Мария Ушакова: она сохранила Дивеево

«…и у вас будет мать-праведница»

…Отец Павел внимательно слушал своего соседа по келье. Сгорбленный седобородый старец говорил негромко, мягко, но уверенно: «Тогда, батюшка, Дивеево будет Дивеевом и тогда только у них все устроится как должно, когда игуменьей будет Мария, да ещё по фамилии Ушакова!»

Дело было в Саровской пустыни в конце 1820-х годов. Собеседником отца Павла был преподобный Серафим Саровский.

Примерно в то же время в селе Каменке Богородицкого уезда Тульской губернии десятилетняя дочка отставного лейтенанта Лизонька резвилась и играла с братьями и сестрами, а может быть — с подружками, или старательно заучивала французские стихи с гувернанткой, или играла гаммы на фортепиано и знать не знала, что её будущее уже провидит преподобный Серафим. Батюшка же отчётливо «видел» её, свою далекую духовную дочь, которой не суждено было встретиться с ним лично при его жизни, но предстояло, пережив множество испытаний и скорбей, стать матерью для дивеевских сестер и дождаться прославления отца Серафима Церковью.

Перед самой кончиной батюшка снова вспомнил о Лизе. Утешая одну дивеевскую монахиню, отец Серафим сказал: «Искал я вам матери, искал… и не мог найти. После меня никто вам не заменит меня. Оставляю вас Господу и Пречистой Его Матери».

Сестра заплакала, но преподобный погладил ее по голове.

«Что же ты, матушка, всё плачешь? По времени и у вас будет мать-праведница».

Перемена

Старинный тульский дворянский род Ушаковых был известен с середины XVI века. Сразу скажем: прославленный русский флотоводец адмирал Федор Ушаков тоже принадлежал к этому роду.

Лиза родилась 12 сентября (30 августа) 1819 года в семье отставного военного моряка Алексея Николаевича Ушакова и дочери майора Олимпиады Андреевны Шаховой. Всего у них было четыре сына и две дочери. Жили они в сельце Каменке Богородицкого уезда Тульской губернии.

Маменька Лизы умерла, когда девочке было всего шесть лет. Отец дослужился до чина титулярного советника, потом трудился в земском суде. Семья не бедствовала, но и не роскошествовала. Судьбой сыновей отец распорядился, отправив кого учиться на медика, кого в кадеты, а дочерей, как было принято, готовил к замужеству. Девушки были хорошо воспитанны и образованны. Веселая, живая Лизонька любила природу, была очень музыкальна.

Неожиданную и непостижимую перемену в ней произвело чтение творений святителя Тихона Задонского. А когда Лиза узнала о жизни и подвигах святого старца Серафима и о Дивеевской общине, находившейся под его попечением, окончательно укрепилась и в своих намерениях, и в месте, куда хочет отправиться.

Батюшка Серафим к тому времени уже десять лет как скончался, пообещав сестрам на прощание: «Я, отец ваш, попекусь о вас и в сем веке, и в будущем, и кто в моей пустыне жить будет, всех не оставлю...» Жизнь Серафима Саровского, его заветы, его духовное наследие так легли на сердце Ушаковой, что она решилась покинуть родительский дом, жизнь в достатке и удобствах. Для родных ее решение было неожиданным и непонятным, но девушка сумела вымолить у своего отца благословение и в 1844 году, послушная зову Господа, уехала из дома в Дивеевскую обитель.

К тому времени Елизавете исполнилось двадцать пять. Девушка не могла предположить на какие тяжелые испытания себя обрекает.

«Дровяная казначейша»

Сестры в Дивееве были в основном из крестьян. Хорошо образованная, воспитанная, с аристократичными манерами дворянка Елизавета Ушакова, конечно, выделялась среди них, но белоручкой, лентяйкой и снобом не была, никаких особых для себя условий и особого к себе отношения не требовала. Немногословная, спокойная, сдержанная, она с первых дней включилась в общую работу, старательно и добросовестно выполняла послушания и поручения настоятельницы. И сама присматривалась, прислушивалась. Послушания ей приходилось исполнять самые разные: пела на клиросе, писала письма, а ещё косила, жала, вывозила навоз в поле. Елизавета хорошо считала, поэтому скоро сделалась «дровяной казначейшей»: ей доверяли производить расчеты с крестьянами, которые привозили сестрам дрова. Постепенно рачительной и чёткой в контроле и учёте Ушаковой передали и другие денежные дела Серафимо-Дивеевской общины.

Когда в 1850 году начальницей общины стала Екатерина Ладыженская, она предложила Ушаковой должность казначеи. Казалось бы, почему не согласиться? Но были обстоятельства, которые смущали Ушакову настолько, что она категорически не хотела соглашаться на предложение настоятельницы.

Что же смущало Елизавету Алексеевну?

Две общины

Эта история, названная позже «дивеевской смутой», продолжалась почти тридцать лет и началась до прихода сюда Ушаковой. Еще до образования монастыря в Дивееве были основаны две общины, в которых православные верующие, поселившись рядом, жили коллективным трудом и молитвой. Какова же история этих общин?

