Священник Димитрий Струев,
выпускник филологического факультета, председатель молодежного отдела
Липецкой епархии, ассистент кафедры теории и истории культуры ЛГПУ, Липецк
«Искушение» или «блин» – какая разница?
Изменилась, пожалуй, но в меньшей степени, чем следовало бы. Из-за продолжающегося общения в молодежной среде мне не удается забыть как следует тот лексический пласт, который мне вроде бы уже и не нужен. Некоторые оправдывают меня и таких, как я, тем, что мы, дескать, используем сленг в качестве миссионерского приема… Это хорошо, что кому-то удается не осуждать; однако скажу по секрету: как, еще со студенчества, завяз на зубах этот «миссионерский прием», так и не отлипает – приходится маскировать его под миссионерскую работу с молодежью…
А если серьезно – мне трудно судить, насколько мою речь изменил именно приход к вере. Мое воцерковление совпало с взрослением – вырастанием из подросткового возраста, и что-то в речи менялось, наверное, скорее, в связи с возрастом. И как-то не прилипли ко мне всякие «благочестивости», которые в церковной среде заменяют обычные приветствия и вежливые пожелания. Кажется мне, что в большинстве случаев обилие специфических церковных словечек в чьей-то речи отражает не столько молитвенное состояние души этого человека, сколько наличие в нем психологии «православного гетто».
Где-то в начале моей церковной жизни один схимник сделал мне «прививку» от подобных отклонений в речи. В ответ на мое благочестивое прощание он сказал: «Знаешь, один монах составил чинопоследование прощания. Нужно пятиться, с каждым шагом назад делать поклон и говорить: ангела вам хранителя, спаси вас Господи, прошу ваших святых молитв, простите-благословите – и так далее». Шутка эта, как оказалось, неплохо помогает избегать бездумного – «на автомате» – произнесения благочестивых штампов. А бывает и так, что, например, слово «искушение» в обиходе всевозможных семинаристов и послушников несет совершенно ту же функцию, что для многих других – слово «блин». Семантика и эмоциональная окраска этих «междометий» в таком случае совершенно аналогичны, потому можно ли сказать, что в речи этих людей что-то принципиально изменилось?
Константин Никитин,
капитан милиции, инспектор Управления по охране объектов органов власти
и правительственных учреждений ГУВД г. Москва
Вера против профессиональной деформации
То обстоятельство, что я рос в образованной и культурной среде, не уберегло меня от использования в повседневной речи эмоциональных выражений вульгарного оттенка, которыми подростки обычно демонстрируют раскованность, независимость, пренебрежительное отношение к системе запретов, устанавливаемых взрослыми. После прихода к вере (а это произошло в 1991 году, когда мне было пятнадцать лет), благодаря участию в церковной жизни, моя речь стала постепенно приходить в норму. Я отучился поминать врага рода человеческого, или, попросту говоря, чертыхаться, пополнил свой лексикон словами, являющимися частью древней русской языковой культуры. Это, в частности, возбудило во мне интерес к углубленному изучению отечественной истории, помогло лучше понять различия между прошлым и настоящим.
Впоследствии даже плотные контакты с криминальным миром (накладывающие свой отпечаток на образ жизни людей, в том числе и на их язык) не могли заставить меня сделать нецензурные и жаргонные выражения неотъемлемой частью речи.
Могу с уверенностью сказать, что вера позволяет с успехом противостоять и такому негативному явлению, как профессиональная деформация личности, когда под влиянием длительного выполнения служебных обязанностей изменяется способ общения и поведения, что нередко приводит к формальному, сугубо функциональному отношению к людям.
Стараюсь игнорировать наплыв иноязычной лексики, но избежать ее употребления удается далеко не всегда, особенно при общении в интернете, активным пользователем которого я являюсь с конца девяностых годов. Но я уверен, что именно уважение к родному языку, к нашей самобытной культуре и её ценностям – залог укрепления и процветания России.
Евгений Орлов,
художник, директор Музея нонконформистского искусства, один из основателей Арт-Центра «Пушкинская-10» (Товарищества «Свободная культура»), Санкт-Петербург
Язык и мысли верующего отличает любовь к людям и Богу
Поскольку я религиозный человек, то я и мыслю, как религиозный человек. Просыпаясь утром, я лично думаю о Боге и спешу помолиться. Наверно, так все верующие думают.
Язык, на котором я говорю и думаю, изменился, конечно, после моего сознательного прихода в Церковь, хотя с Богом я всегда был, с рождения. Мне сложно отследить момент изменения языка и мыслей, у меня это органично происходило. Человек, который знает Писание, становится более ответственным в своей речи. Маленький ребенок говорит то, что ему Бог вложил. А когда человек становится взрослым, сознательным, приходит к вере – здесь уже совершенно другой уровень ответственности. Язык верующего человека, на котором он думает и говорит, отличается от языка человека, пока еще не пришедшего к вере, особой любовью к людям, любовью к Господу. Я уверен, верующий человек уже не может говорить то, что он, возможно, позволил бы себе, не будучи верующим. С одной стороны – это ограничения, с другой – это и есть свобода.
