Любить Бога: что это значит и зачем нужно?

Вопрос читателя:

Во всех книгах о духовной жизни, начиная с Библии, говорится, что самое главное — это возлюбить Бога. Но как это понять? Любить человека — значит заботиться о нем, делать ему что-то хорошее. А как проявить любовь к Богу, Который абсолютно самодостаточен и Которому ничего от нас не нужно? И зачем Ему наша любовь? Объясните, пожалуйста.

С уважением, N

Отвечает диакон Игорь Цуканов:

Вы задаете очень хороший вопрос, он волнует многих читателей «Фомы». Но вот за формулировкой вашего вопроса стоит такое представление о Боге, с которым сразу же хочется поспорить. Бог «абсолютно самодостаточен», Ему «ничего от нас не нужно», и в то же время Он требует к себе любви… Такое ощущение, что речь о каком-то важном господине, который безраздельно нами владеет и требует себе поклонения просто по праву сильного, не сильно вникая в подробности нашей жизни. Но такой бог — совсем не Тот, в Которого верят христиане.

В Евангелии от Иоанна звучат слова, которые сообщают о Боге нечто в высшей степени важное: Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную (Ин 3:16). Когда в глубокой древности человек усомнился в Боге и спровоцировал всемирную катастрофу, которую богословы назвали грехопадением, Бог не стал безучастно смотреть на случившееся. Ему оказалось совсем не безразлично то, что люди начали грешить, страдать, болеть и умирать, что весь мир оказался ими изуродован и искалечен. Господь принял на Себя личную ответственность за судьбу тех, кого Он сотворил и возлюбил. И принял самое что ни на есть личное участие в их спасении: Сын Божий Иисус Христос¸ Второе Лицо Святой Троицы, Сам стал человеком, прожил тяжелую человеческую жизнь и в конце концов был  распят на кресте. И этой страшной смертью спас нас из того ненормального, болезненного состояния, в котором мы находимся многие тысячи лет с момента грехопадения. Дал нам возможность вернуться к Богу и жить вечно.

Мы с вами просто не сможем говорить о любви к Богу, опираясь на те предпосылки, которые просматриваются за формулировкой вашего вопроса. Просто не услышим друг друга. Чтобы услышать, нужно сперва договориться об одном условии: давайте будем исходить хотя бы из того, что Бог заслуживает нашего доверия. Христиане Богу доверяют — это принципиально важная вещь, в каком-то смысле фундамент веры. И только если мы согласимся исходить из этой предпосылки, то можем перейти к разговору о любви к Богу.

Ну что, договорились? Если да, тогда первое, что я возьмусь утверждать:

Святые отцы, жившие вдали от мира и много упражнявшиеся в молитве, иногда описывали любовь к Богу как чувство теплоты в сердце, слезы на глазах, ощущение, что твои кости «плавятся». «В ощутившем любовь сию (к Богу. — Прим. ред.) усматривается необычайное изменение: лице его делается огненным и радостным, и тело его согревается… страшную смерть почитает радостью… хотя и делает что, но совершенно того не чувствует, так как ум его парит в созерцании, и мысль его всегда как бы беседует с кем-то», — пишет, например, Исаак Сирин (VII век). Мы не можем подвергать подобные свидетельства сомнению, но разговор о них отложим до другого случая. Наверное, на каком-то этапе духовной жизни человека любовь к Богу находит себе выражение и в слезах, и в сердечной теплоте. Но это точно не то, с чего она начинается. И это не то, о чем говорит Господь в Евангелии, когда, например, заповедует: любúте врагов ваших (Мф 5:44). Он не призывает нас бежать навстречу врагам с распростертыми объятиями и слезами умиления. Он вообще говорит не о чувствах.

