Мое приготовление к привычной колонке, представляющей нового автора «Строф», началось с события, который кто-то сочтет совпадением, а кто-то — и к этим читателям я присоединяюсь — духовным подарком. Ведь ничего же случайного не бывает.
Итак, расхаживаю я по комнате со сборниками стихов Наталии Редозубовой «Воздух» (2017) и «Уверение» (2021), заглядываю то в один, то в другой и, начитавшись, делаю себе передышки: переставляю с места на место книги в застекленных полках. В каждой из них к рядам корешков прислонены — обложками наружу — самые мои любимые. Вот их я и меняю местами. И думаю меж тем: с чем бы еще в судьбе моего автора познакомиться?
Сажусь за компьютер и нахожу интервью Редозубовой о ее работе художественным руководителем и режиссером школьного Литературного театра. Прочитав, прохожу по ссылке на спектакль по мотивам пьесы о святой блаженной Ксении Петербургской.
…Дети играли изумительно, я снова разволновался, и тут мне отчего-то пришло в голову перенести книжку устных рассказов и выписок архимандрита Павла (Груздева) — с дивным портретом батюшки на обложке — из глубины моей «кельи» поближе к столу.
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Перенес, прислонил к иным корешкам, задвинул стекло и снова сел к монитору, чтобы перечитать титры к спектаклю. И вдруг увидел справа, в ленте-меню других видео, такое: «Огонь с неба (архимандрит (Павел Груздев))». А на «иконке» — современный подросток.
Мальчик читал рассказ отца Павла из лагерной жизни. Просто до слез довел.
Под видео — пояснение: «Литературная постановка. Режиссер Наталия Редозубова».
А ведь я хотел о стихах Наташиных поговорить, о том, как мне открыла их в свое время старейший наш критик Ирина Роднянская (и это было не первое ее открытие для наших «Строф»), об отважном таланте этого тульского автора. И еще о том, что про Бога многие пишут в стихах, а подлинную духовную лирику дерзают творить единицы.
Видно, в другой раз расскажу. А пока давайте откроем для себя этого поэта.
***
Все будет: новый хлеб и новый дом,
дорога дальняя, с друзьями переписка.
Мы будем знать: мы рядом, мы живем
в мирах, которые почти что рядом, близко.
Весна всегда сильна уговорить,
тепла сулить, капели, вдохновенья —
всего, что может душу пробудить
от ледяного горького забвенья.
И я очнусь, я стану говорить,
и строчки будут жить, мечтать, меняться,
грустить… о, что мне сотворить,
чтоб для тебя звенящею остаться?
Спасает пара неумелых строк,
которые мне недосуг поправить,
спасает суета, спасает Бог,
когда ни суета, ни звук, ни память…
И лишь понять: осталось иль ушло
то из времен, что было — нами.
И я смотрю сквозь чистое стекло,
и вижу мир — и не один — сквозь пламя.
***
Господи, прости,
мы торопим события,
мы хотим от Тебя воли своей,
мы согласны на любые открытия,
потому что, Господи,
нам видней.
***
Красная горит Пасха,
воспламеняет лёд
в сени смертной у Босха,
там, где ничто не цветёт,
где только камень сед,
в бездне, в пучине моря,
и нам воссиял свет
после такого горя.
Пасха — во рту халва,
то, что взрастило солнце —
в тёмные жернова
вжаться, перемолоться.
Твёрдое мягким станет,
солёное сладким — семя,
Пасхи красное пламя
ныне над всем и всеми.
В мрачной зыби песка
в жабрах безгласной рыбы
вдох — и волной Пасха
выхватит её, ибо
мир стоит островами
Пасхи. И между ними —
дыхание и слова,
сладчайшее Его Имя.
Воскресение Христово
***
Спотыкающимся нужен костыль.
Поищу его я, а ты остынь.
Мало ли, что привидится в темноте.
Нужно из всех слагаемых выбрать те,
которые при перестановке не подведут.
Остается складывать,
умножать — непосильный труд.
Когда сотый раз бьют по рукам,
проникаешься благодарностью к дуракам.
Претензии к жизни сводятся до
самых простых вещей: здоровье, пальто,
чтобы настало лето, свистел комар.
И каждая малость поистине Божий дар.
***
Уверение Фомы.
Пир во время чумы,
глас хлада тонка,
карантина ломка.
Не сносить головы —
как ни бились, увы.
Коль снесло крышу,
небо стало ближе.
И застыли под ним —
в рёбра Твои —
как голову в песок,
словно дуло в висок.
О нравы, времена —
тугие стремена,
свидетелям брейка —
трэш, спам да фейки.
Суд миру сему —
свет сошел во тьму,
на жизнь кромешную
к Фоме грешному.
Антипасха
***
Будут нас испытывать в последние времена,
а потом отсыплют сполна зерна
сюда, где жизнь от века полна
домыслами ума, отчаявшегося во аде,
в поте лица, в остывшей золе, в засаде.
Число дополнится, надежда пополнит счёт,
тем и откроется — время течёт,
плавится излучиной на сосне,
кольцами исчисляется количество лет,
по низкой заброшенной тёмной избе
гуляет рассеянный свет, свет…
Гордое неумолимое сердце однажды
прозревает, смолой истекает, жаждет
ничего иного, кроме сего —
позднего всхода, нового года,
Горнего Иерусалима,
Лица Твоего.
