Появление
Появление Мишки в нашей жизни было самым романтичным. Однажды темным и вьюжным декабрьским вечером я поехала на южную окраину Москвы – по делам. Но было не до дел: в хозяйской кухне сидел очень милый немного знакомый мне человек, глубоко расстроенный. На коленях у него помещался довольно крупный котенок из тех, которые мне всегда нравились: пуховый, дымчато-пятнистый и с роскошным хвостом. Мне тогда показалось, что его немного портит белое асимметричное пятно на морде, но вот уже больше 14 лет как мне так не кажется. Котенок заводил глаза к небу, махал ресницами (не путать с глазными вибриссами! у него были самые настоящие ресницы, длинные и пушистые – и сейчас есть) и, казалось, прощался с белым светом. И было с чего: вокруг ног его естественного защитника и покровителя вились взрослые кот и кошка и непрестанно шипели. Визави с оным защитником сидел крупный черный лохматый пес и непрерывно лаял.
Несколько человеческих участников этой сцены тоже выглядели весьма расстроенными, то есть выступали на стороне котенка. Но что они могли поделать, если роковые силы судьбы обрушились на это беспомощное существо? Женская часть семьи его хозяина заявила, что достаточно в доме одной кошки, матери вышеописанного, а держать при ней сына – непозволительная роскошь. Его крестница-школьница договорилась с подружкой, которой очень хотелось пушистого котенка, что та его возьмет. Вот бедный хозяин, очень котенка любивший, сунул его за пазуху и при ужасной погоде (см. начало) повез через всю Москву с севера на юг в семью крестницы. А когда привез, то позвонила подружкина бабушка и сказала, что они с внучкой поругались и в наказание никакого котенка той не будет. Оставалось только немного передохнуть в не очень располагающей обстановке, снова совать страдальца за пазуху и тащить обратно по вьюге через всю Москву в дом, где был обеспечен более чем холодный прием.
Мне стоило героических усилий смолчать, но я смолчала. А приехав домой, сказала мужу:
– Давай возьмем котенка, – и вкратце описала ситуацию.
Никакого особого энтузиазма глава домашней церкви (в дальнейшем для краткости будем называть его Я. Г.) не проявил, вяло пробормотав, что-де если ты очень хочешь, то возьмем, но ведь мы договорились жить без животных; это очень сковывает, не будет никаких совместных поездок и вообще ответственность... В общем, вопрос повис в воздухе, а для настаиваний было уже поздно.
Важно, что все это было во вторник.
В среду Я. Г. отправился на работу, а ко мне приехала коллега. И тут по комнате, где мы сидели, по четкой диагонали, нагло, враскачку, гремя когтями, прошла большая МЫШЬ. Я немедленно позвонила мужу и твердо сказала:
– У нас мыши. Наташа свидетель. Берем котенка.
В трубке раздались вздох и согласие. Я молниеносно позвонила несчастному хозяину и мигом его осчастливила. Только договорились, что он привезет котенка с утра в субботу, чтобы мы закупили необходимые ему предметы и продукты и смогли быть с ним весь день до вечера, чтобы привык.
А в четверг, когда Я. Г. пришел с работы и ужинал, по кухне наискосок не торопясь прошла мышь поменьше. Тут моя жизненная опора, слегка вздрогнув, задалась вопросом:
– А нельзя попросить, чтобы его прямо сейчас привезли?
Но договор есть договор, и котенок появился утром в субботу. Как полагается, он тщательно обошел всю квартиру и завалился спать. К вечеру проснулся и еще раз обошел квартиру, причем проделывал какие-то таинственные телодвижения (очень было похоже на ритуальный танец) на мышиных трассах. И поел.
С тех пор мышей в доме не было. И мы с удовольствием представили себе, как они в панике пакуют чемоданы, защемляя друг другу лапы и хвосты, и переругиваются хриплым шепотом.
Как он стал Мишкой
Мишкой он стал очень скоро, приобретя заодно парадное (практически неупотребляемое) имя Муркель-Муркис де Миша (первое слово немецкое, второе литовское, остальное, понятно, французское, но по-французски пишется demi-chat, то есть полукот, и подразумевается, что на другую половину – существо более высокого ранга). А почему Мишка – на этот вопрос мы через несколько лет отвечали одному священнику:
– Видите ли, батюшка, он был в детстве очень похож на медвежонка-гризли: лапы толстые, ходит, загребая, лобастый и крупный.