Михаил Леонтьев,
телеведущий, главный редактор журнала «Профиль», Москва
Вера – это совершенно другой камертон
На самом деле, я вообще внимательно отношусь к словам. В том смысле, что, во-первых, я стараюсь за свои слова отвечать, а во-вторых, точно подбираю слова. При этом существует, конечно, так называемый социальный контекст. Например, я употребляю ненормативную лексику. К сожалению. Тем не менее, в качестве некоторого оправдания для себя, могу сказать, что я все-таки понимаю, в каком контексте она совершенно неприемлема.
Чем больше живешь церковной жизнью, тем сильнее меняется отношение к таким вещам. Вера – это совершенно другой камертон, психологический и лексический. Верующему человеку просто в голову не придет употреблять некоторые слова! Что же касается меня лично, то должен сказать, что свою духовную жизнь я не могу считать нормальной: можно сколько угодно оправдываться, но это факт. Отсюда, наверное, и проблемы с лексикой…
Мне кажется, адекватное и правильное понимание смысла церковной жизни обязательно отражается на речи человека. Это очень заметно, когда читаешь разные тексты, затрагивающие церковные темы: по ним очень легко можно отличить адекватного человека, который в настоящем смысле слова воцерковлен, от человека, который имеет амбиции рассуждать и писать на эти темы, не имея, по сути, никакого отношения к Церкви.
Дмитрий Шагин,
художник, основатель группы «Митьки», Санкт-Петербург
Язык повлиял на мой приход в Церковь
Как говорил по-русски, так и говорю. Перестал ли я ругаться матом с тех пор, как стал верующим? А я и не ругался. Я из интеллигентной петербургской семьи, у нас это просто было не принято. И вообще, раньше не принято было ругаться, это в последнее время все чаще стала слышна брань на улицах. Скорее, наоборот, язык повлиял на мой приход к вере и в Церковь. То, что я русский и говорю на русском языке, повлияло на то, что, когда мне было шестнадцать лет, я выбрал именно Православие и крестился.
Тутта Ларсен,
телеведущая, Москва
Я не избавилась от ненормативной лексики
Я честно могу сказать, что не избавилась до конца от ненормативной лексики. Бранные слова частенько вырываются – это происходит на каком-то непроизвольном уровне. До сих пор есть огромное различие в том, каким образом я общаюсь с людьми в своем церковном приходе и в общественной жизни. Особенно это слышно, когда я разговариваю с людьми на работе и на каких-то ответственных мероприятиях. Во втором случае речь более развязная и, может быть, менее аккуратная. Но я однозначно стала относиться к своим словам более ответственно. И каждый раз, когда я говорю не очень аккуратное слово, совесть меня мучает...
Кирилл Гречко,
начальник юридического департамента, член совета директоров
ОАО «Межотраслевой вексельный дом ТЭК», Москва
Зло от языка
Моя речь, наверное, никак не изменилась. Хотя… если я стал говорить тише после прихода к вере, то, значит, какие-то изменения все-таки произошли. С возрастом стараешься больше молчать. А если серьезно, я старался не употреблять грубых и неприличных выражений и в то время, когда еще не был православным. Поэтому, я не могу сказать, что моя речь изменилась. За своей речью надо, конечно, следить, и мы знаем, что неосторожно сказанным словом можно очень сильно обидеть человека. В этом смысле, приход к вере означает, что ты очень осторожно, очень аккуратно стараешься говорить, оценивая тон, громкость голоса, а также те выражения, которые используешь.
Юлия Блатун,
студентка факультета международной журналистики МГИМО, Москва
Истинное звучание слов
К сожалению, я еще не на той «счастливой» стадии, когда каждое утро, проснувшись, человек думает, что сегодня он «понесет в мир Слово Божье», а потому должен следить за каждым своим речевым пассажем. Конечно, более логичной и лаконичной моя речь стала из журналистской потребности быть понятной и понятой. Но и Церковь тоже немало обогатила мой лексикон. Каждому явлению в Православии дано имя, характеризующее его во всей полноте, но не каждое имя мне открыто. Но все-таки многое для меня прояснилось. Слово «спасение», например, обрело свое истинное звучание именно с приходом в Церковь. Или «грех»: я понимаю, что такое грех с точки зрения Православия, потому стараюсь употреблять это слово осмысленно, а не как абстрактное понятие. Теодицея, епитимья, причащение – и множество других слов, которые характеризуют образ мыслей и жизни верующего, органично вошли в мою речь.
А еще мне легче стало подбирать слова в разговоре. Можно сколь угодно долго пытаться подбодрить человека на принятие решения, а можно просто процитировать библейскую притчу и закончить спасающим «стучите – и вам откроют». Может, для этого и дана возможность говорить?