Чувство — это нечто такое, что испытываю только я сам и никто другой. Если мне хорошо, приятно, радостно с человеком — это мне хорошо. И совсем не факт, что хорошо и ему. Когда молодой человек говорит девушке: «Я тебя люблю», он выражает ей симпатию, признается, что испытывает к ней физическое влечение и душевное расположение (ощущает какую-то общность интересов, взглядов на жизнь и т. п.). Но это признание — гораздо ближе к тому «люблю», которое говорят про хороший фильм или музыку, чем к любви в ее евангельском смысле. Нас обманывает использование во всех случаях одного и того же слова — «любовь». А вот в греческом языке, «родном» для Евангелия, это русское слово имеет по меньшей мере шесть (!) вариантов перевода — в зависимости от смысловых оттенков. Чувственная любовь, физическое притяжение обозначаются словом ἔρως («эрос»); любовь как душевная близость, дружеская привязанность — φιλία («филиа»); любовь как преданность, глубокое доверие и уважение — ἀγάπη («агáпэ») и т.д. Когда Христос заповедует: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим (Мф 22:37), — Он использует именно это третье понятие: «агáпэ».

И когда прибавляет к сказанному: возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф 22:39), — употребляет тот же самый глагол. В обоих случаях речь не о чувствах, а о доказательствах преданности.

Кстати, когда апостол Иоанн Богослов говорит, что Бог есть любовь, он тоже имеет в виду «агáпэ» — любовь как доверие и преданность.

Дать определение любви очень сложно — так же, как и целому ряду других основополагающих понятий, на которые опирается человек. Попробуйте, например, объяснить, что такое жизнь, не используя самого этого слова. А дружба? А добро?.. В этом смысле любовь подобна истине, о которой знаменитый богослов XX века священник Павел Флоренский сказал, что она «не доказуется, а показуется».

И, тем не менее, Христос дает замечательное определение любви! Он говорит: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15:13). Есть и другие созвучные с этими слова: Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф 16:24).

Любить — значит отвергаться себя, жертвовать собой, своими интересами и выгодами вплоть до того, чтобы положить душу свою за друзей своих. Сам Бог потому и есть любовь, что Он жертвует Собой ради нас (которых как раз и называет друзьями; см. Ин 15:14). Значит, и для нас любить Бога тоже значит чем-то жертвовать ради Него. Чем же мы можем пожертвовать? В первую очередь — нашим своеволием.

Если мы испытываем по отношению к Богу ту самую «агáпэ» — любовь-доверие, любовь-преданность, то, конечно, постараемся учитывать в первую очередь Его волю и действовать согласно с ней. Тем более что воля Божия вовсе не какая-то тайна за семью печатями, она открыта в Его заповедях.

Христос говорит: Имеяй заповеди Моя и соблюдаяй их, той есть любяй Мя (Ин 14:21); в Синодальном переводе, с несколько сглаженным смысловым акцентом: Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любитКстати, и в данном случае Господь вновь использует глагол, образованный от слова агáпэ. Меня. Почему исполнение заповедей — это свидетельство любви к Богу? Именно потому, что, живя согласно Его воле о нас, мы выражаем Ему свое доверие и верность.

И это не просто какой-то формальный акт «выражения доверия». На самом деле, не доверяя Богу, заповеди просто не исполнишь.

Большинство из нас склонно связывать цель, ради которой мы что-то делаем, с понятием «качества жизни», говоря по-простому — с комфортом, физическим и душевным. Полезным и эффективным обычно считается то, что повышает «качество жизни», делает ее более удобной и приятной, доставляет радостные переживания. И наоборот: все, что жизнь усложняет, делает ее более трудной, считается вредным.

И в такую картину мира заповеди абсолютно не вписываются. Их исполнение почти никогда не приводит к повышению «качества жизни». Жизнь не становится благодаря исполнению заповедей более «удобной» или «приятной» в общепринятом смысле, скорее наоборот. Заповеди — вообще не про удобство, а про блаженство, которое, по слову святителя Тихона Задонского (1724–1783), есть не что иное, как Сам Иисус Христос, или, точнее — наше единение с Ним.

