Зачем церковному хору нужен регент, если есть запевала или в храме принято петь «всем миром». Должны ли певчие быть прихожанами или лучше приглашенные певцы-профессионалы? На эти вопросы отвечает известный московский регент Евгений Кустовский, руководитель Московских православных регентских курсов.
Ваши родители были музыкантами?
Трудно сказать. Что такое музыкант в наше время? Музыкант сейчас – это обладатель «корочки», диплома. Мои родители не были музыкантами в этом смысле. Но они очень хорошо знали музыку, лучше, чем многие современные музыканты. Послевоенное время. 50-е годы. Мои родители учились в обычном советском техникуме и несколько раз в неделю ходили в консерваторию. У них был приятель, молодой студент консерватории Серёжа Дижур, который впоследствии стал великим органистом и преподавателем в консерватории. Он по своему студенческому билету водил моих родителей на концерты. Да, мои родители не способны были воспроизвести музыку, но музыкальная память, слух – все это у них было. Они знали всего Бетховена, Моцарта, Чайковского, Верди… а через них знал и я, потому что дома мы часто слушали проигрыватель, пластинок классической музыки у нас были горы. Музыка сопровождала наш быт. Идем мы с отцом в баню, он поет: «Джи-ильда-а…» Я отвечаю: «Оте-ец мо-ой!..» (Дж. Верди, «Риголетто»).
Какие воспоминания у Вас остались от обучения в знаменитом училище Свешникова?
Сама идея создания нашего хорового училища во время моего обучения там держалась в строжайшем секрете. Только сейчас о ней можно говорить свободно. А идея была такая: сделать советский по идеологии вариант Синодального училища. В 1918 году оно было разогнано по известным историческим причинам, в 1944 году в эвакуации Александр Васильевич Свешников, бывший уже достаточно известным хоровым деятелем, создал хоровое училище, в котором обучались только мальчики. А преподавателями были бывшие педагоги Синодального училища, да и сам Свешников был синодалом. В свое время в этом училище обучались Чесноков, Ковин… Свешников был «из семьи сельского дирижера», как об этом пишут в его биографии, иными словами, он вырос в семье регента, очень много времени он провел на клиросе. Есть фильм «Поющие дирижеры» 1974 года, где Свешников говорит: «Некоторые хоровики обижаются, когда их называют певчими, я ничего в этом плохого не вижу. Певчая птичка – разве это плохо?» Видно, как он хитрит, чтобы обосновать свое особое уважение к слову «певчий». В хоровом училище 1950-60-х годов была очень четкая, профессиональная методика, основанная на классической хоровой культуре. Мы пели Баха, Стравинского, Перголези. У нас были и общеобразовательные предметы – химия, физика, литература, геометрия… – и обучение по спецкурсу музыкального училища. Работы было по горло.
А каким был Свешников как человек и как учитель?
Во-первых, он был очень изобретательным. Он тоже играл с учениками. Во-вторых, я ни разу не встречал педагога, который бы уделял столько внимания дыханию, вокальному аппарату, артикуляции. Как человек, он мог быть разным, мог быть жестким, накричать на ученика, но только по одной причине: если он видел равнодушие к своему предмету. В то же время возникали и такие ситуации: идет второй час занятия, Свешников спрашивает: «Кто за то, чтобы заниматься дальше?» Все дети поднимают руки. «А кто за то, чтобы идти гулять? – Он один поднимает руку. – Ну, поскольку я руководитель, то идем гулять!» Он каким-то шестым чувством чувствовал, в каком мы состоянии, устали мы или ленимся. Не помню, боялись мы его или нет, но то, что любили – это да. Мы звали его «Дед». Нелюбимого человека так не назвали бы, Свешников был нам действительно как родной. Он был человеком увлеченным, фанатиком своего дела. Этот фанатизм нужно было или принять, или там не учиться. В общем-то, мы все были фанатиками своего дела.
Для чего хору нужен регент? В некоторых провинциальных хорах его роль иногда вообще исполняет «запевала» - тот, кто лучше знает мотив и ведет за собой… Всякому ли хору нужен регент?
