Прочитал недавно в новостях: экс-президента Польши Леха Валенсу собираются судить за неодобрительные высказывания о сексуальных меньшинствах. Дескать, повел себя нетолерантно, а толерантность — наше европейское всё.
...Вообще, редко в каких спорах встретишь столько взаимного озлобления, сколько вызывает эта тема. Но я все-таки решил попробовать: вдруг удастся найти такую тональность, в которой возможен осмысленный разговор, без идеологического мордобоя?
Итак, толерантность. Это слово переводят как терпимость к другому. Другому мнению, другому человеку, другой вере. Естественно, с толерантностью, как и с практически любым значимым понятием случилась обычная история: исходный смысл подзабылся, зато появился новый, общеупотребительный. То же произошло с «демократией», «фашизмом», «гуманизмом», «либерализмом», «национализмом». Что сейчас обычно подразумевают люди, говоря о толерантности? Убеждение, что никто не обладает монополией на истину, да и вообще ее, истины, быть не может, у каждого своя правда. Далее, что эту чужую, неблизкую тебе правду ты обязан уважать, обязан считать ничем не хуже своей правды. Убеждение, что если тебе что-то противно — то это исключительно твои проблемы, завяжи язык в узелок и помалкивай. Убеждение, что чужие чувства нужно щадить более, нежели свои.
Изначально, когда понятие «толерантность» только входило в обиход, оно означало довольно простую вещь: не надо обижать людей, непохожих на тебя. Если они не нарушают закон, то вправе думать, что хотят, говорить, что хотят, делать, что хотят. То есть классическое «моя свобода махать кулаками кончается там, где начинается лицо соседа».
При этом имелись в виду достаточно конкретные вещи: отношение к чужой религии, чужой национальности, чужой культуре. Про сексуальные меньшинства — это позже возникло, в процессе развития идеи.
Совершенно очевидна практическая необходимость в толерантности: без нее общество превратилось бы в агрессивную толпу, которую кое-как удерживает в рамках приличий лишь страх перед законом. Почему? Что же раньше удерживало, когда ни о какой толерантности никто и не слышал?
Ответ прост и для некоторых неприятен: удерживала религия, удерживали ценности традиционного общества. Можно долго и вкусно спорить, все ли эти ценности были хороши, но факт, что система работала. Людям разных национальностей, разных взглядов удавалось более или менее мирно сосуществовать. Потому что были встроенные тормоза. В СССР, кстати, роль религии в этом отношении играла коммунистическая идеология. Худо-бедно она удерживала людей от взаимной ненависти. Во всяком случае, в послесталинские времена.
Тут, конечно, сразу встает вопрос: а как далеко в прошлое смотреть? Что для нас «традиционное общество, в котором люди как-то уживались друг с другом»? Дореволюционная Россия? Викторианская Англия? Европа середины XVII века, раздираемая Тридцатилетней войной? Испания времен Торквемады? Я для простоты говорю о сравнительно поздней эпохе, то есть уже после прекращения религиозных войн, после инквизиции, после кровавой бани буржуазных революций XVIII-XIX веков — но еще до тоталитарных режимов века двадцатого. То есть это эпоха, когда религиозная вера еще определяла мировоззрение людей, но за ножи уже не особо хватались.
Естественно, эта эпоха не могла продлиться долго. Развитие цивилизации шло бурно, роль религии ослабевала. Соответственно, религиозные тормоза работали все хуже, а ненависть к чужим нарастала — потому что уже начинались процессы глобализации, происходило взаимопроникновение культур. Французский крестьянин середины XIX века мог до старости прожить в своей деревне и ни разу не увидеть негра или араба, а в середине XX века это уже стало нереальным. Присутствие «чужих» в жизни обычных людей становилось всё мощнее, поводов для неприятия всё больше, а нравственных тормозов — всё меньше.
Идея толерантности — это именно что попытка создать новые тормоза, уже не на религиозной, а на светской, «общечеловеческой» основе. Если мы, все такие разные, непохожие живем вместе — то как нам не передраться?
