Эра недоверия, или Место встречи изменить нельзя

Помните, в фильме герой, которого играет Гердт, — человек, переживший Войну, мечтает? Мечтает о том, что совсем-совсем скоро, лет, кажется, через двадцать, настанет Эра милосердия — время, когда ожесточение, вражда и недоверие сменятся всеобщей любовью«.

Прошло двадцать, тридцать лет, прошло уже полвека с той поры. И вместо Эры Милосердия, которой ждали наши дедушки и бабушки, пришла эра недоверия.

Как же это получилось? Да просто нас так часто и грубо обманывали, а потом так громко разоблачали очередной обман, что у людей выработался исключительной силы рефлекс все критиковать, все брать под сомнение, ничему не доверять. Доверять стало очень трудно. Еще труднее — верить.

Слова, идеалы, которым так верили раньше, для миллионов людей потеряли спасительную ценность, перестали быть идеалами. Но ведь без смысла жизни человеку очень нелегко! И потеряв прежние идеалы, люди стали оглядываться, искать новые... Или «хорошо забытые старые». Многие задумались: не в вере ли, не в древней ли Церкви — истинная ценность, не здесь ли спасение? Некоторые решили — да, спасение здесь. Но некоторые после первого, инстинктивного, живого движения души, вспомнив разные прежние (и новые) обманы, — либо замерли, не решаясь войти в Церковь, либо повернули вспять. Почему?

С одной стороны, наверно, потому, что взгляд наш уж очень «пристрелянный» на неправду. Приученный везде и во всем видеть вранье. И он «помогает» нам быстро найти, выхватывать во внешней стороне жизни, в том числе церковной, отрицательные факты, коих, по нашему мнению, вполне достаточно, чтобы «вынести окончательный приговор».

Какие это факты? Ну, например, тот «факт», что верить сейчас модно, модно креститься, крестить, освятить офис, свечку поставить, чтобы все твои желания — неважно, плохие или хорошие — «исполнились». В моде мы справедливо видим суетность, неправду, поэтому появление «моды на церковность» мы зачисляем в минус Церкви... Не учитывая, что в жизни большинства истинно верующих людей (а это, по сути, и есть Церковь) никакая мода ничего не меняет, да и никогда не меняла. Как была жизнь очень непростой, так и осталась, даже еще сложнее стала. А значит — нет для них никакого такого факта — моды на Церковь.

И еще забываем мы, что мода кратковременна, а Церковь существует тысячелетия — вне или даже вопреки не только моде, но и прямым гонениям со стороны государства и большинства общества.

Еще повод для недоверия: «театральность» православных обрядов, служб и Таинств... Нам ведь ничего не понятно! — а мы привыкли к рациональности, к практическому подходу. А где здесь, в церковном обряде — практический подход?! Даже в нынешнем море религий — сколько делается для нас «полезного»! Экстрасенс обязательно чего-нибудь вылечит, колдун снимет порчу, йог научит телом владеть так, что делай телом что хочешь! А в Церкви — все чисто метафизическое, все непонятное, все как бы не для человека, а для Бога!

Но подлинный апофеоз недоверия наступает, если вдруг какой-либо церковный деятель сделает что-то, с нашей точки зрения, зазорное. Мы переносим на всю Церковь ответственность за любой, с нашей точки зрения, дурной поступок священника, а иногда даже и простого прихожанина (достаточно вспомнить пресловутых «злых» старушек, которых мы неизменно «поминаем», ругая почему-то Церковь)! Мы требуем от Нее кристальной чистоты и ставим это условием нашей благожелательности к Ней... Хотя в данном случае, если разобраться, не мы спасаем Церковь, а сами теряем время, данное нам для спасения.

* * *

Между прочим, здесь стоило бы остановиться и внимательно посмотреть: а что, неужели сами церковники не видят, не замечают никаких прорех в своей «церковной ограде»? Еще как видят, более того — многие на себе испытали то, что и представить страшно! Прочтите, например, книжку о житии великого старца Троице-Сергиевой Лавры монаха Захарии. Жил он в Лавре накануне революции, во времена духовного упадка и навидался за свою жизнь в стенах монастыря столько вопиющих безобразий, что, исходя из нашей логики, должен был бы после победы большевиков прямо проситься в члены «Союза воинствующих безбожников»!

Из зависти к той кротости, трудолюбию, любви к Богу, людям и молитве, которыми выделялся старец Захария, его даже покушались убить — монахи (это, правда, если называть монахами всех, кто носит рясу; для Церкви такие монахи — лже-монахи)! Услышал ли кто-нибудь от него, столько повидавшего и потерпевшего, хоть одну укоризну Церкви, хоть какой упрек ей? Вовсе нет. Даже наоборот именно старец Захария, когда закрывали Лавру, до последнего момента сопротивлялся выселению!

