Читать я научился рано, в четыре года. Читал жадно, бессистемно, всё, что мог найти: это было в те времена, когда в Советском Союзе в ходу было слово «дефицит», и книги занимали в рейтингах дефицита одно из первых мест… Да-да, те самые бумажные книги, которые сегодня изгнаны на одну из последних ступеней в иерархии ценностей новых поколений, книги, которые стали занимать слишком большой объем в мире компактных гаджетов, книги, которые мы часто видим отдаваемыми даром в библиотеках, стопочками выложенными в подъездах, а то и просто грудой лежащими на свалках.
«Три мушкетера» (позже и в меньшей степени — и другие романы Дюма-отца, но «Три мушкетера» стоят безусловным особняком) стали для меня не просто книгой: они стали частью того, что мы называем туманным словом «личность», кирпичом в сложноустроенном здании, состоящем из плоти и крови, души и сердца, веры и сомнений, предпочтений и отторжений, чувств и мировоззрения, явного сознательного и тайного подсознательного, общее имя чему — «человек».
В восьмом классе на уроке литературы нам дали задание — красиво оформить рабочие тетради, вклеив на титульный лист портрет любимого писателя. Напоминаю, время было советское, в школе правила идеология, а литература была одним из тех предметов, которые в первую очередь были призваны формировать образ «человека новой формации», насельника «светлого будущего». В этом «прекрасном далёко», внушалось нам с партийных трибун, страниц газет и учителями в классе, построен коммунистический рай на земле, в нём человек покорил вселенную с помощью науки, в нем обходятся без Бога, а слово «душа», наконец-то, стало окончательным архаизмом. Потому ученики послушно вклеили портреты тех советских писателей, представителей соцреализма, любить которых было идеологически правильно: Фадеева, Горького, Шолохова, Маяковского… Я же, ничтоже сумняшеся, вырезал из «Детской энциклопедии» и вклеил портрет любимого мною Дюма. За что и получил по полной, выслушав от учителя упреки и в комсомольской несознательности, и в ребячестве, и в тому подобных вещах…
Под портретами полагалось написать цитату из произведений любимого писателя. Под портретом веселого, полнощекого и пышновласого француза я красным фломастером вывел: «Один за всех, и все за одного!»
***
Александр Дюма родился в 1802 году в семье генерала и дочери хозяина гостиницы, его бабушка по отцовской линии была чернокожей рабыней с Гаити. Он прожил 68 лет. За это время он написал множество романов, новелл, пьес, статей, путевых очерков, объемом примерно в 100 000 страниц. Всё это переведено более чем на сто языков.
К его фамилии часто добавляют приставку «отец», чтоб не путать с Дюма-сыном, который тоже был известным писателем. Известным — но Дюма-отец и его творчество стали чем-то большим: это имя — один из символов Франции в глазах мира, мало того — один из ключиков к тому, что можно назвать «особенность французского духа».
Духа, явившего самые доблестные из христианских рыцарских добродетелей во времена средневековой «милой Франции», добродетелей веры, вежества, верности, мужества — но и, во времена революций, самые низменные стороны секуляризма и богоборчества, упоения кровавым бунтом против тех основ, на которых устроена христианская цивилизация и христианская система нравственных ценностей, что дало когда-то Ватикану повод тяжело вздохнуть: «О несчастная Франция, блудная дочь!..»
Жизнь самого Дюма — вполне бурный сюжет. Чего в ней только не было: увлечение театром и борьба с классицизмом под знаменем романтизма, участие в Июльской революции 1830 года и штурме дворца Тюильри, бегство то в Швейцарию от роялистов, то в Бельгию от кредиторов, романы с блистательными женщинами, нужда и возведение собственного замка, путешествия в Россию и на Кавказ, участие в борьбе за объединение Италии, которую вёл Гарибальди… Но главное — его историко-авантюрные романы. Дюма высыпал их на читателя как из рога изобилия, и читатель отвечал ему не менее пылкой любовью, с нетерпением ожидая очередного номера французских газет с очередной главой — примерно так сегодня фанаты популярных сериалов ждут выхода новой серии нового сезона.