Хор – это организм, состоящий из разных людей, чтобы они пели одинаково, слаженно, в едином тоне и темпе, для этого нужен человек, который обеспечит это единство. Для этого нужен один человек. Но вот в чем дело: в советское время на клиросе осталось очень мало профессионалов. Поэтому функцию таких «объединителей» заняли люди, которые знают, что управлять надо, но их никто не обучал, как. Именно поэтому появилась функция, сформулированная М. А. Булгаковым в «Мастере и Маргарите» как «регент-запевала». Получается двоякая ситуация: человек поет в церковном хоре, с другой стороны, он пользуется приемами народного пения. В фольклоре как раз регентовать не надо. Нужно вести за собой голосом, голос заменяет руки. Но тогда это будет соло с хором. Ведь нужно, чтобы ведущий за собой голос всегда доминировал.
Вы ведь тоже занимались фольклором… Вам это помогло на клиросе?
Я пытался писать диссертацию по фольклору, ездил в экспедиции, собирал записи, анализировал их. Но написать диссертацию мне, грубо говоря, не дали. Педагоги аспирантуры «застукали» меня на клиросе, это был 1982 год, и с диссертацией пришлось завязать. Певчим я стал спустя два месяца после крещения и знакомства со своим будущим духовником отцом Владиславом Свешниковым. С отцом Владиславом нас с женой познакомила ее подруга, он тогда служил не в Москве, а в глуши, в Чурилово. Мы приехали туда. Отец Владислав был первым священником, с которым я познакомился. Он спросил меня, кто я, откуда. Я ответил, что музыкант. А он мне говорит: «Ну, раз музыкант, значит, пой на клиросе». Я подумал тогда: «Ну и поп! Впервые меня видит, а уже решил, что я буду делать! Я и в церковь-то не хожу…» Впереди у меня была научная карьера, я работал в Союзе композиторов, учился в аспирантуре. Но потом клирос меня все-таки «забрал». Это получилось случайно. Одна моя знакомая попросила заменить ее брата, который уходил в отпуск. А мне нужна была подработка: стипендию я получал небольшую, жена ждала второго ребенка, а официально работать аспиранту не разрешалось… Когда у меня закончился срок аспирантуры, я не очень расстроился, тогда я уже знал, что клирос – это единственное место, где я могу применять все знания и умения, которые у меня были, совместить разные специальности, которые я получил: я был дирижером, закончил хоровое училище и консерваторию, потом занимался фольклористикой в аспирантуре Гнесинского института, мог услышать тот или иной напев, понять его и петь потом с любым текстом, а это и есть основа церковного обихода, гласов. Поэтому тот путь, который люди проходят годами, у меня занял всего несколько месяцев. Отец Владислав оказался прав: я действительно стал регентом.
- Знакомство с отцом Владиславом повлияло на Ваше воцерковление?
Очень много мне дали квартирные собрания нашей общины. Отец Владислав служил в Тверской епархии, но был москвичом. И мы часто собирались у него в квартире, он разбирал Евангелие, мы много читали духовной литературы, служили требы – молебны, акафисты… Но, надо сказать, Евангелие я прочитал еще до того, как познакомился с отцом Владиславом. А креститься меня сподвигнула прихожанка отца Владислава, моя подруга Мария Карпова. Было это так: я собрался крестить дочку, а будущая крестная моей дочки когда мы ехали на крестины сказала: «Как-то нехорошо. Дочку крестишь, а сам некрещеный! Может, заодно и тебе креститься?» Ну, я согласился. И крестился.
Каким, по-Вашему, должен быть идеальный певчий?
Идеальный певчий – это не только профессионал. Это человек, душой и сердцем участвующий в богослужении. Это человек, который выражает свою молитву с помощью профессиональных музыкальных качеств. Однако далеко не всегда профессиональные певчие занимаются на службе служением. Очень часто на клиросе слово «профи» становится ярлыком, обозначающим человека с высшим музыкальным образованием, при этом отрешенного от всего, что происходит в храме. Он просто отбывает рабочее время и зарабатывает деньги, при этом у него могут быть какие-то благоговейные ощущения и вполне молитвенный вид.
Я помню такое критическое время для клироса – 1990-1991 годы. Тогда произошла чудовищная инфляция, в храмах резко перестали платить хорошие деньги, а платили в советское время очень много. В это время больше половины певчих ушли из храма, «правые», профессиональные, хоры просто лопнули, как мыльные пузыри. Потому что людей держала на клиросе только зарплата. Один священник на восклицание фининспектора «Как же вы нас, наверное, ненавидите! Столько денег мы у вас отнимаем…» ответил: «Нет-нет, ничего! Вы – тот самый утюг, который выжигает из ризы Господней всех клопов». Клирос потерял качество, но зато остались самые верные.
Насколько профессия клирошанина творческая? Возможна ли на клиросе самореализация?