Почему же он и многие другие церковные люди так поступали? Отчего не обижались, не уходили из Церкви, а напротив, готовы были пострадать, погибнуть за нее? Видимо потому, что за событиями внешней жизни они умели разглядеть нечто гораздо более важное. Нечто, что выше и существеннее, чем жизненные неприятности. Разглядеть глубинную, неподверженную осквернению суть — святость Церкви.

Ведь оттого, что люди, среди которых — даже одевшие церковные одежды, поворачиваются спиной к своему Спасителю — Церковь не перестает быть спасительной для тех, кто этого спасения жаждет. И вывод получается простой — не надо брать пример с тех, кто отвернулся! Не надо все время смотреть в их сторону! Нужно уметь видеть главное, не отвлекаться от доброй цели.

* * *

— Как же «не отвлекаться», как «не смотреть»?! — такая диалектика на практике чрезвычайно трудна для нас. Мы как раз любим найти кого-нибудь, кто «хуже» нас, чтобы себя оправдывать. Мы не понимаем, что ссылка на чей-то грех не является поводом, чтобы и нам грешить. С точки зрения веры — над нами властвует тяжелый грех — гордыня, уводящая нас на ложный путь.

Гордыня проявляется по-разному. Либо как осуждение кого-либо, тыканье пальцем в чужие грехи — с неизбежным при этом самопревознесением. Либо как ложная любовь к человеку, в первую очередь, к себе самому, — когда мы призываем принимать нас «такими, какие мы есть», т. е. занимаемся банальным самооправданием.

«Человек — это звучит гордо» — тезис, заводящий в самые сложные идейные и житейские тупики. Горделиво выставляя право человека на ПОЛНУЮ свободу, пропагандируя плюрализм как некую самоценность, мы, на практике, очень часто открываем дорогу самым разлагающим, губящим — иногда души, а иногда и тела людей — вещам.

Мы бросаемся из крайности в крайность: то мы атеисты, фактически не признающие за духовным миром даже самого права на существование («его нет, потому что не может быть никогда!»). То вдруг — безудержные мистики, готовые броситься в объятия любой таинственной и при этом, как правило, абсолютно безнравственной, вне-моральной религиозной доктрины (в которой отсутствует ясное, глубокое понятие о том, что такое «хорошо», и что такое «плохо»).

Церковь пытается удержать нас как от первого заблуждения, так и от второго, спасти, научить. Она освящает лучшее не только внутри человека, но и вовне — наполняет смыслом самые прозаические моменты нашей жизни. Она призывает людей на покаяние, движение, подвиг к Богу, преображая души молитвенным трудом и силой церковных таинств, таинств, неразрывно связанных с «обыкновенным» нравственным воспитанием, просвещением, совершенствованием человека. В этом глубочайшее отличие таинств Церкви от тайных обрядов, камланий и заклинаний язычества, магизма, оккультизма, etc..

* * *

Все вышесказанное вовсе не значит, что в стенах храма или монастыря можно укрыться от «мирской суеты» так надежно, как в барокамере от загрязненного воздуха. Дурное проникает и сюда вместе с нами, — ведь мы лишь пытаемся очиститься, но мы отнюдь не чисты. Поэтому и здесь возможны ошибки, падения, даже преступления. Но нет никакого смысла в том, чтобы жадно выискивать такие эпизоды, забивать души — свою и чужие — этим сором, и тем самым обрекать себя на духовную смерть. Наоборот — двигаясь вопреки этим соблазнам, обращая внимание в первую очередь на доброе, хорошее, можно идти к подлинному спасению души.

— Но как идти? Неужели через эти все-таки непонятные, странные обряды, так называемые таинства?! Ведь это же средневековый вздор, — скажет иной современный читатель.

Для современного человека, любителя науки и научной фантастики, возможно, понятной будет еще одна кино-аналогия — с очень глубоким фильмом Андрея Тарковского по сценарию братьев Стругацких «Сталкер».

Вот вкратце сюжет. Сталкер (проводник) — ведет своих спутников — Писателя и Ученого — в особое место, «Зону». В центре «Зоны» стоит дом, в котором есть комната, где «исполняются желания».

Но добраться туда, по убеждению Сталкера, можно только подчинившись парадоксальным законам «Зоны» — иначе смерть. Сталкер уверен в своей правоте, и он призывает своих товарищей идти самым невероятным путем, двигаться ползком, следовать за брошенной им гайкой с привязанным бинтом...

А спутники Сталкеру не верят. Этому способствует и то, что на их пути не происходит ни явного чуда, ни катастрофы. Хотя один необычный эпизод все-таки есть: Писатель, который нарушил запрет Сталкера и двинулся к дому напрямик, был внезапно остановлен неким голосом.

Но и в это чудо — чудо спасения человека — можно не поверить, найти ему рациональное объяснение. Писатель так и поступает он утверждает, что его «просто окликнул Сталкер»...