В середине XVIII века богатая помещица Агафия Мельгунова приняла монашество с именем Александры. По преданию, ей являлась Богородица и указала место вблизи села Дивеева, где должна обрести Свой удел — то есть место, которому Матерь Божия особо покровительствует.

Старцы Саровской пустыни благословили матери Александре исполнить повеления Богородицы и поселиться в двух верстах от села Дивеева. Так и зародилась Казанская (по наименованию выстроенного там храма) община, которая жила по строгому саровскому уставу. Начиная с 1822 года сестры стали обращаться за духовными советами к батюшке Серафиму Саровскому, который тогда ещё не вышел из затвора, но начал уже принимать посетителей.

В ноябре 1825 года отцу Серафиму в саровском лесу явилась Царица Небесная и указала другое место, тоже в Дивееве, где ему надлежало устроить вторую общину, взяв из Казанской общины восемь сестер. Этой общине Богородица через отца Серафима дала новый устав, предполагавший, что в нее принимаются только девицы. Новая община стала называться Мельничной (по указанию батюшки, здесь выстроили мельницу).

Обе общины, хотя и были разнохарактерными, нисколько не мешали друг другу и жили в мире и согласии. Преподобный Серафим всегда подчёркивал их раздельность и самостоятельность.

Змий

Спокойная мирная жизнь двух общин продолжалась до 1842 года. Но вот почил батюшка Серафим, и вскоре стал активно проявлять себя в Дивеево некий «опекун» — саровский послушник Иван Тихонович Толстошеев (позже он стал иеромонахом Иоасафом). Этот умный, амбициозный, властолюбивый, предприимчивый человек ещё при жизни преподобного часто его посещал, пытался войти в доверие и к самому старцу, и к его окружению. Уже тогда Толстошеев втайне мечтал когда-нибудь сделаться попечителем и духовником сестер, «хозяином» Дивеева и даже предпринимал попытки завладеть им.

Преподобный Серафим, разумеется, замечал, что происходит, и называл Толстошеева «чуждопосетителем», предупреждая сестер, что в будущем послушник останется холоден к ним сердцем и немало принесет зла. Завещал старец также, чтобы, когда его уже не будет, сестры никому не доверялись, никого в дела обители вмешиваться не допускали и управляли всем сами.

Но вот батюшка почил, и Толстошеев внезапно объявил себя «любимым учеником» преподобного! Это при том, что в общине в сороковые годы живы были шестьдесят три монахини, которых принял в обитель сам Серафим Саровский. Однако Толстошеев, писавший, кстати, что большинство Серафимовых учениц якобы «перемерло» (от старости?), умело пользовался своей мифической «близостью» к преподобному и прикрывался его авторитетом. Историй об их «отношениях» со старцем он выдумал великое множество! Послушник умел создать очень выигрышный образ: благочестивый вид, ласковый вкрадчивый голос, умилительные речи… Всё это производило впечатление на неискушенных зрителей, слушателей и читателей его витиеватых посланий. Кроме того, на любую критику и замечания Толстошеев умело выставлял себя окружающим, начиная с архиереев, страдальцем, который берет на себя большие заботы о монастыре.

Под предлогом заботы и попечения о «Серафимовских сиротах» — так называли сестер общины, оставшихся без духовного наставника батюшки Серафима, — Иван Толстошеев почти переехал на жительство в общину матери Александры. Вскоре она оказалась уже практически под его властью. Утвердившись здесь, он стал вмешиваться в дела Мельничной девичьей общины.

Чего же хотел, чего добивался этот, по его собственным утверждениям, «единственный и самый близкий ученик» батюшки Серафима? Власти. Он с самого начала стремился присоединить Мельничную общину к Казанской и встать во главе уже собственного «Иоаннова» монастыря. Но для этого нужно было усмирить и подчинить себе сестер, которые, разумеется, нововведениям назойливого «попечителя» противились. Значит, понимал Толстошеев, нужно для начала запретить сестрам исполнять заветы преподобного, а затем постепенно уничтожить все материальные и духовные напоминания о нём. Чем послушник Иоанн и занялся.

Когда Толстошеев явился в Мельничную общину, чтобы прилюдно засвидетельствовать свои права на опеку сестёр, те, помня заветы батюшки Серафима, в один голос заявили ему, что в попечителях своих его видеть не желают. Ни вместе, ни по одиночке, целуя крест, ни девицы, ни старицы не признали его учеником отца Серафима, а, напротив, вспомнили весьма нелицеприятные высказывания батюшки о нём. Это так озлобило Толстошеева, что, стоя перед аналоем, он громогласно заявил: «Клянусь после этого, что моей ноги не будет здесь и что не почию до тех пор, пока не истреблю до конца и не сотру с лица земли даже память о существовании Мельничной обители! Змиею сделаюсь, а вползу!»

И он действительно «сделался змеёй»!