Евангельские заповеди блаженства — квинтэссенция того, чему учил Христос. И что же из них следует? Что среди блаженных находятся плачущие, гонимые, неправедно злословимые, оклеветанные. Вот, оказывается, чье Царство Небесное, вот кто соль земли (ср. Мф 5:3–13). Люди, живущие в логике повышения «качества жизни», руководствоваться такими заповедями никогда не согласятся. Ориентироваться на такие заповеди, очевидно, может только тот, кто искренне полюбил Бога и доверился Ему, а свои желания согласен отставить на второй план: да будет воля Твоя! (Мф 6:10).

Есть у разговора про жертвование своей волей и еще одно, богословское, измерение. Дело в том, что почти все, что мы привыкли включать в понятие человеческой личности: достоинства и недостатки, эмоции и желания, таланты и знания, привычки, воспоминания и т. д. — у человека с точки зрения христианства не свое собственное. Что-то вложено в него Богом (способности, таланты), что-то сформировалось под влиянием людей и событий (знания, привычки, воспоминания), что-то досталось в наследство от предыдущих поколений (черты внешности, характера, предрасположенности к разным недугам). Воля — едва ли не единственное, что невозможно приписать «внешним факторам»: она принадлежит только самому человеку. После грехопадения собственная воля, зараженная грехом, стала для человека главной ценностью: перестав доверять своему Творцу, человек сделался рабом собственных желаний и влечений, часто греховных. И отказ от самоволия оказывается в итоге единственной жертвой, которую человек может реально принести Богу.

Когда я говорю, что отныне живу по заповедям Божиим, а не так, как мне вздумается, я действительно отвергаюсь себя, потому что отвергаюсь своей воли. Это не значит, что я становлюсь безвольным существом. Это значит, что я свободно подчиняю свою волю воле Божией, ставлю заповеди, данные мне Богом, на их законное место — приоритетное. И это — мощное свидетельство любви человека к Богу.

Именно такую любовь к Богу Отцу проявил Господь Иисус Христос. Не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца, — говорил Он иудеям (Ин 5:30). И подтвердил истинность этих слов в Гефсиманском саду, когда, несмотря на естественный страх и нежелание умирать, выбрал исполнить волю Отца, ведущую Его на Голгофу. Не как Я хочу, но как Ты (Мф 26:39)…

Бог есть любовь (1 Ин 4:8) — это главное, что мы знаем о Нем. А человек создан по образу и подобию Божию (Быт 1:26, 27), и это значит, что каждый из нас тоже призван быть любовью. И не только по отношению к Богу, но и ко всякому ближнему. К любому, кого Бог вводит в нашу жизнь, хотя бы ненадолго.

Без любви и доверия Богу невозможно наше спасение. А ближнего-то зачем нам любить? Ответ на этот вопрос дает апостол Павел, назвавший Церковь телом Христовым, где все члены заботятся друг о друге: Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны. ...Но Бог соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены (1 Кор 12:21, 24–26). Не кто-нибудь, а мы сами должны быть руками, сердцем, устами Господа. Он спасает нас для жизни вечной не столько чудесами или невидимыми благодатными воздействиями, сколько через нас же самих — одних людей с помощью других.

Лично для меня это стало когда-то одним из самых поразительных открытий в Евангелии: любовь человека к Богу и любовь к другому человеку Христос не то что не разделяет — Он фактически уравнивает одно с другим! В Евангелии от Луки эти две заповеди просто объединены: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя (Лк 10:27). У евангелистов Матфея и Марка они названы «подобными» друг другу и равнозначными (Мф 22:37—40, Мк 12:29—31). А из притчи о Страшном Суде мы узнаём, что проявившие милость к ближним, оказывается, облагодетельствовали в их лице Самого Христа. И кто прошел мимо ближнего — прошел мимо Господа (Мф 25:31–46).

Можно долго размышлять, почему заповеди о любви к Богу и к ближнему так неразрывно связаны друг с другом. Ничего не возразишь, например, на слова апостола Иоанна Богослова: Кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин 4:20). Действительно, невозможно полюбить Бога, пока не научишься любить ближнего. Верно и обратное: невозможно по-настоящему любить ближнего, если не полюбил Бога, ведь самое драгоценное, что можно увидеть и полюбить в ближнем, как писал митрополит Сурожский Антоний (1914-2003), — это образ Божий, тот сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, которым так дорожит в каждом из нас Сам Бог (1 Пет 3:4).

