В книге Бытие сказано, что Бог сотворил женщину из ребра Адама: И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку (Быт 2:21–22). Обычно, этот отрывок вызывает массу вопросов. Например, как воспринимать «ребро»: буквально или аллегорически? И если аллегорически, что стоит за этим образом? Можно ли истолковать этот сюжет как библейское обоснование «второсортности» женского пола? С этими вопросами «Фома» обратился к старшему преподавателю кафедры библеистики МДА, протоиерею Андрею Рахновскому.
«Мы пребываем во власти стереотипов, сформированных чтением художественной литературы»
В первую очередь нужно сказать, что «ребро», из которого была создана женщина, следует воспринимать как сложный образ, который для своего объяснения требует применения разных подходов. Можно предположить, что в первозданном человеке в равной степени присутствовало и мужское, и женское начало. Святитель Иннокентий Херсонский, например, пишет об этом: «Ребро или кость здесь не есть нечто простое. Оно должно означать целую половину существа, отделившегося от Адама во время сна. Как это происходило, Моисей не говорит и это — тайна. Ясно только то, что прежде нужно было образоваться общему организму, который потом разделился на два вида: мужа и жену».
Именно эта со-равность, единосущность женщины и мужчины Библия и пытается до нас донести, используя образ ребра. Но отчего был использован именно этот образ? И как понять, верно ли мы толкуем этот таинственный сюжет? Чтобы ответить на эти вопросы, придется совершить краткий экскурс в специфику самого библейского текста и попытаться проникнуть в мышление людей далекой древности, реконструировать культурный контекст, внутри которого они жили.
Дело в том, что сложности прочтения Священного Писания во многом связаны с тем, что сегодня мы пребываем во власти стереотипов, сформированных чтением художественной литературы. А эта — заметим, прекрасная — сфера приучает нас к тому, что все образы, характеры, события автор пытается раскрыть перед нами максимально широко и полно. И если замысел произведения подразумевает, что мы должны что-либо воспринимать иносказательно или домыслить, мы уже подготовлены к этому либо словами автора, либо жанром самого произведения, то есть мы заранее готовы к определенному подходу к восприятию текста. Никто же не станет истолковывать буквально текст басни.
С Библией же все не так однозначно. Здесь соседствуют исторические повествования, подразумевающие буквальное понимание, книги Притчей или Екклесиаста, написанные в поучительном жанре, и пророческие книги, в которых историческое изложение переплетается с мистическими фрагментами, толкуемыми только иносказательно.
Книга Бытие в части повествования о сотворении мира в этом смысле бьет все рекорды по сложности проведения границы между историческим и иносказательным пластами текста. Сотворение мира и человека — это, несомненно, историческое событие, и здесь мы имеем дело с реальностью, доступной восприятию. Но при этом тут присутствует и элемент таинственной, умопостигаемой реальности.
Во-первых, это событие — не только историческое, но и мистическое: Бог творит мир и человека с определенной высшей целью, которая не укладывается в рамки исключительно материального существования. Во-вторых, «таинственность» связана с самой расшифровкой образов. Она обусловлена тем, что пророк Моисей, который является автором книги Бытие, был вынужден и физическую реальность, и ее мистическую, невидимую сторону доносить до своей аудитории максимально понятным для его времени языком. Так же, например, впоследствии поступали святые отцы, излагая для языческой аудитории истины христианской веры в категориях знакомой ей греческой философии.
«Моисей использует грубые слова, приспособленные для нашей немощи»
Очень показательным в этом смысле является именно сюжет о сотворении Евы из ребра Адама. Сталкиваясь с ним, мы с полным основанием можем задаться вопросом, были ли в том культурном контексте, в котором существовал избранный израильский народ, символы и образы, способные послужить ключом к расшифровке этого рассказа.
Исследования и гипотезы ученых (например, ассиролога Жана-Венсана Шейля и шумеролога Самюэля Ноа Крамера) позволяют проследить такое влияние.
В шумерской поэме о Дильмуне (а шумерская цивилизация оказала мощное воздействие на культуру народов ближневосточного региона) есть сюжет о том, как богиня Нинхурсаг исцеляет умирающего бога Энки. В ходе врачевания Нинхурсаг для каждого из восьми больных органов Энки творит особую богиню, благодаря чему Энки постепенно исцеляется. Когда Энки на вопрос богини: «Что у тебя болит?» отвечает: «Мое ребро», она говорит: «Для тебя родила я богиню Нинти», что в переводе означает либо «госпожа ребра» либо «госпожа, дающая жизнь», так как шумерское слово «Ти» имеет оба этих значения. Заметим, что Ева, сотворенная из ребра Адама, тоже переводится с еврейского как «дающая жизнь» или, как сказано в Библии, «мать всех живущих».
