Мы беседуем с Михаилом ЩЕПЕНКО, художественным руководителем театра "Камерная сцена", доцентом Ярославского государственного театрального института и МГПУ, заслуженным деятелем искусств РФ, лауреатом российских и международных фестивалей.
Михаил ЩЕПЕНКО родился в 1945 году в Новокузнецке. Учился в Пензенском художественном училище, затем во Всесоюзном юридическом заочном институте. Вскоре после окончания юридического института поступил в Театральное училище имени Б.В.Щукина на режиссерский факультет. Вместе с женой, Тамарой Сергеевной Басниной, также выпускницей Щукинского училища, прошел весь путь от театра-студии в МХТИ (ныне – РХТУ) им. Д. И. Менделеева до создания Театра русской драмы "Камерная сцена". Сейчас Тамара Сергеевна – директор, режиссер и актриса этого театра, Михаил Григорьевич – его художественный руководитель, режиссер-постановщик и актер. В 1998 году ему присвоено звание "Заслуженный деятель искусств России". В 1996 году году получил третье высшее образование – окончил Православный Свято-Тихоновский богословский институт (ныне – Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет). Имеет двоих детей и четырех внуков.
– Михаил Григорьевич, как родился Ваш театр?
– В 1974 году мы с моей супругой, Тамарой Сергеевной Басниной организовали театральную студию в Химико-технологическом институте имени Менделеева. Мы решили, что нужно делать свой театр.
Уже тогда в студии Менделеевского института мы составили устав, в котором была такая строка: “Стать театром, нужным обществу”. Тогда это казалось безумием, но мы развивались, ставили спектакли, в 1978 году переехали на Новослободскую улицу, в 1979-м – на улицу Чехова. Мы тогда так и назывались – “Театр-студия на улице Чехова”. Мы были любительским коллективом, но работали на износ – играли по 25 спектаклей в месяц. Перегрузка была колоссальная. В 1987 году встал вопрос – либо становиться профессиональным театром, либо разойтись. Надо сказать, что в то время, в конце 80-х, появилась возможность создать профессиональный театр. Но, хоть театр “Камерная сцена” и возник в 1987 году, все же годом его рождения мы считаем 1974-й – год начала нашей работы в театральной студии.
– Ваш театр многие называют православным. Как Вы к этому относитесь? И что это такое – православный театр?
– Мы не называем себя православным театром. Мы – “театр русской драмы”. Просто мы стремимся по духу быть православными. По Гоголю, назначение искусства – быть ступенью к храму. Он писал, что хотел бы ничего не говорить о Боге в своих произведениях, но так, чтобы человек, прочитав его прозу, был устремлен к храму. Это на самом деле очень трудно.
У нас были разные стадии. Когда-то мы в Бога не верили – тогда, в 70-е годы у нас был этап атеистический, этап социального протеста. Начало 80-х – это увлечение восточными учениями. Мы тогда поставили спектакль “Чайка по имени Джонатан Ливингстон”. Я помню, тогда атмосфера у нас была светозарная, но холодная... Этот спектакль уже давным-давно снят, а нам и сейчас звонят, спрашивают, не будем ли мы его еще играть.
Потом мы стали пытаться примирить христианство с восточными учениями. Слава Богу, через какое-то время поняли, что находимся в не очень хорошем состоянии духа, которое называется прелестью. Так, постепенно, мы пришли к Православию, и поняли, что это – наш путь . Это произошло примерно году в 1989-м году.
– А ваш коллектив, он тоже поменял мировоззрение, или поменялся сам?
– Театр – это не только идейный стержень, но еще и доверие и любовь к лидеру. И многие пошли за нами из любви и доверия к нам. Они верили, что мы ничего не выдумываем, не лжем, а сами мучительно ищем. Конечно, никто не говорит: “Ты не ходишь в храм – уходи из театра” или: “Молись с нами”. Мы понимаем, что процесс прихода к вере каждого человека таинствен.
– Как вы подбираете актеров, кто они?
– В 1989 году у нас возник очень хороший союз с Ярославским театральным институтом. Я руководитель курса в этом институте, и в нашем театре играют только наши выпускники и студенты. Мы пробовали работать с выпускниками других вузов, но у нас не получается. Сейчас студент театрального вуза учится и знает, что через четыре года он должен “продаться”, и у него формируется своеобразная психология, которая для нас неприемлема. Мы строим наш театр в первую очередь как коллектив единомышленников, и для нас очень важна психология общего дела. Модель “театр – семья” для нас всегда была единственно возможной, и этот дух нам очень важно сохранить.
– Сколько у вас сейчас актеров в театре?
– Примерно человек двадцать.
– А по какому принципу вы выбираете репертуар?
