Она пришла в медицину в трагическое время. В столице России — танки. На улицах стрельба. Молодая санитарка принимает в Первой градской раненых, избитых... Прошли годы. Теперь она врач и работает с детьми: с теми, кто неизлечимо болен. И теми, кто умирает. О самых царапающих сердце случаях, которым она стала свидетелем, Ксения Ковалёнок рассказала в авторской программе Владимира Легойды «Парсуна» на телеканале «Спас».
Ксения Ковалёнок — врач-педиатр, руководитель двух совместных проектов православной службы помощи «Милосердие» и Марфо-Мариинской обители: Центра реабилитации детей с двигательными нарушениями и Детской выездной паллиативной службы.
«И я понимаю: сейчас будет революция»
Я в 18 лет, сразу после школы, пришла работать в Первую градскую больницу. Было очень сложное время, 1990-е годы. Сначала санитаркой в «травму». Это было мое самое счастливое время: я пришла туда действительно сделать что-то хорошее в жизни.
Помню, иду поступать в медучилище, а тут танки едут по Ленинскому проспекту. И я понимаю: сейчас будет революция, людям нужно будет помогать, а я еще ничего не умею. Надо по-быстренькому научиться хотя бы перевязки делать.
А дальше были раненые из Белого дома, были какие-то люди, страждущие в «травме» — с ранениями, просто избитые. Были смерти, которые для меня тогда были непонятны — я думала: все молодые, здоровые, должны долго жить, трудиться, мы сейчас их всех вылечим...
Первая смерть
Первым человеком, который умер почти на моих глазах, был 20-летний парень. И вроде бы ничто не предвещало, что он умрет — он всего-навсего упал и сломал пару ребер. Он лежал у нас в «травме», и его мама подошла ко мне и попросила за него молиться — уж не знаю почему. Так прямо и сказала: молись, пожалуйста, за него, его зовут Олег. И я приходила в храм и молилась, чтобы он выздоровел. Я думала: как здорово — я за него молюсь, и, конечно, он поправится, и все будет замечательно.
Прихожу один раз на дежурство — а его в палате нет. Думаю: наверное, выписали. А оказалось, он умер. Для меня это был шок: как умер?! Что случилось?! Почему?! Очень уж это было неожиданно. Я думала: ну как же так?! Какая несправедливость!
Пришла домой, проплакала весь вечер и прямо потребовала у Бога какого-то ответа: объясни, почему так произошло? Прихожу на следующий день в училище, и вдруг на занятии, которое у нас вел владыка Пантелеимон (Шатов), одна сестра из реанимации встает и рассказывает: мол, к ним привезли 20-летнего мальчика, зовут Олегом, он сначала плакал, кричал, мучился — у него оказалось какое-то незамеченное внутреннее кровотечение, перитонит, сепсис, — и очень быстро сгорел. И все время спрашивал: «За что мне это? Почему?» А она старалась утешить его и все же говорила: «Ну, ты подумай все-таки…» И вдруг произошло преображение, он очень сильно изменился, перестал задавать эти вопросы, сказал, что все понял, примирился с этим и совершенно умиротворенным умер. Она рассказала это как пример резкой перемены в человеке, оказавшемся перед лицом смерти, как он на ее глазах пришел к вере и умер светлым человеком.
Для меня это было откровением. Чего она вообще начала это рассказывать на занятиях? Я же не знала, что он лежал в реанимации. То есть Господь просто открыл мне эту историю.
Таких историй, на которые я прямо требовала ответа, потом было несколько. И, получая ответы, я понимала, что во всем все-таки есть смысл. Нам часто непонятно, почему происходит что-то с нашей точки зрения несправедливое. В таких случаях мы должны просто доверять Богу. И с этим доверием жизнь сразу становится другой.
«Что делать? Молиться»
В своей жизни я часто сталкивалась с умирающими людьми — работая санитаркой и медсестрой в травме, а потом в реанимации. И сейчас моя работа связана с этой темой — умирания. Иногда мы не можем вылечить человека, но должны просто быть рядом. Были случаи, когда человек умирает, а ты стоишь с ним рядом и просто счастлив — такой это удивительный свет, такая любовь разливается вокруг…
А были случаи, когда находиться рядом было страшно... Одна из таких смертей ассоциируется у меня с библейскими словами «плач и скрежет зубов». Эта женщина умирала у нас в «травме» и действительно скрежетала зубами. У нее текла кровь по губам, лились слезы, и в открытых больших черных глазах был такой ужас… Что она видела? Не знаю. Но это страшно себе даже представить. Находиться рядом было очень тяжело. Эта одинокая женщина была учительницей. Не знаю, что у нее в жизни произошло, почему она так умирала?
Чем можно было ей помочь? Я думаю, молиться. Хотя здесь, честно говоря, даже молиться было сложно. Но, наверное, молитва — это единственное, что может в таком случае помочь. Говорить уже бессмысленно: человек уже прожил эту жизнь, что-то определил для себя, вряд ли на последней секунде что-то поменяется. Хотя, наверное, такие случаи тоже бывают.
С тем парнем, с Олегом, говорили, потому что он сам требовал разговора, сам спрашивал: почему и за что? Если человек не произносит этого вслух, значит, ему и так все понятно. Бывает, человек уверенно идет туда, куда хочет идти — мы здесь ничего сделать не можем, это его выбор.
Нужно ли искать место, где можно проявить милосердие? В любом случае, нужно просто делать свое дело честно и искренне, по совести, и Господь сам приведет туда, куда нужно, и столкнет с теми людьми, с которыми нужно. Моя жизнь тому подтверждение. Просто доверяешь Богу и идешь по этому пути — если ты на это способен, Господь даст тебе возможность помогать людям.