На это батюшка осчастливил нас притчей:
– Вот видите, что значит наречь слова вещам: вы его назвали Мишкой, и он стал думать, кем ему лучше расти, котом или медведем. В конце концов решил, что котом все-таки лучше, да уж поздно: видите, какой большой вырос.
Вырос действительно большой: всю свою взрослую жизнь весил 6,5 кг, причем жирным не был, а по Высоцкому, только челюсти да шерсть. И очень мощные мускулы. И чудовищной величины и остроты когти. И огромные клыки в тех самых челюстях.
Всю свою жизнь с котом мы (бестактно, как постепенно выяснилось) гордились тем, что при первом знакомстве с ним большинство людей восклицает «Ой, какой огромный!» или что-то еще в том же роде. Иногда, правда, заметно было, что его это не радует, и чем дальше, тем больше. Потом я прочла, с каким раздражением реагировал на тот же возглас относительно себя при тех же обстоятельствах Сергей Довлатов. И призадумалась о судьбах людей и котов.
Дальнейшая жизнь летом и зимой
Или, если хотите, зимой и летом. Зимой Мишка сильно скучал по даче, и всякий, кто оттуда приезжал, пользовался его повышенным вниманием. Если же кто-то из нас не ко времени, вне сезона собирался на дачу, кот всерьез дулся и даже не выходил попрощаться, а принципиально поворачивался к путешественнику задом и пыхтел; при этом было совершенно понятно, что он считает, что там лето, а мы держим его в зиме по необъяснимой и недостойной вредности. Обратная тяга наблюдалась только один раз, когда я летом на даче собралась на работу и в довольно ранний час отправилась к поезду. Какое-то движение сбоку при влекло мое внимание, и я, повернувшись, увидела, что мой кот с целеустремленным видом топает по кювету, явно намереваясь тайно сопровождать меня во что бы то ни стало. Пришлось сползать в кювет, выгребать оттуда кота, который умеет выражать неповиновение превращением в жидкую субстанцию и вытекать, хватать его тем не менее и тащить, преодолевая некоторое сопротивление. К тому же дачные электрички – это вам не метро, ходят хорошо если раз в час, и я, несколько нервничая, вступив на территорию участка, заорала, чтобы взяли у меня настырную зверюгу. Получила от сонных родных и близких по полной программе за нетактичное поведение, сдала животное с рук на руки и поскакала на электричку. Успела.
Одним из интереснейших видов мишкиной деятельности было его участие в учебном процессе. Несколько лет я вела небольшую группу студентов Российского православного университета, и занимались мы у меня дома, тем более, что групповые занятия постепенно перерастали в индивидуальные. Студенты сидели полукругом, в центре которого был секретер, я – за секретером, боком к нему, все время поворачиваясь к студентам. Постепенно я начала подозревать, что крайне внимательное и прилежное выражение их лиц на занятиях как-то не связывается с обычным для современного студенчества прохладным отношением к домашним заданиям. Сидят, как позируют, и не шелохнутся, и у всех очи горе и лица такие вдумчивые. Потом я, проследив направление их взоров, обнаружила, что Мишка всегда взгромождается на верх секретера и в свою очередь не сводит со студентов горящих совиных глаз. Ему тут же было присвоено звание «господин инспектор». Инспектирование явно пришлось ему по душе, так что когда студенты благополучно прошли курс немецкой премудрости, и ко мне стали ходить молодые авторы журнала (с которыми мы сидели уже за письменным столом), кот немедленно занимал свое инспекторское место на секретере. Вообще для кота позиция наверху – это одно из засадных положений, так что немудрено, что выглядел он грозно. Не очень молодые и совсем немолодые авторы тоже приходили, но их он не инспектировал.
Зато студенты неоднократно бывали мной пойманы за комичной попыткой определить с помощью Мишки уровень своей духовной продвинутости. Дело том, что кот, как и все его сородичи, абсолютно не допускал прикосновений к пузу, карая невежу страшными царапинами. Исключение делалось только для духовных лиц, их он не трогал, так что они могли его трепать, как хотели. Не раз и не два я во время перерыва обнаруживала студента, который ходил кругами вокруг возлежащего кота (тот на это время бросал свою инспекторскую позицию) и с мучением во взоре протягивал дрожащую длань, то трусливо ее отдергивал. Бедные дети очень хотели прославиться уровнем своей духовности, но в то же время не без основания опасались, что уровень вполне может не дотягивать, а когти ужасающие. Такой вот синдром голого короля. Думаю к тому же, что они, будучи студентами православного университета, что-то понимали в апостольской преемственности и не были до конца уверены, что их духовное совершенство способно заменить великое таинство рукоположения. Но попробовать хотелось.