«Дивеевская смута»

В 1842 году Толстошеев, втеревшись в доверие ко власть имущим и даже найдя покровителей при императорском дворе, сумел добиться указа об объединении двух общин. Причем представлял это всё окружающим с гордостью, как нечто совершённое будто бы по особенному Промыслу Божию, во исполнение предсказаний отца Серафима.

Вот что рассказывается об этом в кратком описании Дивеевского монастыря:

«Горестное никем не ожиданное событие достави веле ликование (доставило большую радость. – Ред.) Ивану <Толстошееву> с избранницами его, прочих обеих общинных сестер повергло в глубокую скорбь, печаль и сетование. Серафимовы сироты ужасались тому, что заветы великого старца, основателя их попраны и отданы они в руки страшнейшего врага их. Старицы же матери Александры сокрушались, глядя на нововведения, которыми нарушался их исконно заведенный порядок и принятый устав из Сарова. Но поправить дело было уже немыслимо и поздно».

В насильно объединенной общине началась «новая жизнь». По приказанию Толстошеева снесли корпуса-кельи, возведенные когда-то стараниями батюшки Серафима. Взамен построили новые, какие пожелал новоявленный «попечитель». Причем, поставили их «задним фасадом» к знаменитой Канавке. Эта канавка, напомним, имеет чудесную историю. В 1825 году преподобному Серафиму Саровскому было видение, в котором Царица Небесная повелела огородить Мельничную общину специальной канавкой. Батюшка указал место для нее, следуя по тропе, по которой ступала Богородица в его видении. Сестры отрывали Канавку своими руками. И вот теперь, при Толстошееве, в нее начали ссыпать мусор с явным намерением вскорости совершенно ее заровнять!

Дальше — больше. В 1848 г. послушник Иоанн Толстошеев принял постриг с именем Иоасаф и стал священнослужителем. Строительство Троицкого собора на месте, которое указал прежде преподобный Серафим, теперь было заброшено, а приготовленные материалы — кирпич, лучший лес, — а заодно и деньги, привезенные из Петербурга на строительство собора, Толстошеев по своему желанию использовал на постройку тесной Тихвинской церкви в конце Канавки.

Искоренялись все заведенные преподобным порядки. Почти на версту с прежнего, определенного батюшкой Серафимом места новый «попечитель» перенес «мельницу-питательницу». Упросил епархиальное начальство запереть и опечатать обе общинные Рождественские церкви (Рождества Христа Спасителя и Рождества Богородицы), опять-таки построенные когда-то по просьбе батюшки Серафима. Запретил строго заповеданное преподобным постоянное, или, как тогда говорили, неугасимое чтение Псалтири.

Помещик, собеседник преподобного Серафима Саровского и его первый биограф, многолетний попечитель Серафимо-Дивеевского монастыря Николай Александрович Мотовилов после соединения общин писал:

«…все здания, строенные по указанию батюшки о. Серафима, начиная с мельницы, и все кельи его переломали по приказанию Ивана Тихонова или переставили за канавку, а оставленные в канавке на новых, произвольных, без нужды выбранных местах переставили. Если что и осталось на своем прежнем месте, то лишь одна канавка со своим валом, но и через нее, вопреки завещаниям старца Серафима, сделаны мосты и переходы. Великий старец часто поминал о ней, говоря, что одна канавка его останется и станет стеной до небес за сирот его и что сироты его хотя до настоящего антихриста и не доживут, но времена его переживут».

Но самое страшное заключалось даже не в этом, а в расколе между сестрами, часть которых оставалась верна заветам отца Серафима, другую же часть «любимый ученик» смог переманить на свою сторону. Общине был нанесен колоссальный ущерб — не только экономический, но и моральный, и нравственный. Ни о какой полноценной духовной жизни в таких условиях речи быть не могло.

Как писал священномученик Серафим (Чичагов), «враг человечества возбудил борьбу небесных и земных сил, и ни одна история не излагала, и ни одна обитель не переживала таких потрясений, таких событий, как Серафимова община!»

Снова — казначея

И вот при таких «вводных» настоятельница предложила Елизавете Ушаковой стать казначеей монастыря. Теперь понятно, почему Елизавета Алексеевна вначале хотела категорически отказаться. Но прежде всё же решила посоветоваться с прозорливым старцем Антонием из Покровского монастыря в Ардатове. Старец ответил как отрезал: «А ты матери не слушаешься! Она тебе назначает послушания, а ты отпехиваешься. Тебе надо быть на этом месте. Ты должна быть Матерью. Вот тебе будет последнее слово: если не послушаешься, то Божьим велением будешь изгнана из обители и не будет тебе спасения!»

После такого наказа Елизавета Алексеевна уже не могла противиться и стала казначеей Дивеевской общины. Должность была, мягко говоря, совсем не сахар. Финансовая неразбериха в общине отнимала очень много сил и времени, но и богослужений, и иных повинностей при этом никто не отменял! Плюс к тому вмешивался во все дела и не давал работать отец Иоасаф. Что касается управляющей общиной Ладыженской, то она была начальницей скорее формальной, нежели фактической: она никак не препятствовала самоуправству Толстошеева.

