Казалось бы, что общего может быть у меня, огневушки-поскакушки с этим тихим человеком! Тем не менее мы просиживаем вместе целые вечера, беседуем. О чем? О литературе, о жизни, о прошлом. Каждую вторую тему он "сворачивает" на разговор о Боге. Сначала меня это раздражало и казалось страшным занудством, потом я поняла, что Бог для него - самое дорогое на свете, а ведь самым дорогим всегда хочешь поделиться.
Наша дружба началась с того, что я взялась писать курсовик по истории Церкви, а он вызвался мне помогать. Я тоже считаю себя верующей, бываю в церкви. Недавно, перечитывая свой дневник, нашла в нем такие слова: "Церковь - это единственное место, где я ощущаю полное душевное равновесие". И это действительно так. Но как моя вера непохожа на его! Моя мне кажется светлой, жизнеутверждающей, а его... Он такой сдержанный, замкнутый, как будто постоянно следит за собой.
Кажется, я ему нравлюсь. Как неловко уворачивается он от шутливых намеков моей старшей сестры, а на следующий день опять приходит и сидит до позднего вечера... "Матушка",- дразнит меня сестра, и от этой шутки мы обе хохочем до слез.
Из поэтов ему больше всех нравится Гумилев. Мне тоже. У нас даже любимые стихи одни и те же. Он - лирик, но как будто стыдится этого и не отпускает жаждущую песен душу на свободу. Эта черта удивляет и и возмущает меня больше всего. Что ему мешает, ведь он вовсе не зануда. Чего же он боится, зачем постоянно сдерживает себя?
* * *
Окна - нараспашку. Аромат сирени, смешанный с запахом юной листвы и мокрого асфальта кружит голову. Думать об учебе, о сессии… Невозможно! Впархиваю к нему в квартиру:
- В московские особняки врывается весна нахрапом... Какой воздух, какой май! Бежим в парк!
- Не могу. Сегодня суббота - всенощная.
На мгновение замираю в оцепении. Ну почему, почему он такой?!..
Однако любопытство и страсть к экспериментам берут верх - плетусь с ним в церковь на всенощную. Великолепие убранства и красивое пение ненадолго берут верх: на глазах слезы, раскаиваюсь в своей несерьезности. Но уже через четверть часа, подобно пойманной в клетку птичке, с тоской смотрю в открытое окно - там май... Как не сочетаются монотонное чтение, запах ладана и серьезные лица с неистовствующей в весеннем угаре природой. А что он? Само внимание. "Как свечечка", - отмечаю в уме.
Наконец-то служба закончена. Забыто тяжкое стояние, на душе светло. Он улыбается. "Какой дивный вечер, природа словно вторит службе..." Вторит?? ПРИРОДА вторит СЛУЖБЕ???.. Господи, до чего же мы разные!
* * *
Осень. Он уже учится в семинарии. На мне яркая куртка, моднейшие брюки, а из-под элегантной шляпы вьются старательно накрученными локонами длинные волосы. В Лавре на меня все оборачиваются.
Как он рад встрече, и как идет ему новенький черный семинарский китель... Быстро и дипломатично выводит меня за пределы монастыря. "Какой на тебе наряд!" - "Не нравится?" - "Очень нравится, но в Лавре этого не поймут". Лицо мое удивленно вытягивается: "Почему?!.."
Бродим по заброшенному парку, утопая в сугробах желтых и красных осенних листьев, раскидываем их ногами, собираем букеты. Старые качели-лодочки, несмотря на свой жалкий вид, удивительно хорошо вписываются в золотое великолепие парка.
- Покачаемся? - неожиданно предлагает он.
Огненные деревья, серое небо, пруд, монастырские стены - все несется вихрем. Полет - вот свобода, вот блаженство! "Видел бы меня владыка ректор!" - смеется он.
* * *
Погожим осенним вечером, когда запах жженых листьев тонет в лиловом киселе сумерек, а сердце щемит от безотчетной печали, мы прогуливаемся вдоль стен Лавры.
