Мы сидим с художником Борисом Диодоровым и его женой, поэтессой Кариной Филипповой, в уютной гостиной старого дома на Остоженке и пьем кофе из чашек с изображением Русалочки. Дизайн самого Андерсена! Сервиз Борису Диодорову подарила датская королева. Накануне 200-летия Г. Х. Андерсена, которое отмечалось в 2005 году, члены королевской семьи Дании назначили чрезвычайных послов — посланников Андерсена от разных стран мира. Самых разных людей: писателей, художников, актеров — объединила любовь к книгам Андерсена и желание рассказать о его творчестве соотечественникам. Среди двенадцати посланников Андерсена от нашей страны был Борис Диодоров, которого называют лучшим российским иллюстратором великого сказочника. Из рук датской принцессы в 2001 году он получил высшую в андерсениаде награду — Гран-при Премии имени Г. Х. Андерсена.
Имя Бориса Диодорова внесено в Почетный список лучших в мире иллюстраторов детской книги. Его работы находятся в самых престижных музеях мира. Он оформил более четырехсот книг, среди которых «Винни-Пух» А. Милна, «Удивительное путешествие Нильса с дикими гусями» С. Лагерлёф, «Аленький цветочек» С. Аксакова, «Народные рассказы» Л. Толстого, «Малахитовая шкатулка» П. Бажова… Но самой большой его любовью остается творчество Г. Х. Андерсена.
«Добро побеждает в вечности»
Со сказками Андерсена Борис Диодоров познакомился еще до войны. Легендарного сказочника он всегда считал русским писателем. Во всяком случае, к русской культуре великий датчанин всегда был неравнодушен. «Андерсен любил Пушкина и много лет мечтал приобрести его автограф, — рассказывал Борис Аркадьевич. — Однажды ему это удалось, и до конца жизни он не расставался с листочками бумаги, где Пушкин написал стихотворение «Пробужденье» и отрывок из элегии «Мечты, мечты! Где ваша сладость?». Теперь бесценные автографы хранятся в Королевской библиотеке в Копенгагене».
Диодоров говорит, что каждую сказку Андерсена он иллюстрировал по пять лет. «Я книгу делаю годами. Я страдаю». Когда работал над макетом к «Русалочке» и дошел до момента, когда Русалочка, отказавшись убивать принца, обрекает себя на гибель, — незаметно для себя горько плакал. «В переводе Ганзенов, — говорит Борис Аркадьевич, — в этот эпизод была заложена энергетика верующих людей, поверивших в эту ситуацию. А у других переводчиков, выстроивших этот отрывок, может быть, красивее, — нет веры. И им — не веришь. Я считаю, что неверующий человек не может адекватно переводить то, что написал или сказал верующий человек. Это разные миры. Вот выпустили четырехтомное издание к юбилею Андерсена. Среди переводчиков ни одного верующего!..
Я уверен, что главное, когда иллюстрируешь Андерсена — это вера в жизнь вечную. Иначе некоторые сказки Андерсена могут показаться страшными. 
Его еще современники упрекали в том, что добро порой проигрывает в его сказках. На что он отвечал: «Добро побеждает в вечности» Для меня очень важно, что Андерсен был глубоко верующим человеком».