На Дюма сыпалось немало упреков, и нередко обоснованных, что он легковесен, что его знание истории (а он делал темой своих романов почти все периоды истории Франции) весьма поверхностно, что он выбирает из исторических хроник яркие случаи да анекдоты, делая ту или иную эпоху только фоном для приключений своих персонажей. Конечно, всерьез изучать историю Франции по его книгам вряд ли стоит. Тем не менее, эти романы до сих пор любят читатели разных стран. И дело, думаю, не только в увлекательных сюжетах, закручивать которые Дюма был мастер.
Дюма уловил важное: история — не некий безликий «процесс», текущий сам по себе по неким отвлеченным законам. История — это жизни людей, вне зависимости от того, знатны они или безродны, стоят во главе армий, сидят на тронах , разбойничают на дорогах, строят любовные интриги, молятся в монастыре или возделывают виноградник. Живые люди, с их страстями и добродетелями, их любовью и ненавистью, люди, способные ошибаться, терять и обретать веру, быть трусливыми и мужественными, жить надеждой и жертвовать собой, и делают эту историю.
Мы с вами знаем: именно в эту историю, в этот кипящий человеческий котел, и пришел Сын Божий, чтобы Самому стать человеком, чтобы придать этой человеческой истории — новый смысл.
***
Летом 1858 года Дюма предпринял путешествие в Россию. Приехав как частное лицо, с молодой графской четой Кушелевых-Безбородко, он высадился в Кронштадте, оттуда поехал в Санкт-Петербург, далее — на Ладогу и Валаам. По железной дороге между двумя столицами достиг Москвы, повернул на Троице-Сергиеву Лавру, как гость камергера Дмитрия Нарышкина неделю прожил в его имении Елпатьево, между Переславлем-Залесским и Калязином. Далее — Астрахань, знаменитая Нижегородская ярмарка, и Кавказ, где в горах как раз русская армия воевала с Шамилем... Об этой поездке Дюма написал две книги очерков (именно от критиков этих очерков, не замедливших выявить в ней неточности и огрехи, и пошло знаменитое выражение «развесистая клюква»). Эти книги, «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию» и «Кавказ», в России постигла непростая судьба: русский перевод «Кавказа» увидел свет в Тифлисе в 1861-м году, переиздан же в Тбилиси только в 1988-м. А очерки «Санкт-Петербург», «Ладога», «Москва», «Волга» и «Степи», изданные в книжном варианте при жизни писателя в Брюсселе и Париже, появились на русском языке только в 90-е годы прошлого века.
***
Официальный Петербург немного опасался визита знаменитого француза, известного, помимо приключенческих романов и исторических пьес, своим вольнодумством, антимонархическими и революционными взглядами. А ну как напишет про Россию гадости, выставит в смешном свете, ославит на всю Европу?! Однако читатели книги увидели, что Дюма отнесся к российской истории и современности не как к экзотике, не просто с любопытством, но с искренним интересом, пытаясь понять, чем же живет Россия. Переводчик путевых заметок Дюма, наш современник Владимир Ишечкин, отмечал: «Писатель с симпатией и глубоким участием отнесся к многоликому населению державы под двуглавым орлом. Однако тех, кто хотел бы канонизировать доброе старое царское время, ждет разочарование. Дюма заметил, что народу недостает братства и привычки к свободе, разглядел все формы деспотизма, коррупции и рабства. Конструктивно отнесся к вопросу собственности и другим проблемам, которые силой инерции достигли наших дней. Заметил, что России понадобится не одна революция, чтобы сравняться с Западом. За неблаговидные поступки и поведение получило от него на орехи и духовенство. Но в то же время сделан исторически важный вывод: «Клир ― единственный класс государства, который своей сплоченностью противостоит всякого рода развалу, что столько тираний кряду обрушили на Россию; клир не только остается на ногах и сильным, но еще и национальным; среди всеохватной коррупции религиозный дух есть особая атмосфера, которая окружает его и которой он жив, следуя долгу и храня свою веру; лишь он сопротивляется домашнему предательству, иностранному нашествию, лишь он ― его герои и мученики ― утверждает великую социальную правду, тогда как партийность и сословность никогда не способны отказаться от сектантства».