Я бы провел длинную, жирную черту между регентом и певчими. Управление службой и, я бы даже сказал, творение службы, – это творчество. Одна и та же служба в разных храмах, при разных условиях может прозвучать по-разному. Не только по составу песнопений, но и по способу их пения, по ритму богослужения, по расстановке акцентов. Это очень творческий акт, но это что касается управления службой. Регент – это и композитор, и режиссер. Он заранее слышит звучание службы. Это полномочие регента, даже его обязанность. Но это не позволяется певчим. Что будет, если каждый певчий будет по-своему толковать службу? Получится то же, что и у Осла, Козла и косолапого Мишки во главе с проказницей-Мартышкой. От певчего требуется только одно: стоять и петь. Но в это время можно молиться, например.
Во многих храмах сейчас практикуется «общенародное» пение, «всем миром», когда литургию, например, поет весь приход… Может быть, тогда и никаких специальных певчих не надо?
Служба подразумевает, что есть какие-то «общенародные» элементы типа «Отче наш» или Символ веры. Эти песнопения неразумно отбирать у прихожан. А другие песнопения лучше исполнять тем, у кого это лучше получается – хору. Певчий – это не посторонний человек из ниоткуда, а тоже один из прихожан, который реализует свою молитву там, где он делает это лучше, чем другие, стоящие в храме люди, – на клиросе. Кто-то другой из прихожан может быть идеальным алтарником или идеальным иконописцем, и они иначе выражают свою молитву и служение.
Значит, наемные певчие, не-прихожане, хуже? Откуда же взялась эта традиция – звать певчих-«профи» в праздничный «правый» хор?
Это сложилось еще до советского времени: на некоторых приходах в хор стали приглашать певцов со стороны. Наемники сделались наемниками не сами по себе, их сделали батюшки, которые считают, что легче купить клирос, чем воспитывать – искать способных людей среди своей общины. Но для этого вначале нужно эту общину создать, а это немалый труд. Гораздо проще «заказать» хор на стороне, не понравится – можно выгнать, поменять на другой…
Вы часто проводите мастер-классы за рубежом, в Европе, в Америке… Заграничные певчие чем-то отличаются от русских?
Да, отличаются радикально. Только в России пение и регентование считается работой, за которую положено что-то платить. В большинстве приходов Европы и Америки и даже Австралии пение, регентование, прислуживание в алтаре и даже настоятельство – это добровольное, безвозмездное дело, вдобавок к основной светской работе. В то же время за рубежом были замечательные композиторы, которые фактически спасли русскую церковную музыку в советское время, когда в России она никак не развивалась. За границей она продолжала жить, развиваться в диаспорах харбинских или европейских. Чему свидетельством знаменитые Лондонский и Римский сборники. Современные клирошане продолжают традиции тех регентов-эмигрантов, которые наследовали синодальной традиции, придворной певческой капеллы. В Америке это классик американской церковной музыки Ледковский, в Европе – Осоргин, Мироносицкий, отец и сын Кедровы, Жаворонков.
А чего не хватает зарубежным регентам? Для чего им нужны мастер-классы?
Им не хватает образования. В России существуют разные центры подготовки регентов, в Европе их нет. Ни одного учебного заведения. Поэтому наши мастер-классы – по сути единственный стабильный центр по подготовке регентов и певчих. В Америке есть ежегодная летняя школа в Джорданвилле, которую возглавляет отец Андрей Папков. Там преподают лучшие преподаватели. Но на всю Америку этого маловато…
Какие качества Вы цените в церковной музыке?
Я буду не очень оригинален в ответе на этот вопрос. Какая бы ни была церковная музыка – простая, сложная, современная или старинная, архаичная – в ней должно быть главное: она должна помогать услышать слова тех гимнов, на которые она написана. Важно, чтобы музыка как минимум не мешала молиться, а еще лучше – помогала. А когда авторская музыка начинает подкреплять слова гимнов чувственными, чрезмерно эмоциональными оттенками, это мешает. Музыка в богослужении не самодостаточна, она обслуживает слова.
А как Вы решили сочинять церковную музыку?
Я понял, что в церковной музыке уже все давно написано, а мне просто нужно взять и раскрыть то или иное слово в каком-то определенном стиле, давно сложившемся. Я занимаюсь по сути стилизацией. Если в богослужении есть три основных песнопения, и только для двух из них есть музыка в едином стиле, а третье выбивается, я сочиняю это третье так, чтобы оно соответствовало первым двум и складывался единый образ службы.
Беседовала Юлия Линде