С Андерсеном в жизни Бориса Диодорова связано много поистине сказочных историй. «В одночасье я потерял все документы — на квартиру, на машину. Дня четыре мы с женой безуспешно переворачивали в квартире все ящики и секретеры, а потом Карина мне наказала: «Иди в церковь и проси прощения, что так долго там не был». Возвращаюсь — и в первом же открытом ящике обнаруживаю пропажу, причем демонстративно положенную сверху. Рассердился на жену: думал, розыгрыш… Через пять минут — звонок из посольства: «Вы не будете против выдвижения на премию Андерсена?»…
«Мир, созданный святыми»
Вообще-то его фамилия должна быть — Смирнов. Дед, Леонид Диодорович, был родственником знаменитых Смирновых, купцов первой гильдии, работал на Трехгорной мануфактуре, до революции директором-энергетиком, после — бухгалтером. Имел дом на Красной Пресне, который отобрали после революции. Оставалась еще квартира на Зубовском бульваре — восемь комнат. В результате «уплотнения» осталась комната в пятнадцать метров, где семья жила впятером. На двери квартиры была медная дощечка «Смирнов Л. Д.». «После революции, — рассказывал Борис Аркадьевич, — дед поменял фамилию на Диодоров: боялся, что придут искать бриллианты (которых не было — Н. Б.) и всех убьют или сошлют. Это его спасло. Он был умен, был книгочеем, имел хорошую библиотеку». Сыну дал прекрасное воспитание. Аркадий Диодоров был художником. Оформлял музеи, делал рисунки, писал тексты, рисовал этикетки для кондитерских фабрик. Во время войны был главным художником штаба Военно-морского флота, разработал эскизы орденов Нахимова и Ушакова.
Первое знакомство с книгой у Бориса Диодорова состоялось благодаря деду, в четыре года. «Он превратил это в какое-то священнодействие. Посмотрел мои руки: «Пойди-ка помой!» Потом усадил меня за стол с белой скатертью и достал том «Войны и мира» сытинского издания 1912 года с иллюстрациями художника-баталиста А. П. Апсита. И когда я открыл ее, то увидел мир, который я никогда не видел в окружающих меня пространствах (хотя в театр меня уже водили в это время). И я понял, что есть мир красоты, мир, созданный святыми, как мне тогда казалось. Потому что я не мог представить, что это может нарисовать обычный человек, художник.
Дед покупал мне детские книги с иллюстрациями Конашевича, Ре-Ми (сокращенно от «Ремизов» — псевдоним художника-сатирика Николая Владимировича Васильева, первого иллюстратора «Крокодила» К. Чуковского — Н. Б.). С тех пор началась моя первая библиотека. Когда я пошел в первый класс, мама давала деньги на завтрак, а я искал на Арбате в книжных магазинчиках что-нибудь интересное. Надо сказать, картинки меня всегда увлекали. Я даже дорисовывал, когда мне казалось, что в иллюстрации чего-то не хватает. Помню, была книжка Адамова «Тайна двух океанов» — я в ней очень много всего дорисовал. Но относился к этому несерьезно…»
Серьезное отношение к рисованию появилось, когда Борис Диодоров стал учеником Московской средней художественной школы, которую называли «художественной школой для одаренных детей». «Мы жили только искусством, — вспоминает Борис Аркадьевич. — Каждый год двухмесячная практика в прекрасных местах: Поленово, Канев на Украине… Там были замечательные педагоги и знаменитый директор Каренберг. Я учился у Николая Ивановича Андрияки, отца Сергея Андрияки. Я помню, как папа брал Сережу на практику в лагерь, куда нас возили на лето…»
«Господь никого не уговаривает…»
Борис Диодоров родился в день Собора архистратига Михаила. Во время войны его с сестрой крестили тайно в доме их крестной Ирины Анатольевны Тугенгольд на Смоленском бульваре. Бабушка возила причащаться. Верующим он был всегда. Был близко знаком со многими духовными лицами: с владыкой Питиримом, с митрополитом Саратовским и Волгоградским Пименом (Хмелевским), которого называл просто — дядя Дима. «Он был беспризорным, родители умерли от голода во время войны, и его одно время приютила семья Некрасовых, родственники по мужу моей средней сестры, которые жили неподалеку от нас. Я часто к нему ездил, когда учился в художественном институте. Я даже возил к нему сына Альфонса Мухи (чешский живописец и иллюстратор, яркий представитель эпохи модерна — Н. Б.), Иржи, с которым мы дружили…» К осознанной вере Борис Диодоров пришел в результате долгих раздумий и исканий.
«Как-то раз с одной знакомой разговорились о вере. «Ну, я не верующая, я сомневающаяся». А я говорю: «Полуверующая, что ли?» Ну как можно сомневаться, если тебе предлагают быть счастливым?...