«Может, для этого и имеет смысл жить»
Любой честный человек это чувствует, даже неверующий. Невролог Ксения Александровна Семенова, основательница нашего центра — человек, который прошел блокаду, удивительная личность.
Она прожила больше девяноста лет, пережила мужа, сына, и при этом говорила: «Ой, какой же я вообще маловерный человек, какой же нецерковный…» Она пришла в храм довольно поздно, но всю свою жизнь она несла людям веру и добро. По-другому жить она не могла. Ее муж, психиатр, был такой же.
Все началось с того, что в коридоре больницы, где вел прием ее муж, она увидела ребенка с ДЦП, поняла, что это не психиатрия и просто не смогла пройти мимо — стала тем человеком, который взял и создал в стране целую систему помощи детям с ДЦП. Один-единственный человек!
Может, для этого и имеет смысл жить. Делала Ксения Александровна все это не потому, что знала, что вылечит ребенка — ДЦП вылечить невозможно, — а просто понимала, что нельзя оставлять вот эту бедную маму с малышом в психиатрической больнице: она не знает, как общаться с собственным ребенком, а ведь у него точно есть интеллект, и нужно им помочь. Ксения Александровна действительно свернула горы — добилась, чтобы у нас в стране появилась первая больница для реабилитации детей с ДЦП. Она раздавала свой личный телефон людям просто потому, что хотела помочь.
Но я скорее другой человек и не совершаю никаких подвигов. Может, кому-то полезно делать что-то великое, он от этого не испортится, как Ксения Александровна. А я не знаю, насколько для моей души полезно совершать какие-то великие поступки. Понятно, что всем людям на свете мы помочь не можем, это нереально и это не наша задача здесь, на земле. Наша задача — спасти свою душу и делать по совести то, что мы можем, милосердно относясь к другим.
Я гордый человек и прекрасно это знаю, поэтому, может быть, Господь все время показывает мне, что Он есть. Чтобы я действительно понимала, что это не я делаю что-то хорошее, а Бог. И, наверное, кто-то все время молился за меня, может, бабушка, которая крестила меня в подростковом возрасте. Ведь гордость бывает такая, что ты уже ее не замечаешь. Мне как-то, слава Богу, удается размышлять на эту тему и делать для себя выводы.
«Наша задача — просто быть рядом»
Я общаюсь с родителями тяжело болеющих детей. Конечно, многие из них живут надеждой, и отнимать ее не надо. Главное, чтобы это была не надежда на что-то несбыточное, потому что надеяться, что неизлечимо больной ребенок выздоровеет — это надеяться на чудо. Но тогда и относиться к этому нужно как к чуду и молиться о чуде, а не думать, что есть какая-то таблетка, или какой-то врач, или какие-то упражнения, которые сделают ребенка здоровым.
К сожалению, родители зачастую ждут такого медицинского вмешательства, которое развернет ситуацию на 180 градусов. А многие просто находятся в стадии отрицания — психологически не могут принять то, что произошло. И наша задача — там, где мы на самом деле ничего сделать не можем — просто быть рядом.
Дети с неизлечимыми заболеваниями — удивительные, они, может быть, больше нужны нам, чем мы им. Они с Божией помощью мужественно переносят испытания и радуются любой мелочи. Рядом с ними постоянно ощущаешь любовь и учишься ей. А с родителями нужна работа. Потому что ребенку, кроме того, что есть мама, которая его любит, в общем-то, ничего не надо. Но чтобы мама могла действительно ему помогать, нужно помочь ей, и прежде чем оказать ребенку паллиативную медицинскую помощь, объяснить, зачем она вообще нужна — потому что многие родители и этого не понимают.
Они часто не хотят применять обезболивающие препараты, ставить гастростомы, не хотят делать какие-то вещи, которые облегчают жизнь ребенка — не потому, что они плохие родители, а из-за своего психологического состояния. И здесь нам нужно набраться терпения. Наш инструктор ЛФК, который занимается специальным оборудованием, облегчающим положение детей, иногда только проработав в семье десять лет, говорит: «Наконец-то мама стала применять укладки и тутора, какое счастье!».
«Иногда разговоры наши длятся часами»
Неизлечимое заболевание — это страшно. И чтобы это принять и пережить, нужно понять смысл происходящего. Вот почему важно, чтобы в команде были все-таки единомышленники — люди верующие. Мы для себя этот смысл уже обозначили, поэтому нам легче говорить с близкими болеющих детей на эту тему. Люди, кстати, это чувствуют, и иногда разговоры наши длятся часами — буквально: я с одной мамой проговорила семь часов. Ей нужно было принять решение: забирать ли домой ребенка, находившегося на ИВЛ.
Страдание само по себе, — если оно бессмысленно, — ужасно. Я вообще не представляю себе, как можно бессмысленно страдать, как вообще неверующие люди могут это пережить. Принять проще, когда понимаешь, почему что-то поменялось в твоей жизни. Начинаешь по-другому относиться — друг к другу, к миру, к людям. Многие меняют работу, находят новых друзей, иногда сами начинают заниматься социальным служением, — у нас есть несколько таких семей, то есть это становится смыслом их жизни.
Если принятие ситуации произошло, это помогает семье переживать страдания! Если не произошло, находиться рядом очень тяжело, потому что дальше — тупик. У таких людей и надежда какая-то… безнадежная. Они обычно очень одиноки. Им очень тяжело помогать — они никого не слушают, они практически уже умерли. И воскресить их может только чудо.
