть на Западе люди, равнодушные к религии, чьи ценности сугубо рациональны. Есть и пламенные борцы с традицией, с христианством, именно их голос зачастую подается как голос «всего прогрессивного человечества».
Поэтому вместо того, чтобы бездумно осуждать «растленное влияние Запада», надо детально разбираться, о чем именно идет речь, какие ценности нам чужды, а какие близки. Реальность сложна и объемна, нельзя загонять ее в плоскость черно-белых представлений.
Александр Доброхотов: Я думаю, что сам по себе термин «общечеловеческие ценности» вполне допустим, но вопрос в том, какое именно содержание в него вкладывается.
А вот о том, что конкретно включать в пакет «общечеловеческих ценностей», единого мнения нет. Поэтому туда попадают самые разнородные вещи. Например, примат духовной свободы над правами государства — ценность в основе своей глубоко христианская. Вспомните: Петр же и Апостолы в ответ сказали: должно повиноваться больше Богу, нежели человекам (Деян 5:29). А вот человеческая жизнь (здешняя, земная) начала восприниматься как наивысшая ценность только в европейской культуре XIX века и именно в силу секуляризации мышления.
Вообще, надо разделять две разные вещи: реальный набор общечеловеческих ценностей и некий миф об этом наборе, согласно которому только то и является общечеловеческим, что ценится в современном обществе потребления. К реальным же ценностям относится то, что обусловлено как биологической, так и духовной природой человека. С биологическими все более или менее ясно, а вот что касается универсалий «от духа» — то это разум, который проявляется хотя бы уже в способности общаться с помощью речи, это право как уважение к чужой свободе, и это мораль как способность исходить в своих поступках из общего блага.
Если же говорить не с философских, а с богословских позиций, то можно было бы сказать, что всех людей объединяет созданность по образу и подобию Бога. Писание не объясняет, в чем именно состоят «образ» и «подобие». Вряд ли это случайное упущение. Не в том ли дело, что узнать их в себе — одно из «домашних заданий» человечеству? И мы видим, что даже у падшего человечества сохраняется способность быть носителями морали, права и разума, хотя и в поврежденном виде.
А вот ценности веры уже не таковы — они выше «общечеловеческого», они не «общеобязательны», а даруются только спасаемым. Но «общечеловеческое» дает шанс каждому стать достойным спасения.
Это интервью согласился прокомментировать для нас священник Георгий РЯБЫХ, и. о. секретаря по взаимодействиям Церкви и общества Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата: "ПО ЗАКОНАМ ЗДОРОВОЙ ЖИЗНИ"