– Основное, наверное, – необходимость высказаться на тему, которая актуальна для общества. Это не обязательно драма. Мы ставили Шмелева, Одоевского, много раз ставили спектакли по прозе Чехова. Это усложняет работу, но одновременно является катализатором каких-то художественных открытий. Например, в спектакле “Необойденный дом” по притче Одоевского мы всё думали, как показать путь главной героини, когда ей кажется, что она идет всего несколько часов, а на самом деле проходят годы. И возникло решение – через кукол разного размера, путешествующих над ширмами. А “Куликово поле” Шмелева – вообще произведение антитеатральное, в нем почти нет диалогов. Казалось, сценический эквивалент найти невозможно, но ставить его было просто необходимо: в нем поднимается важнейшая проблема – безверие человека, который хочет верить, осознает необходимость веры, а в сердце веры нет. Как вера приходит в сердце? Это, наверное, самая трудная тема для искусства, но мы готовы говорить и на эту тему, потому что она сверхзначима. Для нас важен путь человека к христианству, путь блудного сына.
– Ваш театр – русской драмы. Это принципиально?
– В это название вложено два смысла. Первый – это то, что наш народ, наше отечество переживает русскую драму. Второй – наша русская классика, русская литература имеет православные корни. И ориентироваться на свои национальные корни, мне кажется, очень важно. Томас Манн называл русскую литературу святой. Это особенная культура, это наша основа. Но если мы встретим в мировой драматургии то, что для нас будет столь же актуально, мы можем поставить и эти пьесы.
– У Вас есть сверхзадача?
– Все идейные определения, как только начинаешь их формулировать, всегда обедняют сущность. Религиозные заповеди в искусстве очень трудноосуществимы, но иного не дано и в меру наших скромных сил нужно пытаться это делать.
– Служит ли театр искушением для христианина? И является ли для Вас камнем преткновения неоднозначное и даже отрицательное отношение многих святых отцов, да и современных священников к театру?
– Лет десять назад эта тема была для нас очень актуальна. Мы с Тамарой Сергеевной даже обращались к отцу Иоанну Крестьянкину, но он ответил в письме: “Я в этом вопросе не компетентен... Будьте в Церкви”. Потом мы поехали к блаженной Любушке, которая жила под Питером. Мы ей в двух словах рассказали, что работаем в театре, а она: “Плохая ваша работа, плохая, плохая”. Я говорю: “Ну что, бросать ее? Она задумалась и отвечает: “Нет, не бросайте. Бога не забывайте”.
Дело в том, что по силе воздействия театр – это мощнейшее оружие. И правильно ли будет отдать это оружие в руки тех, кто несет людям совершенно иное?
Особая проблема – грех лицедейства. Как избежать этого раздвоения, даже раздесятирения по ролям? Я, кажется, нашел способ, чтобы человек, играя, сохранял целостность личности. Отношение к образу должно быть сочувствующим. То есть актер не входит в образ и не равнодушен к нему, а имеет свое личностное отношение.
Конечно, театр – дело опасное. Путь спасения в искусстве очень узок, а в театре он вообще уже узкого, но важно искреннее служение идее. Если есть искреннее желание сказать слово, угодное Богу и нужное людям – только это дает право быть в театре. А если ты служишь своей славе, удовольствию от перевоплощения – тогда, наверное, не стоит этим заниматься.
– Как Вы думаете, для художника достаточно сказать: “я – православный”, чтобы после этого считать свое творчество воплощением христианской идеи?
– Меня пугает, что сейчас становится модным быть христианином в искусстве. Очень хорошо, что есть тенденции к сближению, к преодолению пропасти между Церковью и культурой. Конечно, это правильный путь. Но одним прыжком эту пропасть не одолеть. Поэтому-то я и окончил на старости лет Свято-Тихоновский богословский институт. Я ощущаю эту пропасть. Мы безграмотны в области богословия. Мы отравлены, по нам проехался такой каток, что мы, чтобы как-то восстановиться, должны прикладывать очень серьезные личные усилия. Нельзя ставить православный спектакль, утверждать что-то в искусстве, если в сердце у тебя иное сокровище.
– У вас при театре есть детская театральная студия, дети заняты во многих спектаклях. Вы с ними работаете как с актерами, или воспитываете?
– Я был противником детского театра. Ребенок, ничем не заслужив, уже получает порцию славы, поднимается над другими людьми, а это огромный стимул к развитию тщеславия. Детский шарм обеспечивает успех, взрослые умиляются независимо от того, есть талант или нет. А если таланта нет? Потом ребенок вырастает, потребность в аплодисментах уже сформирована огромная, а возможности заслужить эти аплодисменты нет. И в результате получается армия несчастных людей.