«Любовь к человеку без любви к Богу есть самолюбие, а любовь к Богу без любви к человеку есть самообман», — так емко выразил обе эти истины преподобный Иустин (Попович) (1894–1979). А авва Дорофей (подвижник VI века) наглядно изобразил взаимоотношения людей друг с другом и с Господом в виде колеса. Каждый из нас — ось, а Бог – центр; чем ближе мы сходимся друг с другом, тем ближе оказываемся к Богу.

Но может быть, дело обстоит еще проще? Ведь любовь, говорит апостол Павел, — это дар, и даже высший из даров, который Бог вручает человеку, когда тот готов его принять. И человек, наделенный таким даром, — он любит всех. Это просто свойство любви. Он не может смотреть на мир как раньше, делить людей на тех, кто любви «достоин» и кто «недостоин». Он, как Серафим Саровский, готов услужить, уступить, принести себя в жертву всем и каждому, начиная с Бога и заканчивая разбойниками, пришедшими его грабить. Он живет любовью, изливает ее на всех одинаково — и в этом уподобляется Самому Богу, Который повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф 5:45). Любить только «некоторых» — невозможно, это будет просто не любовь.

Именно такую мысль высказывает преподобный Максим Исповедник (ок. 580 — 662): «Совершенная любовь не разделяет единого естества человеков по различным их нравам, но… всех человеков равно любит: добрых любит как друзей, а недобрых — как врагов, благодетельствуя им, долготерпя, перенося ими причиняемое, отнюдь не отплачивая им зла, но даже страдая за них, когда случай востребует».

Мы уже сказали, что любить другого — значит жертвовать собой ради него. Но и жертвовать можно по-разному. Как часто, уступая в чем-то другому, мы раздражаемся, доходим до ссор, начинаем предъявлять друг другу упреки и претензии: «Да я ради тебя вон от чего отказался, все для тебя, а ты, такая-сякая!..» Или пусть даже молчим — а слова эти написаны у нас на лице. И понятно, это не слова любви. Потому что про любовь мы знаем совсем другое: она долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не мыслит своего, не раздражается… (1 Кор 13:4,5).

Как часто, жертвуя чем-то ради другого, мы втайне рассчитываем, что он как-то оценит наши старания. Но «того, у кого настоящая любовь, не волнует, оценят его любовь или нет, — говорил афонский старец Паисий Святогорец (1924–1994, прославлен в лике святых в 2015 году). — Жертву, которую он совершает ради ближнего по чистой любви, он даже не помнит». А преподобный Исаак Сирин писал: «Где любовь, там нет возмездия (платы, воздаяния. — Прим. ред.); а где возмездие — там нет любви».

Идеальный пример любви, не ищущей своего, мы находим в евангельской притче о блудном сыне. Сын требует у отца «причитающуюся ему» часть отцовского имения (ту, которая досталась бы ему после смерти отца), получает ее — и отбывает невесть куда, «на страну далече», где живет распутно и расточительно. Наконец, все растратив и опомнившись, он решает вернуться к отцу и заранее складывает в уме покаянную речь: Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Но на деле он едва успевает вымолвить и половину этих слов: отец, завидев сына, выбегает ему навстречу, обнимает, дает лучшую одежду, надевает на руку перстень (знак хозяйской власти в доме) и устраивает пир. И — ни словом не укоряет его (см.: Лк 15:11–32). Ясно, что эта притча о наших отношениях с Богом. И она показывает, кáк любит нас Бог — безусловной принимающей любовью.