А Иоасаф продолжал действовать. В 1856 году он через посредниц подал прошение об утверждении на основе объединённой уже сестринской общины полноценного монастыря. Делал он это в обход преосвященного Иеремии — епископа Нижегородского и Арзамасского, писал не кому-нибудь, а самой императрице, сумел заручиться ее покровительством и даже вынудить владыку Иеремию оставить место своего служения. То есть шел к своей цели буквально по головам!

К тому времени начальница Дивеевской общины Екатерина Ладыженская окончательно запуталась и выбилась из сил, пытаясь «сработаться» с Иоасафом и наладить дела в общине. В 1859 году она под благовидным предлогом покинула Дивеево. Управление общиной должно было перейти к казначее, то есть к Елизавете Алексеевне. Неожиданно свалившаяся ответственность настолько потрясла Ушакову, что она тяжело заболела и тринадцать дней пролежала без памяти!

Выборы начальницы

Когда Елизавета Алексеевна немного оправилась, она вынуждена была приступить к новым обязанностям. Для начала попыталась оценить «размеры бедствия» — состояние вверенного ей хозяйства. Оно было ужасающим! За общиной числился долг в тринадцать тысяч рублей — огромная по тем временам сумма! Запасов у сестер не осталось практически никаких — ни продовольствия, ни дров. Не было даже муки, чтобы замесить тесто для хлеба.

Но самым ужасным была разруха даже не материальная, а моральная и духовная. Внутренний раскол, разобщённость, конфликты, интриги одних сестер против других… Толстошеев сумел разорить и материальную, и духовную жизнь монастыря. Тем не менее кандидатура Елизаветы Алексеевны в качестве начальницы сестринской общины большинство сестер устраивала: ее любили и уважали. Духовную помощь Ушаковой оказывала блаженная Пелагея: новая начальница просила совета у почитаемой в общине старицы по важным вопросам.

Ответственная и волевая Елизавета Алексеевна взялась за дело со всем старанием и направила всю свою энергию на восстановление жизни в обители по заповедям батюшки Серафима. Как могла, она пресекала новые попытки вмешательства Иоасафа в жизнь общины. Но тот тоже не сидел сложа руки. В сентябре 1860 года в Нижегородскую епархию был назначен новый преосвященный, владыка Нектарий. Иоасаф сумел «задружиться» с ним и сделать владыку своим союзником. Когда Елизавета Алексеевна приехала к епископу Нектарию для представления и за помощью, которая очень нужна была сестрам общины, она получила вместо содействия жесткую отповедь. Оказывается, это она, Ушакова, и ее сторонницы были виноваты во всех бедах обители! Кроме того, новый архиерей потребовал у Елизаветы Алексеевны самой подать ему прошение о преобразовании Серафимо-Дивеевской общины в монастырь. Она это сделала.

Спустя несколько месяцев преосвященный Нектарий приехал в Дивеево уже с указом об утверждении монастыря. У него с Толстошеевым была своя кандидатура на должность настоятельницы Серафимо-Дивеевского монастыря, и нужно было эту кандидатуру непременно провести на выборах. Проводницей воли отца Иоасафа и епископа Нектария должна была стать дивеевская сестра Лукерья Васильевна Занятова.

В день «выборов» преосвященный уже утром настоятельно предложил Елизавете Алексеевне оставить Дивеево и уйти начальницей в Давыдовскую пустынь. Ушакова отказалась:

«Я здесь по выбору сестер и только стараюсь поддержать заведенные порядки!»

«В таком случае, я вам должен сказать, что вы здесь не можете быть начальницей!»

«Это ваша воля, как вам угодно! Я поступала сюда по вере в силу молитв батюшки Серафима, а не в начальницы и прошу только одной милости: не выгонять меня!»

Архиерей посмотрел на часы:

«Уже десятый час, уже пора в церковь, и вы должны согласиться».

«Буду молить лучше, чтобы умереть, но не оставить обитель!» — решительно ответила Елисавета Алексеевна.

После службы преосвященный в Тихвинской церкви вышел к сестрам. Объявил, что прибыл, чтобы примирить всех и открыть монастырь. Для того теперь нужно выбрать начальницу.

Сестры воодушевленно в один голос заявили, что начальница у них уже есть. Это Елизавета Алексеевна Ушакова.

Владыка Нектарий не сдался. Не важно, что сёстры стеной стоят за Елизавету. Выборы должны пройти и избрать должны нужного ему человека.

На двадцать первое мая назначили «жеребьевку». В три конверта вложили по записке с именами кандидаток в настоятельницы. В присутствии всех сестер в Тихвинской церкви протодиакон вынес блюдо, на нём — запечатанные конверты. Владыка выбрал один, распечатал, передал протодиакону. Два других убрал к себе в карман.