Чем больше красоты художник открывает человеку, тем вера в жизнь становится прекрасней. Это ведет к сотворчеству. Все мы видим всю эту окружающую гнусность. Я тоже задумался однажды: как же тогда жить? И понял: альтернативой! Не агитировать, не собираться на демонстрации, не тратить силы на то, чтобы воевать со специально обученными войсками жлобов и гадов — они всегда победят…
Господь никого не уговаривает, но он всегда дает знать, что ты по-человечески существуешь. Каждый может вспомнить множество таких сигналов — как подтверждение этому».
Однажды, в трудные 1990-е, когда Диодоров по году не получал гонорар за оформленные книги, они с женой отдали последние деньги приятельнице, которая жила вообще впроголодь. «А вскоре, — рассказывал Борис Аркадьевич, — приходят малознакомые люди, которые стали потом нашими главными спонсорами. «Простите, — говорят, — не успели цветы купить, вот, купите себе цветы» И кладут какой-то конверт. После их ухода мы обнаружили в этом конверте… тысячу долларов. Карина говорит: «Ты понимаешь? Нас Господь учит! Мы отдали последнее…» Так вот, на вопрос, как жить, когда трудно, есть один ответ. Искать, кому еще хуже. И помочь. Тогда свои беды отступают. Только надо верить не для того, чтобы получить, а чтобы отдавать последнее…».
О сентиментальности
«Меня все время ловили на слове «сентиментальный», — признается Борис Диодоров. — Это слово было у коммунистов ругательным. В советских словарях писали рядом с ним, не стесняясь: «сопливый», «лживая жалость». Словно это какое-то гадостное состояние. А у религиозного человека это называется состоянием катарсиса. Это происходит тогда, когда душа реагирует или слезами, или смехом. Это высшее проявление душевного состояния. Обычно когда мы плачем? Когда встречаем что-то запредельно прекрасное…»
В иллюстрации должна быть душа
Когда Бориса Диодорова спрашивают, в какой манере выполнены его работы, он отвечает, что легче назвать ту, в которой он не работал. Художник владеет самыми разными техниками: высокая гравюра, акварель, офорт… «Книги сами подсказывают технику, я прислушиваюсь к ним», — признается Диодоров. Иллюстрации к Андерсену — это офорт, акватинта, акварель. По сложности их можно приравнять к станковым картинам. «Винни-Пух» — перо и акварель. Мягкий, уютный, очень ребячий мир, словно рисовал сам медвежонок. Когда художник работал над сказками венгра Ференца Мора, он освоил технику подкрашенной гравюры — вид графики, близкий к русскому лубку. Приступая к «Путешествию Нильса с дикими гусями» первый раз применил акватинту. Вспоминая работу над сказкой «Людовик Четырнадцатый и Тутта Карлсон», выполненную пером и тушью, Борис Диодоров говорит: «Это озорная книжечка, искрометная. Хотелось, чтобы эти дурашливые характеры были достоверны, чтобы ребенок в них поверил. Я и сам в них верил…»
«У художника всегда есть опасность заштамповаться, то есть не впускать душу в рисунок, — продолжает он. — В литературе существуют жанры, национальные условия. Нельзя работать все время одинаково…
Я отношусь к иллюстрации как к искусству своего жанра, утвердившегося через века. Первая иллюстрация была для книг церковных, божественных. Там без души было невозможно. Именно душа — составляющая любого искусства — и должна быть в иллюстрации. Искусство — это человек. Если человек пуст, мне неинтересно с ним. А если в его книге, рисунке проявляется душа, я не могу насмотреться, потому что через каждый отрезок времени я взрослею и начинаю открывать для себя новые качества. Только страданиями, только радостями — только этими состояниями души можно аккумулировать что-то. Искусство именно поэтому существует вне времени. Автор умирает, а его произведения живут. Кого переиздают все время? У кого душа — составляющая часть творчества. Это я давно открыл. И перестал стесняться».
Рисунки: Борис Диодоров