Примеры такой любви встречаются и в нашей земной жизни, хотя, к сожалению, чаще всего в самых отчаянных ситуациях. Вот что рассказывала в беседе на радио «Вера» Лариса Пыжьянова, психолог детского хосписа «Дом с маяком», где неизлечимо больные дети проводят свои последние месяцы и дни:

«Для меня хоспис — это про ту самую безусловную любовь, к которой нас всех призывает Господь. Когда говорят, что там страшно, что там умирают дети, я отвечаю: дети видят там такую любовь, которой, к сожалению, не знают их здоровые сверстники. От здоровых детей родители ожидают социализации, реализации, успехов: “ну-ка, давай, вперед!” А здесь понятно, что ребенок не вырастет, не будет ни отличником, ни спортсменом, ни героем, не прославит своих родителей, даже стакан воды им в старости не подаст. И его любят самой безоценочной, самой безусловной любовью. И дети так же любят в ответ. Это пример самой светлой, святой любви».

Но такие примеры в нашей жизни все-таки большая редкость. Гораздо чаще наша любовь к Богу и к ближнему «выглядит» как терпение. Это может быть терпение недостатков человека, которого мы любим, или жизненных скорбей, которые попускает нам Господь. И когда мы терпим — это тоже жертва, это тоже любовь.

«Идти на смерть за своего близкого — это еще не наша мера. Наша мера — это хотя бы не раздражаться на него по пустякам, — сказал однажды протоиерей Валериан Кречетов, один из самых опытных духовников Русской Православной Церкви. — Любовь долготерпит — апостол Павел с этого начинает… Любовь заключается в том, чтобы терпеть».

В одном из псалмов царя Давида есть строки: Потерпи Господа, мужайся, и да крепится сердце твое, и потерпи Господа (Пс 26:14). И действительно, бывают ситуации, когда любовь к Богу приходится доказывать терпением попускаемых Им скорбей — и надеждойПри переводе с церковнославянского потерпи обычно заменяют на слово надейся на Него.

Одна моя знакомая не так давно потеряла сына. Совсем еще молодой человек погиб при трагических обстоятельствах, совершенно внезапно. Девять человек из десяти на ее месте пришли бы в отчаяние и слышать не захотели бы больше о Боге, Который «не уберег» или «так жестоко наказал, непонятно за что». Но у матери этого юноши (который и в храм ходил, и духовной жизнью интересовался) к Богу нет претензий. Есть горе, есть тоска, есть боль, но каким-то непостижимым образом они соединяются в ее сердце с доверием к Тому, без Кого все было бы совсем безысходно, потому что — бессмысленно. В таких ситуациях, самых предельных, катастрофических, проявляется любовь человека к Богу.

Вы спрашиваете: зачем Богу наша любовь, если Он ни в чем не нуждается? Я бы поставил вопрос иначе: зачем нам любить Бога? Ведь если Бог действительно есть любовь, то для Него радость — отдавать Себя Своим созданиям, заботиться об их благополучии и счастье. Ровно этому Он и учил апостолов: Блаженнее давать, нежели принимать (Деян 20:35).

А нам зачем любить Бога — да еще и ближнего в придачу? Разве это не оборачивается огромными издержками? Разве не обрекает на бесконечное терпение неудобств и неприятностей?

Во-первых, любовь к Богу — это самый прямой путь спасения. Для Бога очень важна каждая человеческая жизнь, Ему, как мы уже сказали вначале, далеко не безразличны заботы человека, его боль и страдания. Бог хочет, чтобы каждый человек был спасен, чтобы к каждому вернулась радость и полнота бытия. И, подобно отцу из притчи о блудном сыне, Бог делает для этого все. Но человек не может быть спасен без любви как абсолютной верности — готовности вверить себя в руки Того, Кто знает, как тебя подвести к этому спасению. Да, этот путь не будет легким, потребует терпения, труда над собой, жертвенности ради Бога и ближних, готовности понести тот или иной крест. Но любовь к Богу поможет все преодолеть и пройти этот узкий путь (ср.: Мф 7:14).

Во-вторых, научиться любить Бога — это главный смысл человеческой жизни. Богообщение, единство с Богом — это и есть то самое Царство Небесное, которого в конце концов ищет человек, созданный по образу и подобию Божию. Об этом замечательно сказал блаженный Августин (354–430): Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе. В Царстве Небесном и нет ничего, кроме Бога (и тех, кто обрел с Ним единство в любви).

