По прозвищу Грек: эта история не слабее, чем «Граф Монте-Кристо»

Преподобный Максим Грек

Если жизнеописание этого святого сравнить с приключенческим романом, пожалуй, ближе всего к нему по закрученности сюжета окажется «Граф Монте-Кристо» Дюма. Вот только итог повествования иной: это захватывающая история о том, как высокообразованный интеллектуал эпохи Возрождения, объездив в поисках истины многие культурные центры Европы, пройдя школу католического монашества и православной аскетики, стал в итоге русским святым.

Один из исследователей его жизни уподобил ее триптиху, центральная часть которого, связующий стержень — Афон, а боковые створки — Италия и Россия.

Искушение гуманизмом

Его знатный греческий род — род Триволисов — был близок к последней правящей византийской династии Палеологов, а один из его предков был Константинопольским патриархом. Понятно, что своему сыну Михаилу родители дали достойное образование.

Молодость Михаила Триволиса пришлась на годы окончательного падения Константинополя. Но прежде чем покинуть родной остров Корфу и уехать в Италию, чтобы окончательно отдаться науке, он на всякий случай примерился к политическому поприщу и в 1490–1491 годах даже выставил свою кандидатуру на выборах в Большой совет острова. Но выборы проиграл.

И примерно в это же время в его родную Арту в поисках древних рукописей приехал Иоанн Ласкарис, известный греческий ученый, близкий к итальянским гуманистам круга Лоренцо Медичи. С ним Михаил Триволис и уехал во Флоренцию, являвшую собой на рубеже XV —XVI веков гремучую смесь торжества гуманизма и католической аскетики. Именно в те годы в этой обители муз, в этих вторых Афинах достигло своего апогея влияние доминиканского монаха, приора монастыря Сан—Марко Джироламо Савонаролы, своим обличением грехов светского общества и церковной иерархии завоевавшего всенародную славу и непререкаемый авторитет.

И хотя во Флоренции Михаил Триволис сразу оказался в гуманистической греческой диаспоре, куда его ввел учитель и покровитель Иоанн Ласкарис, именно влияние проповедей Савонаролы в значительной мере определило его судьбу. Несколько лет он странствовал по Италии, изучал богословие, философию, историю, древние и современные языки, преподавал, переводил и переписывал греческие подлинники. И наконец поступил в тот самый монастырь Сан-Марко, настоятелем которого еще недавно был казненный как еретик Саванарола.

Два года Михаил, рожденный и выросший православным, пробыл католическим монахом-доминиканцем, и опыт этот оказался для него горьким. В письме другу он писал: «У меня нет ни времени, ни спокойствия души и ума, не только потому, что я ничего не нашел ни у кого из здешних, но и потому, что меня бросает вверх и вниз, как корабль, сотрясаемый переменчивыми ветрами в открытом море. Поэтому-то я... отказался от монашеской жизни».

Афонские университеты

Помогли венецианские друзья — нашли ему работу в известном местном издательстве. Они же посоветовали Михаилу съездить на Афон в Ватопедский монастырь, славившийся своей обширной библиотекой. Там он вернулся в православие и в 1505 году принял постриг с именем Максим. С тех пор 10 лет его основным послушанием была переписка книг на заказ и на продажу.

О его духовной жизни на Афоне мало что известно. Правда осталось документальное свидетельство его литургического творчества — во многих монастырях Святой горы до сих пор хранятся рукописи составленного им «Канона святому Иоанну Крестителю».

Но, без сомнения именно эти 10 лет выковали его личность, способную до конца претерпеть все на уготованном ему крестном пути.

Над Максимом сгущаются тучи

В 1515 году великий князь Василий III попросил прислать ему ученого афонского монаха для перевода духовных книг, и 47-летнего Максима отправили в Москву, хотя славянского он не знал и по-русски не говорил. Но путешествие к столице Руси затянулось — посланники великого князя по делам государственным надолго застряли в Крыму. В Москву посольство прибыло лишь в 1518 году. И все это время Максим учил русский язык.

В Кремле афонского монаха обласкали, сам великий князь определил ему место жительства в Чудовом монастыре, неподалеку от своих палат. Максим был поражен количеством древних латинских и греческих рукописей в княжеской библиотеке, которая не отпиралась почти столетие.

Первой его работой стал перевод огромной, на полторы тысячи страниц, Толковой Псалтири, над которым вместе с ним трудились русские писцы-переводчики. Работу закончили всего за год и пять месяцев. Труд одобрили и Максима оставили при дворе.

За Псалтирью последовали Толковый Апостол, сочинения Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Василия Великого, Афанасия Великого, Кирилла Александрийского. Но особенно трудно было исправлять ошибки, которыми по неграмотности, неаккуратности или элементарной небрежности переписчиков пестрели Библия и богослужебные книги. Эти исправления стали первым камнем преткновения в отношениях Максима Грека со священноначалием Русской церкви. Ведь все эти неверные слова, предложения и определения за много лет вошли в обиход, менять который многие иерархи не хотели и всячески этому противились.

