У моей прабабушки Лены был дом с огородом.
Знаете, такой дом с ткаными дорожками на заборе и чумазыми, дурковатыми курами во дворе.
Ладони у прабабушки сухие, морщинами изрезаны да сорняками изшершавлены. В морщины земля урожайная въелась, не вымыть.
Сердце у нее большое, тяжелое, едва удержишь... Вот и сутулилась прабабушка.
И приходила в тот двор родня дальняя и близкая.
Дальняя кричала через калитку:
— Ленаааа!
А близкая так входила.
Гости застольничали. Ели кур жареных, дурковатых и пели про калину да тракториста.
И никто не отлынивал ни от печали, ни от радости.
А за двором был затравевший, как по Шолохову, луг... В таких лугах душа склонна растерзаться.
И плачется там горче, и смееется правдивей.
Вот выпустишь бывало из сандалей ноги на свободу и завалишься в поле. Трава высокая распахнет объятия и мягко, сохраняя локотки, уложит... Словно в колыбель. И слышно, как поют где-то далеко про тракториста да калину.
Мне когда страшно становится или беспокойно, я себя мысленно в ту далекую колыбель укладываю.
Чик-чик, я в колыбели.