«Господь Бог выбирает начальницей Гликерию Занятову!» — громогласно прочитал протодиакон.

Что тут началось! Поверить в честность жребия не желал никто. Что было в двух других конвертах? Почему владыка не передал их сестрам? Почему не показал содержимое, не оставил в ризнице?..

Пока сторонницы Елизаветы Ушаковой в отчаянии и в слезах пытались понять, что им теперь делать и что их ждёт, поклонницы отца Иоасафа праздновали победу! А «вновь избранная» начальница общины Занятова, немедленно заселившись в освобожденную Ушаковой келью, уже угощала в ней чаем владыку Нектария.

А что же Елизавета Алексеевна? Она никак не выказала своих чувств – ни грамма недовольства, возмущения, обиды. Спокойно вышла из церкви, собрала вещи, освободив ту самую келью начальницы, и перешла в казначейское помещение, но монастырь не покинула.

По справедливости

Прошел день, а Дивеево по-прежнему кипело. Особенно резко выражала свое возмущение блаженная Пелагея Дивеевская (ныне прославленная в лике святых). Свидетелем этому стал Николай Мотовилов. Он случайно заехал в обитель с дороги — у него сломалось колесо. Это оказалось промыслительно: многие подробности тех событий сохранились именно благодаря его записям.

Оценив масштаб бедствия, Николай Александрович на следующий же день поспешил в Москву к митрополиту Московскому и Коломенскому Филарету. Подготовил на его имя записку, где изложил все подробности творившегося в Дивееве. Митрополит Филарет в это время находился в Троице-Сергиевой лавре. Одновременно с ним там же пребывал Александр II с императрицей Марией Александровной и великой княгиней Марией Николаевной.

Мотовилов выехал в Лавру. Там ему очень помог наместник, архимандрит Антоний. Он был хорошо знаком с отцом Серафимом Саровским, старец любил его и перед смертью завещал: «Не оставь моих сирот Дивеевских!» Наступило время, когда завет надо было исполнить. Отец Антоний сумел передать записку Мотовилова митрополиту Филарету. А тот улучил момент и за чаем в митрополичьих покоях доложил императору о положении дел в Дивееве и о действиях епископа Нектария.

Владыка рисковал: всё-таки Толстошеев пользовался покровительством Её Величества. Но государь поддержал рассказ митрополита: «И я сомневался в истине слов отца Иосафа, когда императрица просила за него».

Последовал приказ провести самое строжайшее расследование. Собранная комиссия подтвердила сведения, указанные в записке Мотовилова. Священный Синод потребовал у преосвященного Нектария отменить выборы в Серафимо-Дивеевском монастыре.

Казалось бы: справедливость восторжествовала. Сам император вступился за Ушакову! Куда уж выше! Но не тут-то было. Владыка Нектарий избрал тактику прикрытия более «влиятельным» покровительством. На все требования Синода он отвечал, что Гликерия Занятова была избрана Божественным Промыслом. И здесь он был в своей власти: по тогдашним церковным законам решение, касающееся внутренний жизни епархии, мог отменить только ее глава.

Чтобы как-то обойти это противоречие, Святейшему Синоду пришлось издать указ о переводе Дивеевского монастыря из Нижегородской в Тамбовскую епархию.

Иеромонаха Иоасафа назначили игуменом Павлово-Обнорского монастыря со строжайшим запретом вмешиваться в дела Серафимо-Дивеевской обители, Занятову и двух ее ближайших помощниц удалили из монастыря.

Весной 1861 года Ушакова писала близкой к общине княгине Пелагии Лукомской: «Удаление о. Иоасафа есть главное благодеяние для расстроенного в духе общества... Важное дело водворения единомыслия, любви общества, еще долго не могут устроиться в разъединенной обители нашей, но всеобъемлющее беспредельное милосердие Божие после стольких лет тревог и беспокойства благословением батюшки Серафима, может быть, восстановит тишину и общее спокойствие».

Да, «дивеевская смута» стала тяжелым испытанием для обители, которой было предречено стать одной из самых знаменитых святынь на карте России. И думается, у многих, читающих эту историю, может возникнуть недоумение: как же так, почему в месте, которое было создано, чтобы отличаться от окружающего мира, вскипели такие до боли «человеческие» страсти?

И поэтому история «дивеевской смуты» не только и не столько про что-то темное. Она свидетельствует: когда обостряются страсти, когда вылезает наружу всё гнилое, подлое, злое, тогда ярче разгорается и свет, закаливается праведность и начинают прорастать на уязвленной грехом земле такие ярчайшие светочи духа, как преподобный Серафим или мать Мария.

Эта история — яркое свидетельство действия Промысла Господа, Который, давая человеку поступать в соответствии с его свободной волей, может удивительным образом обратить и недобрые человеческие стремления в конечном итоге к утверждению блага. Ведь вдумайтесь какой парадокс: Толстошеев хитрыми методами в своих личных целях добивался учреждения монастыря, желаемой власти в результате он не обрел, а исполнению пророчества святого Серафима невольно поспособствовал: батюшка же предвещал появление монастыря и матери-праведницы для сестер! И конечно, это действие Промысла Бога было сопряжено со стремлением людей, верных святому Серафиму, сохранить духовное наследие старца, понимая, что смиренное послушание должно дополняться твердой решительностью, основанной на вере в торжество Божией правды.