С годами развилась градация прошения о пище. Примерным образом она может выглядеть так: особое мурлыкание («просительная ектения»); сидение возле миски (пикетирование); лежание возле миски (сидячая забастовка), кружение вокруг ног со слабыми вскрикиваниями (мирная демонстрация); цепляние передними лапами за край стола с нежными и печальными взорами (попытка вызвать жалость); вспрыгивание на стол (крайняя мера). На старости лет этой крайней мере предшествует брюзгливый крик, мол, могли бы и запомнить мои привычки. Это он врет, потому что ест не по часам, а когда в голову взбредет, и постоянна только ночная прожорливость.
В свое время Мишка, чтобы не угодить в воду, проделал сальто над ванной, нарушающее законы гравитации (а может, аэродинамики, не знаю точно) и, наверное, запомнил это как случай смертельной опасности, от которой он счастливо избавился. Справедливо не доверяя уровню моего физического развития и уяснив, что время от времени я принимаю водные процедуры, он решил на всякий случай бдить. Когда это произошло в первый раз, он меня сначала напугал, потом насмешил. Судите сами: я мирно пребываю в ванне, и тут под дверь, совершенно как в «Майской ночи», подсовывается страшная котовая лапа, которая скрежещет когтями по кафелю и всерьез намерена его выломать; одновременно дверь ходит ходуном под напором мощного плеча. Я, мокрая и несчастная, вылезаю из ванны и открываю ему дверь. Немного посуетившись, он выходит. Из двери дует; я ее закрываю. Все повторяется. Причем неоднократно.
Со временем кот разработал методы убеждения (сидение на стиральной машине со взглядом в упор, хождение по краю ванны с паническим мяуканием) и даже принуждения (насильственное притаскивание Я. Г. с тем, чтобы тот положил конец экстремальной ситуации; кое-как домываясь и одеваясь, я имела неудовольствие слышать, как они препираются под дверью). Эту свою заботливость он перевез и на новую квартиру.
Необходимо упомянуть и выкристаллизовавшийся с годами обычай вечернего прощанья. Я ложусь спать (перед этим – бурная сцена, потому что никакой кот не может вынести стеление постели и не вмешаться самым решительным образом) и вижу в изножье УШИ. У этих нехитрых органов слуха богатые выразительные возможности; сейчас они выражают добродетель и просьбу. Говорю: «Иди сюда». Вздох, прыжок, и со звонким торжественным мурлыканием кот пружинящей парадной походкой идет по мне. Дойдя до груди, начинает древний ритуал, очень для меня болезненный: он меня утаптывает, потому что некогда его прародичи в степях и саваннах именно таким образом готовили себе лежбище в травах. Очень больно, но можно прекратить, поглаживая ему с легким нажимом спинку; это возвращает его в цивилизацию. Улегся, помурлыкал (иногда, в лирическом настроении, потерся мордочкой о лицо), чуть вздремнул, потом, встрепенувшись, ушел на свое обычное место (стул около дивана).
Во всяческую ерунду вроде котовых аур и биотоков я не верю, но что есть, то есть: Мишка неплохо работает диагностом. Если мне неможется и я устраиваюсь полежать, а он как ни в чем не бывало занимается своими делами (например, спит в соседней комнате), значит, нечего мне залеживаться, ничего кроме некоторой усталости со мной не происходит. Но если кот при этом надолго устраивается в ногах, значит, считает меня больной (а уж если растянулся рядом – плохи мои дела).
Однажды он был идеальной сиделкой.
Была у меня пневмония, и кот двадцать дней отдежурил на том самом стуле у дивана, отлучаясь только быстренько поесть и в туалет. Это его дежурство по ночам приносило совершенно реальную пользу: от пневмонии и от температуры я задыхалась и сбрасывала одеяло, чего делать нельзя. Конечно, натянуть одеяло кот не мог, но делал все, что в его силах: начинал по мне скакать и тем самым будил. Я говорила «спасибо, кот», поправляла одеяло и засыпала до следующего раза.