Согласитесь, от современных любителей покритиковать православную Церковь трудно ожидать такого же честного и объективного слова о ней.
***
И снова — «Три мушкетера»…
Да, в детстве этот роман — я уже упоминал об этом — стал частью меня, как и многих мальчишек по всему белому свету, любящих приключения. Но, став взрослым, я задумался и о другом…
Православный философ и публицист Татьяна Горичева в одной из своих книг как-то высказала мысль: в христианском обществе, утратившем свой христианский дух, забывают о христианских добродетелях и вышеестественными начинают считать уже добродетели языческие, говоря иным языком, «естественночеловеческие».
Какова система ценностей, которой Дюма снабдил трех мушкетеров и их друга д’Артаньяна? Мужество в бою и на дуэли, галантность по отношению к поверженному врагу, но и умение этому же врагу изощренно отомстить, верность по отношению к возлюбленной, к другу, к тому, кого признал своим господином, верность данному слову и умение отвечать за слово (оттуда, помните: «Простите, но это не моя тайна!»), умение «подать себя» и «сохранить лицо»… Одним словом, то, что называется «честь».
Эта «культура чести» нам знакома, от «чести мундира» до «чести воровской»… Наш советский мушкетер, Владимир Высоцкий, пел об этом:
Я не люблю, коль слово «честь» забыто,
И коль в чести наветы за глаза…
А дальше тот же Высоцкий пел:
Я не люблю насилья и бессилья,
Вот только жаль распятого Христа.
Правда, так этот вариант песни, говорят очевидцы, звучал на одних концертах. А на других он пел: «И мне не жаль распятого Христа»…
***
Как же это — и честь, и в то же время не люблю бессилья, не жаль распятого, сознательно пошедшего на позорную смерть?! В том-то и дело, что — на «позорную». Честь растет из гордости, для чести гордость — неотменимая добродетель. Для христианского спасительного кенозиса*, для смирения гордость, самость — препятствие, основной враг. Если бы Христос исходил из понятий чести, старался бы «сохранить лицо» перед учениками и перед народом, что было бы? Это не домысел, ибо, что было бы, мы знаем из Евангелия: и царем Его сделать хотели, и мечтали видеть во главе войска, изгоняющим римлян и силой утверждающего власть Бога на земле, и никак не могли понять, какая же логика ведет его на Голгофу, на вольную смерть… Если бы Христос был настоящим мушкетером, как у Дюма — не было бы никакой Голгофы, но не было бы и Воскресения.
И всё-таки, всё-таки…
При всем при том, вспомним, что слово «честь» входит как корень не только в слово «честолюбие», но и в слово «честность».
«Честь» ведь означает еще и анти-подлость. В этом смысле без чести и благородства человеку невозможно остаться человеком. А не будучи человеком, как он сможет стать христианином? Не освоив ступени человеческого, как сможет шагнуть на высшую ступень, ступень — небесного?
Где найти ответы на эти вопросы? Романы Дюма этих ответов не дадут, тут нужны совсем другие книги, другая Книга. Книга, которая поставит перед читателем еще больше вопросов, но и — что еще более важно — поможет ему измениться. Из ребенка — стать взрослым.
Однако, и став взрослыми, мы благодарны за свое детство.
А потому — «Один за всех, все за одного!»
* Ке́носис (греч. «опустошение») — самоограничение, самоумаление Бога, т.е. то уничижительное состояние, которое добровольно воспринял на Себя Сын Божий Иисус Христос при воплощении для спасения мира.