И хотя в древнееврейском языке «ребро» и «дающая жизнь» звучат по-разному, ученые предполагают, что в рассказе Моисея содержится отголосок древнего мифа об Энки и Нинхурсаг. Это не означает, что Моисей заимствовал шумерскую мифологию или был ее приверженцем — хотя бы потому, что шумерскую цивилизацию отделяют от времен создания книги Бытие около двух тысяч лет, да и само повествование Моисея наполнено идеями, абсолютно противоположными религиозному мировоззрению древних шумеров. Но сам характер такого рода «заимствования» говорит о том, что Моисей пользуется знакомой своим современникам языческой мифологической терминологией для выражения богооткровенных истин единобожия. И пусть нас не удивляет, что некий мифологический образ сквозь века дошел до времен Моисея, ведь мы встречаем целый комплекс подобных мотивов — взять хотя бы историческую память о Всемирном потопе, присутствующую как в шумерской мифологии, так и в Ветхом Завете.
Прибегая к образу ребра, Моисей пытается донести до израильского народа очень важную мысль: женщина происходит из существа мужчины и по природе является с ним одним целым.
Святитель Иоанн Златоуст в «Беседах на книгу Бытия» ясно дает понять, что рассказ о сотворении из ребра появляется по причине человеческой немощи и неспособности проникнуть в тонкие истины Откровения («Моисей использует грубые слова, приспособленные для нашей немощи»). И пристального внимания здесь заслуживает как раз акцент не на ребре, а на биологическом и душевном единстве Адама и Евы. Не следует придавать рассказу о ребре избыточного значения и видеть в нем какой-либо иной смысл помимо указания на это единство. В противном случае любой учебник анатомии можно использовать как доказательство несостоятельности библейского повествования, тогда как речь идет не о погрешностях в священном тексте, а о склонности человека к его примитивному пониманию.
Если использовать святоотеческий принцип толкования, а именно: объяснение Писания через само Писание, можно сказать, что толкованием образа ребра служат слова Адама о том, что жена «плоть от плоти моей и кость от костей моих», то есть «близкая, родная». В те времена это звучало отнюдь не банально, поскольку многие мифологические системы древности мыслили женщину как нечто, данное богами человеку извне, что позволяло в ряде случаев относиться к ней как к недочеловеку, как к очень полезному и красивому домашнему животному.
Библейский рассказ ставит отношения мужа и жены на совершенно иной уровень. Здесь женщина — помощник, равный мужу. Как впоследствии скажет апостол Павел: Ни муж без жены, ни жена без мужа (1 Кор 11:11). Конечно, христианское благовестие подняло эти отношения на совершенно иную высоту, но и в Ветхом Завете, в отличие от мифологических систем Древнего Востока, мы видим образы женщин — не богинь, а земных исторических персонажей, — которые показывают равную с мужчинами смелость, отвагу и добродетель (Юдифь, Эсфирь, Руфь, Иаиль) и роль которых, вразрез с гендерно-культурными стереотипами Древнего Мира, находит свое признание в Священном Писании.
«Наш позитивный ответ феминизму»
Этот сюжет вдохновлял святых отцов на глубокие богословские размышления, не укладывающиеся в рамки плоского рационального подхода. Святитель Иоанн Златоуст, например, обращает внимание на то, что после сотворения женщины Адам испытывает особое духовное состояние, и тот сон, в котором он пребывал в момент «изъятия ребра», не является сном в буквальном смысле слова (как и ребро не означает конкретный орган). Ведь его слова о том, что Ева кость от костей его, свидетельствуют о некоем знании, которое он не мог бы получить, если бы действительно спал. Более того, после этого события Адама охватывает пророческий дух. Так, он говорит: Оставит человек отца и мать, прилепится к жене своей и будут двое одна плоть (Быт 2:24). И это говорится о последующих супружеских союзах, хотя категории отцовства и материнства Адаму еще неизвестны.
В палитре святоотеческих толкований особое место занимает свидетельство блаженного Августина, который в сюжете о сотворении Евы из ребра Адама видит пророчество о будущем единстве Христа и Его Церкви — то есть Бога и людей. В этом толковании нет ничего удивительного, поскольку в Священном Писании в качестве пророчеств могут выступать не только слова, но и события.
Для нас же, христиан двадцать первого века, этот сюжет, несомненно, может стать не только интеллектуальной загадкой, но и источником обновленного переживания собственной семейной жизни. Здесь и наш позитивный ответ феминизму, не перечеркивающий ценность женщины в обществе, и опора в дискуссии с теми религиозными течениями, которые в восприятии роли женщины недалеко ушли от языческих мифологических систем древности.
Читайте также:
Вопрос с ребром: что отцы Церкви думают про мужской шовинизм
Женщина: сотворенная из ребра мужчины?
На заставке: фрагмент фото Aaron Stidwell
