Дорогие читатели!
Представляем вашему вниманию два рассказа из книги, выпущенной издательством «Никея» — «Мой анабасис-3». Это продолжение ранее изданной книги о. Михаила Шполянского «Мой анабасис», хорошо принятой читателями. По словам «Никеи», содержание этих книг — открытое и душевное повествование о жизни нашего современника; в них автор делится своими воспоминаниями — искренними, проникновенными, местами смешными и курьезными. В книге «Мой анабасис-3» описан приход автора к вере, истории из его юности, приходской жизни, жизни возглавляемого им детского дома. Герои его повествований имеют конкретных прототипов в жизни, что делает книгу более близкой читателю.
Ведущий редактор рубрики «Библиоман» в «Литературной газете» Ольга Шатохина считает, что это «превосходная книга, написанная сочным и образным языком… Размышления о том, сколь "непредсказуемой и виртуозной планидой чувств и обстоятельств ведет нас Господь и учит жить по воле Божией, учит и смирению и неосуждению" щедро пересыпаны шутками и рассказами из серии "а вот еще был случай"».
Мы же предлагаем: прочитайте отрывки и судите сами.
Январской мороси студеная купель,
И радости рождественской
безбрежность,
И тихая светящаяся ель.
Как в детской ясности
встает начало года,
В прозрачном видении и пеньи хоровом.
И вновь звезда плывет по небосводу,
И Разум озаряет род людской.
Поминальная трапеза
В начале своего приходского служения я был строг зело, высокодуховен и глубоко ортодоксален в меру своего разумения этого понятия. В частности, я относился с большим предубеждением к поминальным трапезам. Как вообще ко многому в приходской обыденности. Считая необходимым добиваться некого стерильного православия, я всячески противился любым «плотским» излишествам вокруг церковных обрядов, мешающих их духовому восприятию. Особенно, конечно, меня возмущали совмещенные со свадебными празднествами венчания (действительно, в своих крайних случаях действа весьма малосимпатичные: зеленые от перепоя покачивающиеся женихи и с отвращением глядящие на очередную порцию «спиртного» — венчальную чашу вина — невесты), а также клубок суеверий и нехристианских обычаев вокруг погребения усопших.
Погребения. Вымученные и мрачные «глоссалии» родичей («Что же ты в той темной яме теперича-а-а-а! Что же твои глазоньки света никогда не побачуть!» и т. п.), закладывание в гроб водки и сигарет, бросание в могилу денег, вечная сверх-проблема — водружать крест в ногах или голове покойника?; и апофеоз погребальной деятельности: обеды. Как правило, обильные мясные трапезы с еще более обильными возлияниями.
Вследствие таких своих воззрений первое время я вообще ходить на поминальные обеды отказывался. Но в какой-то момент понял: традиция есть традиция, и если люди делают обильную поминальную трапезу, это вовсе не означает, что они не думают о душе усопшего. Обижались же на нежелание прийти на поминание, посидеть за столом и пообщаться с людьми все. А зачем обижать людей? Причем я убедился: действительно, общение с народом в такой простой, бытовой обстановке немало сближает людей со своим приходским батюшкой, помогает наладить контакт и взаимопонимание (что в те, только-только постсоветские времена, было крайне необходимым).
Я стал ходить на поминания. С хористами, с матушкой. В некоторых случаях это по-прежнему ощущалось неуместным — в случае глухой пьянки. Но гораздо чаще — я это видел! — присутствие на трапезе давало возможность рассказать и о Церкви, и о православии. Люди, как правило, слушали внимательно, заинтересованно, задавали вопросы. И сердечно благодарили при расставании.
В общем, привык я к поминальным обедам. И не только в «духовном» их плане. Действительно, в почти голодные годы средины 90-х это была чуть ли не единственная возможность оттрапезничать вкусно и обильно. Так что и хорошо поесть на обедах привык, и, иногда — что греха таить — ждал того.
И вот, как-то в один летний день 94-го года пригласили нас на погребение в ближайшее село. Село, не чета нашей Старой Богдановке, богатое даже в эти разоренные годы. И семья вполне обеспеченная, знакомая нам. Добрые и благочестивые люди. Хоронили старушку лет за 90; бабушка мирно жила и мирно скончалась. Так что все было
вполне благостно.
Первые числа июня, среда. Время тогда выдалось как-то особенно для нас голодное; без всякого преувеличения скажу, что буханка хлеба на панихиде и при крещении зачастую была единственная еда (кроме своего, выращенного на огороде, подножного корма — но что там еще было в начале лета?).
А семья, в которую нас пригласили, была небедной и хлебосольной. Правду скажу — ехали мы с хористами с предвкушением послепогребального угощения — миски горячего борща с мозговой косточкой и пюре с котлетами. А что среда? — так мы же «путешествующие». Да и людей нельзя обижать, нужно есть, что подадут.
На этом и попались.