Двенадцатая настоятельница

Елизавета Алексеевна смогла наконец возвратиться в свою должность начальницы. Случилось это 5 марта 1862 года. Она стала той самой двенадцатой настоятельницей монастыря, при которой батюшка Серафим предрекал обители возрождение.

К чему же вернулась Ушакова? К полной разрухе и разорению. Огромные долги. Убогие кельи. Заброшенное строительство Троицкого собора. Запасы продовольствия на нуле. Сестрам грозил голод. Вряд ли они пережили бы зиму 1862–1863 годов, если бы преосвященный Тамбовской епархии епископ Феофан не уговорил Саровского игумена Серафима оказать помощь Дивееву.

В ноябре шестьдесят второго Елизавета Алексеевна приняла постриг в монахини с именем Мария и была посвящена в игуменьи монастыря.

Ушакова понимала: прежде чем начать спасать материальное, нужно восстановить духовное. Ничего не восстановишь в монастыре, пока не будет мира между сестрами. Но интриги, взаимные обвинения, клевета, размолвки и смута, посеянные Толстошеевым, пустили в Дивееве уже такие крепкие корни, что на то, чтобы изжить это всё, матушке понадобилось больше года.

Вот, наконец, в целом примирились, кто-то умалился, кто-то кому-то простил и сам попросил прощения... Кое-как справились и с голодом – обеспечили сестер продовольствием хотя бы на первое время. Теперь можно начинать и обустройство, и благоустройство.

Игуменья Мария понимала, что в первую очередь нужно привести в порядок поруганные при о. Иоасафе святые места обители.

Канавка Пресвятой Богородицы засыпана мусором. Ее вычистили и стали чистить теперь регулярно. Убрали мосты и переходы, посыпали желтым песком.

Мельница-питательница, выстроенная по благословению преподобного Серафима, перенесена на новое место. Матушка Мария распорядилась, чтобы прежнее ее место, выбранное самим батюшкой, отметили часовней.

Сложенная из кирпича гробница над могилой матушки Александры, первоначальницы Дивеевской общины, наполовину обрушилась. Матушка Мария построила над ней маленький кирпичный памятник, наподобие часовни. Благоустроены были также почитаемые дивеевскими монахинями могилы преподобных Марфы и Елены у алтаря Казанской церкви.

На дальнейшее благоустройство и капитальное уже строительство требовались средства. А монастырь был нищим!

В 1864 году игуменья Мария отправляется в столицы, во-первых, чтобы попытаться выпросить материальную помощь у духовенства, а во-вторых, востребовать украденное у вора. Да, Толстошеев, уйдя из монастыря, прихватил и деньги, собранные по подписке на строительство Троицкого собора.

Много сил и нервов потратила матушка Мария в Москве и в Санкт-Петербурге. Пытался ей помочь и митрополит Филарет. Но в итоге ничего у игуменьи не вышло. Денег добыть не удалось.

Вернулась ни с чем. Могла опустить руки, отчаяться, сдаться или, наоборот, обидеться и обозлиться на весь свет. Но нет, она возложила все упование на Бога и восприняла испытание как вызов. Не помогают люди? Поможет Господь. А с Божьей помощью и сами справимся.

Своим трудом

Надо было как-то заработать денег. Ушакова организовала мастерские, в которых выполнялись определенные послушания.

Мастерских было очень много! Золотом и шелком вышивали по полотну и батисту в рукодельной. Шили рубашки для саровской братии — ежегодно до четырехсот штук! Фотографировали и печатали снимки в литографической. Резали по дереву и по металлу, переплетали книги, переводили на жесть гравюры, занимались резьбой по камню…

Главной мастерской была, конечно, иконописная. Монахини, обучавшиеся до того в Императорской академии живописи, составили целую художественную школу Дивеевского монастыря. Пишут, что по своим выразительным средствам, по нежности письма, передаче света, выдержанности и вкусу эта школа перекликалась с иконотворчеством мастеров Палеха.

Продажа икон давала монастырю основной доход. Правда, со временем первые мастерицы состарились и зрение их ослабло. Они уже не могли передавать опыт молодым послушницам. Тогда игуменья Мария пригласила в Дивеево наставника Павла Львовича Парилова. Он преподавал монахиням иконопись и фреску целых шестнадцать лет.

Для продажи икон и других изделий игуменья стала открывать лавки в окрестных городах и сёлах. Кроме Дивеева — Арзамас, Муром, Ардатов… Иконы писали и по заказам для иконостасов других храмов.

Доходным оказалось свечное производство. Скоро удалось скопить достаточно средств, чтобы рассчитаться наконец с долгами и приобрести большие участки земли.