- Слушай, я, похоже, запуталась в своих религиозных исканиях. Почему надо все заузить - ведь все религии по большому счету говорят об одном и том же?
- Если смотреть на христианство как на свод нравственных правил...
- А как же еще можно смотреть?!
- А ты крестись и узнаешь, - он приумолк. Потом продолжил:
- Христос - это и есть христианство. Христос, а не абстрактные правила. Вот мы с тобой в жизни сколько встречаем людей. И только один становится дороже других - словно половина тебя. Почему именно этот человек, почему именно его полюбил, ему поверил? Почему? Не знаю. "Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь".
Зорко одно лишь сердце…
* * *
День моего крещения был серым, по-настоящему зимним. Вот и храм - маленький, сельский, деревянный, уютный. У двери завсегдатаи, церковные бабушки: "Подай, доченька!". Хор елейных голосков перекрывает вдруг старушка в ярко-зеленом платке: "А почему это мне рубль! Всем по два, а мне рубль?!" ...Мое светлое торжественное духовное состояние раздавлено одной фразой! Эти бабушки кого угодно от церкви отвадят!
Крещаемых - человек десять - от мала до велика "Во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь. Стою среди других, твержу как заклинание: "Вот, теперь я христианка" - и ничего! Мне все кажется, что батюшка произнесет какое-то последнее, самое важное "аминь", и я почувствую, что стала совсем другой. Пытаюсь вглядеться в себя... Нет, все та же. Как-то даже обидно.
Иду на остановку. У церковной ограды маячит знакомый зеленый платок. "Помоги, дочка!" - говорит бабушка... И я вдруг замечаю, что и губы, и руки у нее совсем синие от холода.
* * *
Зимой он приезжал домой довольно редко, а приезжая, заскакивал на какие-нибудь 10-15 минут и снова исчезал. "Вот и кончилась наша... наша дружба", - думалось мне. Лишь иногда по воскресеньям он зазывал меня в Лавру, и все становилось как прежде - шутки, воспоминания и разговоры...
Раннее воскресное утро. Надеваю единственную в моем гардеробе юбку до пят, повязываю на голову платок. "На кого ты похожа?!" - смеются родители. Сегодня он ждет меня, значит вперед, в холодной электричке мимо заснеженных деревень до Сергиева Посада, а там по скрипучему искрящемуся снегу прямо к Лавре. Могучие купола древних соборов, как атланты, поддерживают низкое серо-голубое небо. Мерно, гулко ударяет колокол. В воздух взмывают стаи птиц, и кричащая карусель парит над колокольней.
Жизнь в Лавре подвержена какому-то особому ритму, проникнута особой атмосферой. Попадаю вовнутрь, и носки ног автоматически сводятся вместе, глаза - долу, мелкой семенящей походкой направляюсь к нему. "Ну ты совсем как настоящая матушка!" Я вся сияю - хочется быть хоть чуть-чуть причастной этим соборам, этому звону, этой новой, еще непонятной, но почему-то манящей жизни. Она больше не кажется мрачной.
Многое было пережито, передумано, перечувствовано этой снежной зимой. Потом была первая исповедь, первый Великий пост, первая - настоящая - Пасха. "Чего-то ты огневушка-поскакушка, больше не скачешь?"
* * *
И снова май. Сижу у открытого окна не в силах оторваться от весеннего аллегро. Вновь и вновь не дают покоя "Стихи Юрия Живаго":
И та же смесь огня и жути
На воле и в живом уюте
И всюду воздух сам не свой...
Звонок в дверь. На пороге - он, в какой-то малоросской белой рубашке с вышитым орнаментом. "Прямо как жених, только цветов не хватает", - усмехнулась я в душе. Миновал час, другой. Вот, сейчас допьет чай и начнет прощаться... "Да, кстати, я хотел тебя кое о чем просить, я, собственно, за тем и пришел". Ах, вот, зачем он пришел - больно кольнуло сердце. Но тут же мои горькие мысли были прерваны. Потому что он вдруг сказал, очень мягко и тихо:
- Выходи за меня замуж...