Но Царство Небесное — это вовсе не какая-то специфически загробная реальность, куда пускают только после смерти. Оно доступно уже на земле! Любовь к Богу и к окружающим людям — деятельная, активная — наделяет жизнь человека смыслом, радостью и полнотой уже здесь и сейчас. И это — очень существенное «в-третьих».

Вот что пишет в своей книге «Больничный священник» епископ Верейский Пантелеимон (Шатов), более сорока лет отдавший служению при больнице и сейчас возглавляющий Синодальный отдел по церковной благотворительности и социальному служению:

«Я достаточно долго ходил в больницу и знаю, как это бывает трудно… Порой у меня возникало ощущение, что, прежде чем идти к больным, приходится через что-то переступать, преодолевать внутри себя какое-то препятствие. Мешало нежелание погружаться в чужое страдание. Хотелось вместо этого подольше побыть после службы в храме, пообщаться с прихожанами, сходить в школу к детям… А идти в больницу, где сам воздух пропитан болью, хотелось далеко не всегда...

Но когда я совершал над собой усилие, когда не отказывался и посещал больных, то чувствовал щедро изливаемую на меня благодать Божию: прояснялось мое сознание, чище делалось сердце, легче становилось дышать. Вот ты причастил и ободрил тяжелобольного, принял первую исповедь, ответил на вопрос, кого-то пожалел, приободрил, с кем-то помолился, кому-то улыбнулся, поговорил с сестрами и врачами, расспросил их о чем-то — и словно тучи на душе разошлись. Меньше обличает совесть. Радостнее становится жить. И ты понимаешь, что служение в больнице — служение благодатное, которое нужно тебе, вероятно, даже больше, чем больным.

<…> Если совершаешь служение больным постоянно, то жизнь меняется, начинаешь видеть ее по-другому. Смотришь на удобства, блага, за которыми гонится современный человек, — и видишь их никчемность и совершенную ненужность. Осознаешь важность теплых слов, доброго отношения, внимания к другому человеку, учишься правильно воспринимать людей, делаешься к ним ближе, лучше понимаешь жизнь.

Благодаря больничному служению приближаешься к Богу… по-другому воспринимаешь страдания Христа, Его крестную жертву».

Жена священника и катехизатор Анна Джурасс, в свое время объехавшая пол-России как миссионер, рассказывала ведущим на радио «Вера», какая это радость, когда человек, которому ты уделил внимание, раскрывается тебе навстречу. «Видеть этих людей, самых разных; понять, принять, почувствовать человека, насладиться красотой, которая у него внутри... Может быть, он и сам ее не осознает, но ты его раскрыл — и он как цветок перед тобой. Это прекрасно, это, наверное, самое лучшее. Я получаю от этого даже не удовольствие (уж слишком примитивное слово), а — счастье. Счастье видеть в человеке образ Божий».

И еще один пример — Евгения Ульева, многодетная мама с богатым опытом церковной жизни, которая преодолела тяжелую форму рака и сейчас поддерживает советом и добрым словом множество семей, столкнувшихся с трудностями. «Я никогда не задумывалась, откуда берутся силы, — рассказывала она нам с коллегой в беседе на радио «Вера». — Конечно, от Господа Бога. Но чем больше ты отдаешь окружающим людям, тем больше получаешь. Это как батарейка, которая заряжается: ты отдаешь — Господь тебе восполняет».

Тот же самый образ использовал преподобный Паисий Святогорец, когда говорил о человеческом сердце: «Сердце словно аккумуляторная батарейка, которая постоянно подзаряжается. Оно не устает и не стареет, его сила не исчерпывается никогда. Но над сердцем надо работать». «Чтобы любовь возрастала, нужно ее отдавать».