Его явное сочувствие проявилось однажды в трагикомической форме. На этот раз у меня был грипп с тяжелой головной болью. В какой-то момент я обнаружила, что кот сидит надо мной на подоконнике и смотрит внимательно. Желая отплатить ему за верность, я слабо пискнула «Мишка» и чуть подняла руку, изображая приветственный жест. И вот, бедный зверь уцепился за эту самую руку двумя лапами (без когтей!) и сделал отчаянную попытку поднять ее к себе и, наверное, прижать к сердцу. Конечно, у него ничего не вышло; без противостоящего большого пальца он ее толком не мог ухватить, а поднять в любом случае силенок бы не хватило. Но благородство намерения я оценила.
Заботы Мишки обо мне этим отнюдь не исчерпывались. Если мне случалось поздно засидеться с книгой, кот буквально из себя выходил. Сначала он сидел в коридоре и орал нарочито противным голосом. Потом подходил поближе. А если я и тут проявляла упрямство, он подсаживался к дверце аптечного шкафчика и настоятельно требовал валерьянки, объясняя, что со мной никаких нервов не хватит. Тут я проявляла действенное раскаяние, уврачевывала душевную рану кота и шла спать.
К валерьянке он относится в общем как к лекарству и старается омочить в ней щеки и вибриссы, чтобы устроить подобие ингаляции (необходимая для кота доза: две капли валерьянки на розетку воды; хватит и полакать, и опрокинуть). На даче у меня была устроена «клумба для психопатов» – пустырник и валерьянка; оба растения очень декоративны. Мишка никогда живой валерьянкой не пользовался, наверное, потому что знал, что если надо будет, ему и так дадут. Местные же коты, как евангельские воры, подкапывали и крали (лечебными свойствами обладает только корень валерьянки, а листья вовсе даже и не пахнут). Точнее, стремились, потому что Мишка стоял на страже ценного продукта. В начале сезона по утрам мы находили на дорожке возле валерьянки клочки шерсти. Дымчатой там не было! Затем набеги прекращались.
Вообще начало сезона всегда было для Мишки временем особых хлопот. Нужно было напомнить всем котам, что участок принадлежит ему и заходить сюда не следует. Нужно было навестить всех знакомых кошек и осведомиться об их расположении. Затем необходимо было утверждать и расширять контроль над окружающей территорией.
Растительность у меня была повышенного качества и невероятного для подмосковных дач разнообразия, поэтому все время приходилось принимать группы экскурсантов. Мишка этого не одобрял. При появлении чужаков он крутился вокруг меня и поглядывал призывно и выжидающе, мол, по первому твоему сигналу кидаемся в атаку. Поскольку сигнала не следовало, он озирал меня полужалостливым, полупрезрительным взором и удалялся.
Одного человека Мишка очень не любил – и было за что, но тогда мы об этом еще не знали. При его редких появлениях кот прибегал к высшим угрожающим мерам: носился по двору, слету заскакивая на деревья до половины ствола, и оттуда поглядывал воинственно, – своего рода джигитовка. Убедившись и на сей раз, что я не собираюсь выступать с ним объединенным фронтом, тихо соскальзывал с очередного дерева и скрывался.
Я уже упоминала о том, что Мишка уважал духовенство. Постепенно выяснилось, что уважение это переходит, так сказать, звериные границы. Однажды один веселый батюшка, уходя, увидел, что Мишка вроде бы вышел его проводить и, расшалившись, сказал: «А ну, Мишка, иди сюда, я тебя благословлю». И кот подошел и подставил головку. Потрясенный батюшка перекрестил ему лобик со словами «Всякое дыхание да хвалит Господа». Позднее то же самое по собственной инициативе делали и другие священники – с теми же словами. Очень уж у кота умильный вид.
Но однажды Мишка показал, что он способен и на явную недоброжелательность. Я по неопытности впустила в квартиру двух иеговисток, «купившись» на предложение побеседовать о Библии.