Зрители, как в этом эпизоде, так и по ходу всего фильма, целиком на стороне Сталкера. Они-то ему верят! Но фильм заканчивается. И множество людей, сталкиваясь с реальными, не кинематографическими таинствами и чудесами, вдруг превращаются в рьяных последователей Писателя. Ведь насколько трудно было спутникам Сталкера понять смысл его «странных» поступков, настолько же и нам с вами нелегко уяснить суть и значение церковных обрядов.

Однако же, церковное таинство хотя и тайна, но все же не сверхсекрет, не магия (в этом, кстати, его отличие и от ситуации «Сталкера»). К уяснению смысла, пониманию своих таинств Церковь даже призывает! И пусть они кажутся нам сначала устаревшими, непонятными, странными, как одеяние священника, икона или древний церковно-славянский язык. На деле выясняется, что перед нами отнюдь не «просто» памятник истории и культуры — а живая тайна, всем строением своим надежно защищенная от подделки. Это так же ясно, как то, что нельзя убрать со стены храма икону Спасителя и вместо нее молиться на фотопортрет актера из фильма «Иисус Христос — Суперзвезда»...

Да, в Церковь войти трудно (как трудно войти в Царствие Небесное!). Но стоит только напрячь волю, проявить желание и терпение — как вера начинает прорастать в душе. И тогда видишь, как Церковь преображается и преображает окружающий мир в Мир Божий... Счастье этого открытия совсем рядом. И как жаль того, кто по собственной воле отказывается от такого богатства!

* * *

Тем не менее, изжить недоверие очень непросто. И логика житейская подсказывает нам вроде бы правильный вопрос разве можно войти в Церковь без образования, без глубоких знаний о Православии? Более того: разве можно крестить младенцев, т. е. совсем еще несознательных детей! Только что говорили о необходимости понять смысл таинства, а приносят детей — креститься, причащаться! Здесь же явное противоречие!

Как тут ответить? Дело в том, что наше изучение снова и снова возвращает нас к тому, что перед нами именно тайна, где логика не формальная, не математическая, а живая!

Вот, казалось бы, верно — нельзя крестить младенцев... А наблюдения, впечатления и опыт многих людей, опыт всей Церкви свидетельствует — можно и зачастую необходимо!

Оставляя в стороне реальные факты спасения жизни новорожденных младенцев крещением (!), хочется подробнее сказать о том, что крещеному человеку (даже если он не был воспитан в вере крестными и родителями, как того требует Церковь) все же отчего-то легче войти в храм, чем некрещеному — и дело здесь, видимо, не только в крестике на груди.

Церковь говорит, что, получая крещение, человек обретает благодать Святого Духа и получает своего Ангела-Хранителя. И как знать — только ли случай так часто делает из просто крещеного глубоко верующего человека?

А случается быть свидетелем и того, как вполне «начитанные», иногда даже просвещенные в религиозном плане взрослые люди, сознательно решившие креститься, вдруг начинают бесконечно откладывать этот «поход». Они ищут предлоги, начинают путаться в сомнениях, метаться, отказываться от крещения под самыми нелепыми предлогами, — будто какая-то сила сковывает их и не дает совершить этот шаг! И если люди преодолевают это наваждение — все же перед крещением очень многие необычно нервничают, либо даже заболевают — болезнями, которые зачастую исчезают почти сразу после Таинства. Сам автор также не избежал этих «докрещенских» испытаний — борьбы с кем-то, кто ни за что не хочет тебя упускать...

Что же касается познания учения Церкви, глубокого проникновения в смысл Ее Таинств... Нисколько не отрицая необходимости такого познания, все же, наверное, нужно понять, что подлинное изучение это невозможно иначе, как через жизнь с Церковью, в Церкви. Смысл молитвы становится раз от раза понятней только искренне молящемуся. Суть Таинств будет раскрываться лишь перед тем, кто этими Таинствами не пренебрегает.

И перед лицом этой «науки» зачастую теряют значение обычные наши понятия об образованности, учености, мудрости. История являет нам множество примеров того, как совсем простые, иногда вовсе безграмотные и при этом даже очень распутные люди преображались благодаря Церкви, в глубочайших философов, психологов и ясновидцев, людей высочайшей нравственной чистоты и духовной силы.

Примеров такого преображения в мирской жизни ничтожно мало; в жизни церковной — великое множество. И именно поэтому — место преображающей нас встречи с Богом, как говорится, «изменить нельзя», да просто глупо пытаться менять. И тот, кого томит отсутствие смысла, кто не может дольше жить одним слепым недоверием, кто видит в своих отношениях с другими людьми «непреодолимую» испорченность, запутанность и вражду — пусть войдет к Богу, в Церковь. Войдет, оставив азартный поиск дурного, и будет просить для себя у Бога только смиренного понимания и раскаяния в собственных грехах, помощи в укреплении веры и добрых духовных учителей.

«Просите, и дано будет вам» (Матф. 7;7).