Не всё, разумеется, производилось на продажу. Сестры должны были обеспечить и самих себя. Они пекли хлеб и просфоры, шили одежду. Коров в монастырском хозяйстве было до семисот голов!

Было построено тридцать с лишним корпусов, большей частью — двухэтажных и крытых железом, которые предназначались под мастерские. Сестры жили, как правило, в тех же зданиях, где проходили послушания. В отдельных помещениях размещались стекольные и красильно-малярные мастерские. Среди хозяйственных послушаний были погребное, огородное, мельничное, садовое… Зерно привозили в молотильный корпус и мололи в двух мельницах. Стали собирать богатые урожаи фруктов, в особенности яблок, в большом монастырском саду. Яблони прививали и за деревьями ухаживали сами.

В отдельных корпусах размещались богадельня для тяжелых больных и престарелых сестер, больница и зубоврачебный кабинет.

Топились две бани. Водой монастырь снабжала водокачка, из которой в богадельню, просфорную и трапезную даже был проведен водопровод!

В организованном монастырем приюте для девочек-сирот священники учили воспитанниц наукам, а сёстры — духовному пению и рукоделию. Славился в округе и многочисленный сестринский хор.

У Дивеевской обители были гостиницы для дворян и для простолюдинов, конный двор, кузня с избами для рабочих, пять домов для священников и диаконов с надворными строениями и садом.

В 1885 году закончили начальнический корпус. В нем разместились архиерейские и игуменские покои, административные помещения монастыря, канцелярия и жили сестры, трудившиеся на этих послушаниях.

Собор

Толстошеев сделал всё, чтобы Троицкий собор, заложенный ещё при Серафиме Саровском, не был построен никогда: он предлагал то одну, то другую, то третью площадку для возведения собора, причем никак не соотнося их с тем местом, какое обозначил при жизни сам отец Серафим, затем и вовсе заморозил строительство. Приготовленные уже стройматериалы были разворованы, а собранные по подписке деньги на возведение собора растрачены на другие нужды.

Несмотря на это, к 1860 году под началом матушки Марии были вновь заготовлены материалы и начаты работы. А в 1864 году, уже имея некоторые небольшие средства, игуменья смогла взяться за заброшенный долгострой всерьез. Не было жертвователей крупных капиталов, не был организован новый сбор средств, но была твердая вера в помощь преподобного Серафима. А сама матушка готова была пожертвовать другими объектами, тратами, расходами, для того чтобы собор всё же был построен. Невозможно купить кирпич? Сделаем сами! Игуменья устроила на монастырской земле кирпичный завод. От прежнего фундамента остались одни руины? Пригласим столичного архитектора! Из Петербурга вызвали будущего академика архитектуры, ученика знаменитого Константина Тона Александра Рязанова.

Десять лет прошло, прежде чем собор был окончен снаружи. Первоначально хотели освятить его в честь иконы Божией Матери «Умиление», но Нижегородский епископ решил, что лучше освятить собор во славу Живоначальной и Животворящей Троицы. Остались свидетельства, что, когда воздвигали крест над собором, в небе заметили трех белых голубей и трех журавлей, что посчитали подтверждением правильности принятого решения.

Дивеевский рай

Думала ли Лизонька Ушакова, когда пришла в дивеевскую общину, что через десятилетия ей придется заниматься среди прочего согласованиями архитектурного проекта укрепления монастырской колокольни? Могла ли предположить, что в её зону ответственности войдут строительство новой трапезной, мастерских, гостиниц, лечение больных сестер и уход за пожилыми сестрами, посевы, посадки, сбор и обработка урожая?.. Матушка занималась всем: доставала деньги, искала рабочих, следила за выполнением послушаний, за тем, чтобы в монастыре хватало продовольствия и дров, постоянно держа в голове, что монастырские угодия могли обеспечить продуктами монастырь всего на два-три месяца, а потом надо снова думать, чем кормить сестер. Игуменья постоянно принимала гостей, паломников, жертвователей и сама выезжала, чтобы в очередной раз похлопотать у высокого начальства за своих… И при этом не оставляла беспрестанных молитв. Меж тем послушниц и монахинь в монастыре становилось всё больше. К началу ХХ века их насчитывалось уже более 1000 человек. Больше людей — больше расходов. Средств постоянно не хватало, поэтому экономили как могли, и жизнь в обители была самая строгая.

Упорство, терпение, вера принесли свои плоды. Обитель превратилась в цветущий сад. Именно в годы, когда игуменьей в Дивееве была матушка Мария, монастырь обрел свой уникальный, знакомый нам и сегодня архитектурный облик.

Девять лет — казначея, два года — настоятельница, сорок два года — игумения. Скромная, кроткая, тихая, она всю душу и все силы вложила в свой дивеевский мир и сумела совершить настоящее чудо, восстановив разоренный монастырь. Подвиг этот не остался незамеченным: игуменью Марию (Ушакову) любили и почитали не только сестры, но все, кто знал ее.