Беседа не задалась, потому что я прежде всего стала выяснять, какую организацию они представляют, а они изо всех сил противились самоидентификации. Вырвав из них признание, я сказала, что моя точка зрения на Библию укладывается в рамки Православия и вряд ли у нас получится конструктивный диалог, поэтому я прошу их удалиться. Вместо того чтобы последовать этому предложению, они начали наперебой ругать Православие. Я еще раз попросила их уйти, но безрезультатно. Тем временем пришел Мишка, встал у моих ног, как верный пес, вытянул шею в сторону незваных гостей и зарычал. Дамы замолчали. Я взяла Мишку на руки – мало ли что – но он продолжал рычать в том же направлении. Дамы заохали и поспешно ушли. Конечно, кот отстаивал мои интересы, а не церковные, но получилось все равно здорово.
И еще раз он послужил если не участником, то предметом «экуменического диалога». К нам зашел человек с работы Я. Г., баптист. Мишка вышел встречать гостя, который подчеркнуто невнимательно скользнул мимо него нарочито прозрачным взглядом. Спрашиваю:
– Вы не любите кошек?
Он отвечает звонким и твердым голосом:
– Про кошек в Писании ничего не сказано.
Этого мне говорить не надо было, потому что я немедленно сказала ему и про всякое дыхание, которое призвано хвалить Господа, и про стенает и мучается всякая тварь [1]. С тех пор этот человек заочно проявлял к Мишке всяческое уважение и всегда при встрече осведомлялся у Я. Г. о здоровье и самочувствии почтенного животного. Что дало повод Я. Г. предположить, что он уверовал в то, что в Писании сказано именно про Мишку.
Иногда Мишка считал нужным смирно сидеть и слушать, когда читались правило или канон, но настолько нерегулярно, что это можно считать простым совпадением. Однако вряд ли похож на совпадение следующий случай. Звонит мне знакомый батюшка и говорит, что у его дряхлого кота Мурзика инфаркт и тот умирает в страшных мучениях. Я посочувствовала. Через некоторое время обнаружила, что Мишка, свернувшись, лежит под иконами. И так весь вечер. Не идет есть, не идет прощаться со мной на ночь. Так и пролежал до раннего утра. А потом батюшка мне рассказал, что после его звонка мне Мурзика оставили боли и он к утру мирно отошел. После этого мы неоднократно замечали, что когда кот начинает кукситься, то в конечном итоге идет лежать под иконами, и через какое-то время (довольно длительное) ему становится легче. А в этом году старичок провел под иконами почти всю Страстную седмицу и часть Светлой. И воббще довольно часто там обитает [2].
Нужно сказать, что Мишка на даче разительно отличается от Мишки в Москве; там он какой-то грозный барон, проводящий время в походах, охоте, поединках и ухаживании за дамами, что тоже чаще всего связано с поединками. О необходимости приласкаться и помурлыкать вспоминает хорошо если недели через три. Другое дело, если мучительно болят раны; тогда приходит и требует ухода. Особенно это касается вычесывания отболевших струпьев, потому что он не умеет сдирать их без травм, а мы умеем. Ну, и еще клещи, о которых говорить пока не время.
Когда Мишка был в расцвете юных сил и красоты, у него на какое-то время взыграло тщеславие, и под вечер, часов в пять-шесть, он выходил за калитку, садился в красивой позе и принимал поклонение. При этом собачки величиной до скотч-терьера включительно обходили его по большой дуге, люди же издавали восторженные восклицания, которым он благосклонно внимал. К счастью, этот период длился недолго. Но включил в себя один замечательный эпизод.
Как-то слышу я трио восторженных голосов; дамы в общем знакомые. Мишку обзывают сладкой кисой. При этом с болью в голосе говорят, что-де наш-то охломон сегодня опять драный пришел. Я осторожно спрашиваю, какого цвета охломон. Белый, говорят мне. Ничего я на это не сказала, а могла бы, потому что в предрассветных сумерках Я. Г., вооружившись ковшом холодной воды, мчался на шум битвы в конец участка, а прибыв, воителей уже не застал, зато клочья белой шерсти обрел во множестве. Внешность обманчива.
Отчасти обманчиво и распространенное мнение о котах-лентяях-лежебоках. Мы одно время тоже поддались этому мнению и подшучивали над Мишкиным обыкновением в разгар лета спать в кустах пионов. Это продолжалось несколько лет, пока мне однажды не пришло в голову навестить кота в его роскошном сибаритстве. И оказалось, что никакого сибаритства и в помине нет и что кот вовсе даже не спит, а лежит с суровым и непреклонным видом, а его правая лапа по плечо засунута в мышиную нору. Можно себе представить, что чувствовали в это время обитатели норы! Во всяком случае, эта психическая атака напрочь отбивала у них аппетит, потому что та пара пионов, между которыми располагался Мишка, пышно цвела год за годом, а остальные пышностью не поражали.