Хотя, когда дети играют в дочки-матери – это тоже театр. Ребенок познаёт мир через игру. Как ни странно, привел меня к работе с детьми священник, отец Владимир Ригин. В приходской воскресной школе устраивали праздник, и меня попросили помочь. Проблема в том, что в православных сборниках в основном публикуются произведения скучные и неинтересные, они никак не задевают детей, особенно подростков. Наша актриса Юлия Аверина написала пьесу “Небесный гость”, и мы на Рождество с воскресной школой ее поставили. Был большой успех. Батюшка говорит: ну, давайте и дальше, вот на Пасху нужно что-то поставить. Юля написала вторую часть – “Земная гостья”. Потом были еще постановки. И в результате у нас сформировался детский репертуар, мы стали привлекать детей, которые хотят быть в театре. Мысль нами руководила простая – часть детей все равно будут стремиться играть в театре. И что, отдать их тем, кто будет их растлевать?..
Вот так и появилась у нас детская студия – место, где дети делают общее дело и общаются друг с другом.. Из ее выросших воспитанников уже сформировалась юношеская студия, а некоторые студийцы стали студентами Ярославского театрального института.
Кроме того, мы организовали Международный Всероссийский фестиваль школьных театров “Русская драма”, в 2005 году он проводился уже седьмой раз.
– А вообще, почему человека тянет в театр? Даже сейчас, когда есть ТВ и видео?
– Кино, телевидение – это консервы театра. Когда я смотрю кино – от того, как я его смотрю, ничего не меняется, я повлиять на происходящее никак не могу. Феномен театра, его привлекательность и тайна в том, что это – совместное творчество актера и зрителя. И еще театр помогает человеку реализовать свою нормальную потребность в общении. Разделенность мира – это его беда. Театр эту раздельность преодолевает. У людей есть необходимость быть единым организмом... И хорошо если это участие в общем действии происходит с высокой целью, которая концентрирует человека на истинных духовных ценностях.
Борис ПОЮРОВСКИЙ, театральный критик:
Театр "Камерная сцена" возник сравнительно недавно, у него нет такой "древней" истории, как у МХАТа или Малого театра. Но театр этот очень интересен, и лично я отношусь к нему с большим уважением. Его местоположение и зрительный зал очень скромны, труппа собрана не из популярных артистов театра и кино, но зато актеры разделяют позицию руководителя, Михаила Григорьевича Щепенко. Это талантливый режиссер и актер. Его можно назвать "сеятелем" разумного, доброго, вечного. Он не гонится за модой, не стремится кому-то подражать. Он ратует за то, чтобы театр оставался кафедрой, заботящейся о нравственном здоровье общества. Отсюда и выбор репертуара – в основном это русская классическая драматургия. И средства художественной выразительности, которые он выбирает, нарочито консервативны. Его творчество строится на вере в ценности, в идею русского национального театра. Этот театр своим существованием свидетельствует, что антреприза не может определить все сегодняшнее искусство, что стационарный репертуарный театр еще не закончил своего существования.
Юрий КАЮРОВ, народный артист России, лауреат Государственных премий, актер Малого театра:
Я знаю этот театр давно, уже четверть века, еще когда он был Театром-студией на улице Чехова. Попал я к ним случайно, кажется, на "Фантазии Фарятьева", и мне очень понравилась их атмосфера. Они были искренни в своем творчестве. После я часто у них бывал, видел и "Царя Федора Иоанновича", и другие постановки. У меня от них самое замечательное впечатление. Здесь сохранился дух настоящего творчества. Этот театр не имеет отношения к антрепризе, это отдельный самостоятельный организм. Я очень уважаю Михаила Григорьевича, он всегда был верен себе как руководитель театра. У них всегда хоть небольшой, но полный зал, очень приятная публика и замечательный коллектив. И как раз о них можно сказать русской пословицей "Мал золотник, да дорог".
Лилия ТОЛМАЧЕВА, народная артистка России, актриса театра "Современник":
Театр "Камерная сцена" мне очень дорог. Люди там удивительные – и Михаил Григорьевич Щепенко, и другие. У них нет этой современной болезни – погони за деньгами, за внешним успехом. Они не в центре внимания, они очень скромны. Этот театр, мне кажется, сегодня имеет особое значение. Он играет не просто просветительскую, а нравственно необходимую в настоящее время роль. Сейчас в обществе, это уже ни для кого не секрет, происходит заметное падение культуры и нравственности. Телевидение насаждает насилие и эротику, нравственный уровень некоторых театральных постановок тоже оставляет желать лучшего – похоже, у многих внутренняя цензура и совесть совершенно отсутствуют. Миссия театра Щепенко – противостоять этому. Нельзя думать, что цель искусства – только развлекать. Этот театр ставит высокие задачи – говорить о том, какие нравственные устои необходимы человеку. Да, эти нравственные устои связаны с религией, с верой. Но мы сейчас всё больше убеждаемся, что религия и вера человеку очень нужны.