В XVII веке подобные разногласия привели к церковному расколу. В XVI веке Максима Грека обвинили в ереси. С этого момента и начались его бедствия. Правда, пока на Московской кафедре оставался митрополит Варлаам, а великий князь покровительствовал афонскому монаху, его недоброжелателям приходилось сдерживаться. Но, когда Варлаама сменил инок Волоколамского монастыря Данииил, последователь иосифлян, нападки на Максима Грека, сторонника их идейных оппонентов — нестяжателей, усилились.

А тот еще по южной горячности, не ограничиваясь исправлением переводов, начал критиковать дефекты московской жизни, во многом противоречившей христианским идеалам. Прошедший школу европейского гуманизма, поклонник Нила Сорского и старцев-нестяжателей, Максим нажил множество влиятельных врагов. Он с пафосом Савонаролы резко осуждал монастырское землевладение, ростовщичество и сребролюбие. А уж когда осмелился публично осудить развод великого князя с законной супругой Соломонией Сабуровой, которую отправили в монастырь, и его женитьбу на полячке Елене Глинской, над головой смутьяна грянул гром — его обвинили в заговоре, государственной измене и ереси.

«Не тужи, что страдаешь без правды»

После девятилетних царских милостей и почестей Максима схватили и бросили в кандалах в темницу Симонова монастыря, да так тайно, что в Москве даже не знали, жив ли он и где заключен — так начался его путь на Голгофу. На суде ему вменили в вину неправильный перевод греческих книг, якобы искажавший их подлинный смысл, и сношения с опальными боярами и турецким послом.

Путь от всеобщего признания и славы просветителя к полному забвению и изоляции оказался таким неожиданным и стремительным, что для живого и общительного грека он стал подобен внезапной смерти. В 1525 году условия заключения 55-летнего монаха в Иосифо-Волоцком монастыре, куда его, отлучив от причастия, отправили на покаяние, были суровыми: «В молчании сидети... и во отлучении и необщении быти ему совершене». От дыма и смрада, от уз и побоев впадал по временам он как бы в омертвение. Позже, на свободе, Максим Грек скажет: «Меня морили дымом, морозом и голодом за грехи мои премногие».

Но на этом его злоключения не закончились. В 1531 году его снова призвали к суду и добавили обвинение в волшебстве, чернокнижии, а также в непочитании русских монахов-чудотворцев, чьи обители владели землями. К счастью на этот раз его сослали в Тверской Отроч монастырь, где надзирать за ним должен был епископ Акакий, который очень уважал ученого грека. Жизнь узника там была вполне сносной: настоятель сажал его за свой стол обедать, давал возможность читать и писать. Вот только причащаться ему разрешили лишь спустя 10 лет.

Не раз Максим Грек пытался воззвать к справедливости и обращался к Собору и митрополитам Московским с «Исповеданием веры», но только митрополит Макарий ответил ему: «Узы твои целуем, яко единого от святых, а помочь мы тебе ничем не можем».

И только после многочисленных просьб Константинопольского, Иерусалимского и Александрийского патриархов и митрополита Макария 81-летнего Максима Грека после 26 лет заточения отпустили на покой в Троице-Сергиев монастырь, где он и скончался в 1556 году. Похоронили его у северо-западной стены Свято-Духовской церкви.

Преподобный Максим оставил около 365 текстов — богословских, апологетических, духовно-нравственных, трактаты по грамматике и структуре языка, послания частным лицам. В них он громил латинян и протестантов; осуждал увлечение астрологией, обличал возраставшее на Руси обрядоверие без подлинной жизни во Христе и даже нападал на бояр-временщиков при малолетнем Иоанне IV, для которого оставил «Главы поучительны к начальствующим правоверно».

А еще после него остался канон Святому Духу, написанный углем на стене тесной сырой тюремной кельи Иосифо-Волоцкого монастыря. Сегодня он звучит во многих наших храмах.

А каждый свой день в темнице преподобный начинал словами сочиненной в утешение самому себе проповеди: «Не тужи, не скорби и не тоскуй, любезная душа, о том, что страдаешь без правды...»

С XVI века труды Максима Грека стали расходиться в многочисленных списках. И хотя канонизирован он был только в год 1000-летия Крещения Руси, его издревле почитали как одного из Радонежских святых. Еще в середине XVII века «Сказание о Максиме Греке» как житие святого было включено в Минею, и появились иконы с его изображением. А в 1591 году были открыты его мощи — они оказались нетленными, даже часть мантии сохранилась.

В 1996 году после археологических раскопок мощи преподобного были вновь обретены, и с тех пор находятся в Свято-Духовской церкви Лавры.

Над гробницей его на медной доске вырезано:

«И что божественно он в книгах написал,

То жизнию своею и делом показал».