И еще один раз Мишка вроде бы безмятежно спал на крыше низкого сарайчика, как вдруг на глазах Н. А. шумно с нее обрушился. Она решила, что кот свалился во сне, и поспешила на помощь. Однако прежде чем она достигла места катастрофы, кот уже как ни в чем не бывало запрыгнул обратно на крышу... с ящерицей в зубах.
При всех излишествах дачной жизни в глубине души наш кот продолжал хранить благородство и добродетель, о чем свидетельствует не только то, что, насытившись подвигами, он снова становился дружественным, но и два нижеизлагаемых случая.
Как-то Мишка, преследуемый собакой, влетел на участок и с разлета махнул на старую яблоню, очень высокую. Самостоятельно слезть с нее он не мог бы ни при какой погоде; ведь не на пустом же месте в «Винни-Пухе» Крошка Ру рассказывает о Тигре (очевидно, со слов последнего), что Тигры не могут слезать с деревьев, потому что хвосты мешают. Дело, конечно, не в хвостах, а в когтях, которые загнуты назад. А для того, чтобы спускаться, пятясь спиной, нужен интеллект повыше кошачьего (и тигриного в том числе).
Пришлось доставать садовую лестницу и кликнуть соседа Колю. Сосед пошел охотно, но говорил чуть больше, чем обычно, то есть несколько волновался. Снял он пострадавшего в одно мгновение, после чего долго восхвалял его за примерное поведение: Мишка не только безропотно пошел на руки к чужому в общем человеку, но и нежно прильнул щечкой к его груди и не шевелился. Обнаружилась и причина Колиной разговорчивости: предыдущий спасаемый кот изодрал его в клочья, а при Мишкиных размерах и репутации он ожидал чего похлеще.
Поводом во втором эпизоде тоже была собака. Дело происходило на дачном перекрестке, где несколько дам обсуждало мировые проблемы и уход за помидорами. А Мишка мирно трусил по своим делам и никого не трогал. Тут появилась собаковладелица с кошмарной громадиной (редкой и потому невыясненной породы) на поводке. Увидев Мишку, громадина сочла его достойной добычей и выпрыгнула из ошейника. Кот же поступил мудрейшим образом: метнулся к знакомой даме и прижался к ее ногам. Громадина застопорилась, хозяйка ее отловила, была обругана окружающими (боюсь, что Господа возблагодарил только кот) и пошла дальше. Спасительница же, сама перепугавшаяся до полусмерти, сказала: «Ну, Мишка, пойдем отдохнем», – и пошла к себе в калитку. Кот – за ней. Она присела на крылечко; кот примостился рядом. И тут эта замечательная женщина стала благодарить его за доверие и каяться в том, что не всегда думала о нем хорошо (суть их конфликта была в том, что Мишка дружил с ее котом Силькой, но занимал главенствующую позицию в их отношениях; Силька его преданно обожал, но хозяйке было обидно). Мишка благосклонно ее выслушал, помурлыкал и пошел домой.
Да и кроме того бывали моменты, заставлявшие предположить, что кот, уматывая на два-три дня, вовсе не чувствует себя так уж безупречно в своем праве, как, например, современные подростки. Неоднократно бывало, что я, обеспокоенная его очередным отсутствием, выходила ночью из дома и бродила по участку. Где-нибудь в дальних краях вдруг слышалось робкое, осторожное мяу, даже скорее мик. Я радостно окликала блудного кота, и он бодро выскакивал из мокрой травы. И мы шли домой. Значит, муки совести были ему не чужды.
[1] Однажды, задолго до Мишки, когда у меня собралось несколько друзей, речь зашла именно об этих словах апостола Павла.
В разгар обсуждения наш пес Франтик страшно завыл, стоя у дверей, и выступил тем самым сторонником буквального прочтения.
[2] Совсем недавно кот из дружественной нам семьи, известный как грозный и ужасный Мики, поразил своих хозяев тем, что во время чтения вечернего правила тихохонько сидел на шкафу (тихо сидеть ему вообще-то не очень свойственно) и начал слезать с него только когда были произнесены последние слова.