После завершения погребального богослужения все направились домой к хозяевам. В просторных комнатах были накрыты столы; угощение, как мы и предполагали, было изобильным и на вид весьма вкусным, пахло восхитительно. Кроме чаемых котлет и пюре, была столь любимая мною сладкая лапша с вареными яйцами, голубцы, колбасно-мясная нарезка, сыры, блинчики со сметаной, и прочее.
Нас посадили на почетные места во главу стола. Рядом суетилась местная благочестивая старушка — Лукинична. Она все время приговаривала: «Присаживайтесь, батюшка, Андрюша, Ира, располагайтесь, кушайте. Для вас все как положено приготовили, чтобы вы покушали. Особо приготовили. Я-то подсказала, что сегодня день постный, что скоромного вы не можете. А у них все или с мясом, или с яичками, или со сметанкой. Но вы на них не серчайте, обычай такой, людям надобно все как положено дать… А вы кушайте на здоровье, вам все постненькое приготовили, как я им сказала, не сумневайтесь».
Перед нами стояли миски с пустой лапшой, горка хлеба и стаканы с компотом…
Однако мы все съели, и на том большое спасибо. Да еще вдоволь насмотрелись и нанюхались.
Вот так, Бог вразумил — чего стоит мое кондовое благочестие. За что боролись, на то, как говорится, и напоролись…
бескрайнее море песка.
Барханы, жара. Устала,
села отдохнуть на вершину бархана,
тяжело дышит. Видит: бежит страус, то-
пает ногами. Ворона:
— Эй, мужчина!
Страус (несколько опешив):
— Да!
Ворона, оглянувшись вокруг:
— Мужчина, а что,
у вас тут гололед?
— М-м-м-мммм? — с еще большим недо-
умением — Чего? Какой гололед?
— А чего это у вас все песком посыпано?
(фирменный кинбурнский анекдот)
<...>
Нетерпеливый грибобойца
Грибной сезон никак не разродится боровиками. Уже дней десять то там, то тут появляются по грибу, а то и по грибнице. Но все равно — отдельные артефакты, ведра не наберешь, системы не прослеживается. Впечатление такое, что грибам очень хочется родиться, но что-то не пускает. Уже и дождь обильный прошел, и тепло. Но ничего не меняется…
Однако, вот, на днях дружно двинулись мухоморы, а они, как правило, предшественники массового появления белых. Мухоморы большие, крепкие, красивые. Появляясь из-под толстого матраса хвои, первое время — пока не пробьют наст, создают характерный белогрибный пейзаж — высокие плотные бугорки характерного вида. Так и предчувствуешь — отодвигаешь хвою, а там крепкий белый бочонок с палевой шляпкой. Отодвигаешь — а там красное великолепие в декоративных белых веснушках: не то…
Шел я вчера по лесу, белых практически нет, пару штук нашел, а вот мухоморы — везде. Да еще лес хорошо похожен передо мной, видно, совсем недавно. Ходок был энергичный, площади оббежал немалые. А я шел, получалось, вроде как по его следам. Как следопыт наблюдаю вот такую картину.
Первый этап. Предшественник внимательно и аккуратно осматривает все холмики, приподнимает хвою, и, как увидит красный окоем, идет дальше. Затем пошел период быстрого осмотра: хвойный покров скидывается весь, скорее всего, палкой. Мухоморы красуются во всем своем великолепии.
Далее мухоморам стало хуже, грибной охотник, похоже, начал раздражаться: головки веселых грибов частично поломаны, частично сбиты, причем заметно, что футбольные удары по грибам становятся все более мощными. А с какого-то момента шляпки уже не разлетаются вокруг: они энергично потоптаны. Раскрыв ударом палки очередной хвойный холмик, рассерженный грибник с силой прихлопывает невинное растение сверху сапогом. Среди развороченной хвои остается бело-красное пятно из крошек и пластинок. Такое зрелище открывается передо мной еще на полчаса хода.
В конце концов, я, следуя маршруту того же сердитого грибника (свернуть из этого перелеска особенно было некуда: по сторонам молодые посадки), выхожу на просторную полянку. Полянка опять же покрыта холмиками хвои. В центре был, видимо, самый большой. Холмик раскрыт, и на его месте впечатанные в землю останки большущего мухомора. Судя по всему, здесь терпение моего предшественника иссякло окончательно. Мухомор не просто растоптан, а буквально вбит в землю; даже просматривается отпечаток каблука. На этом акте вандализма у грибника, видимо, то ли последнее терпение иссякло, то ли лимит времени закончился. Все остальные холмики на поляне нетронуты. Грибоборец ушел.
Я осторожно поддеваю палкой хвою на ближайшем бугорке. А под ним — кругло-толсто-белое. Еще один бугорок, еще один. Непосредственно вокруг растоптанного мухомора кольцом росло пять прекрасных боровиков. Правда, дальше все холмики — ожидаемо-мухоморные.
Вот так, рано закончилось терпение у моего коллеги, до доброго ужина на большую семью не дотянул совсем немного.
Мда, как часто повторял батюшка Иоанн, «все получает тот, кто умеет ждать».
Источник: издательство «Никея».