Повторю: страха перед законом тут мало. Потому что, во-первых, множество конфликтов могут никак не подпадать под нарушение закона, а во-вторых, многие уголовные преступления становились закономерным итогом уголовно ненаказуемой, «допустимой» вражды. Прежде, чем пойти кого-то громить, этого кого-то нужно для себя расчеловечить, уверить себя, что с такой мразью цацкаться нечего, что против нее все средства хороши.
Таковы, на мой взгляд, исторические корни толерантности. Котолеопольдовское «ребята, давайте жить дружно» как наивная попытка предотвратить межкультурную и межрелигиозную вражду.
Дальше начинается эволюция идеи. Кому проще быть толерантным — человеку с четкими принципами, или тому, у кого никаких принципов нет? Конечно, второму. Если мне ничего не дорого, значит, ничто чужое меня и не задевает. Если в этом мире меня интересуют только моя семья, моя карьера, мои хобби — то что мне до христиан, мусульман, гомосексуалистов, негров, кришнаитов? Пока они не посягают на мою жизнь и мою собственность, мне по барабану их взгляды.
Так исходное понятие толерантности, то есть терпимости к чужому (а терпеть — чаще всего некомфортно) превратилось в идеал комфортной безыдейности, точнее, полного плюрализма. Причем я, такой толерантный, не буду называть себя безыдейным. Наоборот, у меня будут тысячи идей, только вот мое отношение к ним — как у ребенка к игрушкам. Сегодня увлекаюсь буддизмом, завтра сыроядением, послезавтра христианством, потом коммунизмом... и все это на уровне приятного трепа с «единомышленниками». Общество, в котором возобладала толерантность, превращается в совокупность людей, неспособных ни к чему относиться серьезно (кроме, конечно, материальных благ).
Но и это не конечная стадия развития. Дальше идею толерантности подхватывают активисты тех или иных меньшинств (национальных, сексуальных, религиозных) и начинают использовать в своих интересах. Причем интересы их — не равенство перед законом (этого равенства они уже давно добились), а доминирование. Фактически, им нужна компенсация за века угнетения. Они веками не смели рта открыть — так сейчас им мало его открывать. Сейчас им нужно, чтобы против них никто открыть не мог. А толерантность (не только как идея, но и как пронизанные этой идеей изменения в законодательстве) оказывается для таких активистов полезным инструментом. Дубинкой против большинства. Ты не в восторге от гей-парадов и смеешь вслух об этом заявлять? Да ты фашист, негодяй, с тобой нечего церемониться, под статью тебя! Ты ставишь рождественскую елку? А подумал о том, какие невыносимые душевные страдания доставляешь тем самым иудеям и мусульманам? Да ты расист! (В скобках замечу, что сами иудеи и мусульмане такие претензии особо и не высказывают, но у них есть непрошеные защитники-либералы, которым и на иудаизм, и на ислам глубоко плевать).
Получается опять же классическое: «некоторые звери равнее других». В новейшем толерантном сознании интересы сектантов и извращенцев весят заведомо больше, чем интересы обычных людей. Формально заявляется, что никого нельзя ущемлять, но на деле оказывается, что за ущемление одних ничего не будет, а за ущемление других — получишь по полной программе. Постараются адвокаты, политики, пресса. Когда-то толерантность придумали, чтобы избежать дискриминации меньшинства — а в итоге постепенно пришли к дискриминации большинства.
Что будет дальше? Как долго большинство будет мириться со своим статусом второсортности? Тут есть разные варианты. Может, и смирится, вернее, просто будет безразличным. Кому ничего не дорого, того нечем и ущемить. А соблюдение уголовного кодекса обеспечит полиция... Но может выйти иначе: исподволь, годами, а то и десятилетиями нарастающее раздражение однажды выплеснется. Информационный диктат меньшинств вызовет чувство подавленности, униженности — и вспыхнет. Маятник снова качнется в сторону вражды, насилия, фашизма. Причем никто же не будет разбираться, кто в чем реально виноват — бить будут всех, кто чем-либо выделяется из общей массы.
Какой из этих двух сценариев вероятнее, не берусь судить — но оба они отвратительны.
А как красиво начиналось...