О чем-то подобном размышлял и английский писатель и богослов Клайв Стейплз Льюис (1898–1963) в своей книге «Страдание», написанной в 1940 году: «Мне кажется, в раю каждая душа непрестанно раздает блаженным ближним все, что получает… Душа — это отверстие, полость, которую Он (Бог. — Прим. ред.) заполняет; и союз с Ним, почти по самому определению, — непрестанная самоотдача, раскрытие, откровение, препоручение себя <…> Всюду, от высших до низших, “я” существует лишь для того, чтобы мы его отдали, и становится от этого еще более собою».

Так делает и Сам Бог, однажды отдавший Себя на растерзание людям на Голгофе и с тех пор продолжающий раздавать Свое Тело и Кровь в таинстве Евхаристии.

Верующим часто бросают упрек, что в Церкви совсем не видно любви — одни строгости, правила да ограничения. И это при том, что сами верующие постоянно твердят о любви — начиная со священников в православных храмах и заканчивая ребятами, под гитару поющими псалмы и песни о любви к Богу. Нечто подобное описывал еще ветхозаветный пророк Иеремия (середина VII — начало VI века до Р. Х.): От пророка до священника — все действуют лживо… говоря: «мир, мир!», а мира нет (Иер 8:10–11). Так же и у нас: кругом на все лады твердят о любви  — и при этом полное ощущение, что уже исполнилось горькое пророчество Христа: по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф 24:12).

Да, увы, любовь слишком часто подменяют разговорами о любви. Так же как, например, молитву, то есть разговор с Богом, — разговорами о Боге. Но огонек любви к Богу в Церкви все-таки теплится — мы привели всего несколько примеров, а их, конечно, намного больше. Другое дело, что любовь эта не так бросается в глаза, как грех и страсти. Во-первых, из-за того, что неправильно настроена наша «зрительная оптика»: мы легче замечаем то, что есть в нас самих (грех), чем то, чего в нас нет или совсем мало. А во-вторых, еще и потому, что, действительно, все люди грешные (и в Церкви тоже) и не все ставят себе такую высокую цель — полюбить Бога. А многие самоуверенно полагают, что раз они церковные люди, то, значит, отношения с Богом у них уже «налажены». И вот этот самообман едва ли не хуже всего. Стяжать любовь с помощью «заклинаний» и бесконечных разговоров о любви никак не выйдет. Здесь нужен долгий самоотверженный труд. С чего же начать?

Святые отцы говорят: поступай так, будто в тебе уже есть любовь к Богу, — и Он дарует тебе ее истинно. Иными словами — начни жить по заповедям. Настоятель храма святителя Николая в Кленниках (где много лет служил святой праведный Алексий Мечёв) священник Николай Важнов говорит об этом так: «Да, нам надо стремиться к тому, чтобы… всех любить от всего сердца, быть готовыми всех обнять и доброе слово сказать. Но мне кажется, это дар Божий. Главное нам начать, протянуть руку, хотя это бывает очень трудно, но протянуть руку человеку, который нуждается в нас, который оказывается рядом с нами в жизни, захотеть принять его от всего сердца, а уж дальше Господь в нас действовать будет».

Но и заповеди исполнять можно опять-таки по-разному. Можно подчиняться им как рабы (из страха, что иначе Бог накажет) или как наемные работники (ожидая награды — блаженства в Царстве Божием). А можно знать умом и чувствовать сердцем, как говорится, «нутром ощущать», что жить по заповедям — это просто единственный способ быть человеком на сто процентов; что в одном этом и заключена вся полнота счастья. Как замечательно сказал священник Иоанн Захаров, настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы в Российской детской клинической больнице: «Когда человек являет любовь, он и становится человеком, а не животным… Сам этот момент, когда ты отдаешь свою любовь, — это и есть веяние Царства Божия. Ради этого и стоит жить. А все остальное — это существование, получеловеческое или полуживотное».

Любить Бога — значит довериться Ему, вручить Ему свою жизнь. Это предполагает, что во имя собственного спасения мы отказываемся от своеволия. И это предполагает нашу готовность любить ближних: принять их в свое сердце безоговорочно и потерпеть, если придется (ну конечно, придется, иначе никак). Самое сложное тут начать. А радость и мир, которые пошлет Господь, непременно дадут понять, что ты на верном пути.