Елизавету Алексеевну Ушакову, матушку Марию, можно сравнить с другим игуменом, жившим несколькими веками раньше, — с настоятелем Соловецкого монастыря преподобным Филиппом (Колычевым). Он в далеком шестнадцатом веке сотворил экономическое чудо на холодных Соловецких островах в Белом море, создав мощнейший монастырь, духовный оплот и центр России на многие столетия. Матушка Мария в девятнадцатом веке совершила подобное чудо, сумев возродить почти загубленную Дивеевскую обитель. Два величайших монастыря России и два человека, которых Господь избрал для подвига.

«Обожженный вначале кирпич»

Дивеевский монастырь, четвертый земной удел Пресвятой Богородицы, благодаря силе веры игумении Марии не только выжил, но стал великой обителью, в которую по сей день стекаются тысячи и тысячи паломников.

Игуменья Мария дожила до канонизации преподобного Серафима Саровского. В августе 1903 года при огромном стечении народа в присутствии императора Николая II, членов царской семьи, архимандрита Серафима (Чичагова) гроб с останками святого торжественно перенесли из Зосимо-Савватиевской церкви в Успенский собор Саровского монастыря, где состоялось прославление.

Император с семьей пробыл в Дивееве несколько дней. Было много встреч, оставивших глубокое впечатление в их сердцах. Николай Александрович долго беседовал и с игуменьей Марией. Царь и царица Романовы уезжали из монастыря, потрясенные всем, что увидели, услышали и почувствовали в Дивееве.

Матушка Мария, которую митрополит Филарет (Дроздов) называл «старицей кроткого и молчаливого духа», скончалась в возрасте 85 лет 19 августа 1904 года и была похоронена за алтарем Троицкого собора. Над могилой великой подвижницы устроили небольшую часовню, в которой ежедневно служили панихиду.

Святитель Феофан Затворник, посвящавший матушку Марию в сан игумении, писал ей позже: «Предпострадавши, как угодно было сие Господу, потрудились Вы потом благоплодно в устроении обители и по внешности, и по внутреннему чину. И Господь благословлял и благословляет труды сии. Слава и благодарение богатому Его милованию Вас! Вы — обожженный вначале кирпич. А такие кирпичи долго служат, хотя бы пришлось им лежать в воде. Поминаю об этом, что надежда на долголетие небезнадежна. Желаю паче всех, чтоб Вы прочее насладились покоем и миром душевным, смотря на то, как преуспевает под Вами обитель Ваша по прочно установившимся при Вас порядкам и правилам».

«Стяжи дух мирен…»

История повторяется. С конца восьмидесятых годов ХХ века Дивеевская обитель снова начала свое возрождение из разрухи и запустения. И вновь сестры под началом настоятельницы трудились не покладая рук и молились о своем монастыре, как полтора столетия назад молились сестры под началом матери Марии. Память о ней сохраняется в Дивееве, матушку Марию (Ушакову) почитают и любят. Совсем недавно при участии обители вышел фильм «Ушаковы прославляют Россию», в котором особое место, конечно же, уделено и ей.

Для нынешней настоятельницы Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского женского монастыря игумении Сергии (Конковой) история матери Марии — не просто часть летописи обители, а лично дорогой ей и вдохновляющий пример служения Богу и ближнему:

«Через любовь к ближнему мы оказываем любовь к Богу. Такой была матушка Мария. Она всех любила. Она с таким терпением и смирением прожила тридцать лет в условиях, когда все заповеди батюшки Серафима разрушались! Это невозможно человеку! А с Божьей помощью она это все претерпела...

Терпя вмешательства “чуждопосетителя”, матушка Мария никуда не жаловалась. Монастырь окормлял многих бедных людей, сам бедствовал, но игуменья осталась стойкой и не предала никого. Терпение тоже один из даров Духа Святого. И когда всё расставилось по местам и вся клевета вышла наружу, вся ложь, как шелуха, отпала. Тогда проявилось, что права была матушка!

Допущено было такое претерпеть игумении Марии, чтобы выковался настоящий воин Христов. Да, она была воином! Это доказывается тем, что при ней наступил расцвет монастыря. Восстановились все заповеди батюшки Серафима — а ведь это заповеди Самой Царицы Небесной! И вершиной всему стало прославление преподобного Серафима в лике святых.

Мы поминаем матушку Марию и молимся о ней на панихидах и литиях. В игуменском корпусе, в котором жила матушка, был устроен храм в честь святой Марии Магдалины, ее небесной покровительницы. Когда игумения Мария была в преклонных годах, она выходила на балкон и слушала богослужения. В этом храме во все памятные даты игумении Марии проходят службы.

На могилку матушки Марии ходят сёстры и все, у кого есть какие-то проблемы. И она помогает. Возле человека кроткого и молчаливого нрава хочется даже просто молча сидеть — это тоже назидает, потому что от него как бы веет духом мирным. Не случайно преподобный Серафим сказал: “Стяжи дух мирен и около тебя спасутся тысячи”».