Детские возрастные кризисы: что надо о них знать и как на них реагировать

Что такое кризис и кто от него страдает?

Кризис (и не только возрастной, а в широком смысле слова) — это ситуация, когда что-то резко меняется, либо обстоятельства, либо отношение к происходящему, когда жить по-старому уже невозможно, когда приходится приспосабливаться к новым реалиям, искать какие-то решения. А это всегда неприятно, всегда сложно, всегда непонятно. Поэтому любые детские кризисы — это в первую очередь кризисы родителей. Ребенок может и не испытывать никаких страданий, ему все представляется нормальным, а вот мамы и папы, бабушки и дедушки, воспитатели и учителя в шоке: что за беда стряслась, как теперь жить?

И вот то, что взрослые оказываются в трудной, неприятной и непонятной ситуации, часто приводит к серьезным ошибкам воспитания. К ошибкам, которые создают долговременные проблемы и детям, и взрослым. Но этих ошибок можно избежать.

Прежде всего надо понимать: все детские кризисы — это кризисы сепарации, то есть отделения ребенка от родителей. А само по себе такое отделение не только нормально, но и совершенно необходимо для здорового развития. Мы ведь рожаем детей не для того, чтобы они оставались нашими милыми игрушками, а чтобы выросли и стали счастливыми самостоятельными людьми. Не они для нас, а мы для них. Поэтому сепарацию нужно принять как естественный процесс, но при этом действовать так, чтобы она происходила безболезненно и для детей, и для взрослых. Насколько это возможно.

Кризис рождения

Обычно, говоря о детских кризисах, начинают с кризиса года, но я бы выделил «нулевой» кризис, то есть кризис рождения. В самом деле, то, что происходит с ребенком в момент рождения — это колоссальный шок, это страшнее, чем прыгнуть с парашютом. В материнской утробе было хорошо и спокойно, тепло и безопасно — и вдруг ты оказываешься в совершенно непривычной среде, без воды вокруг, нужно дышать, на тебя обрушиваются новые впечатления, и связь с мамой перестает быть симбиотической в прямом смысле этого слова.

И эта травма рождения, особенно в случае тяжелых родов, может аукаться и в детстве, и во взрослой жизни. Организм ведь все запоминает, все впечатления, все стрессы. Сам человек на сознательном уровне этого не помнит, а его тело — помнит. И реагирует на ситуации, чем-то схожие с тем, что запомнило. Люди, бывает, начинают задыхаться в метро на эскалаторе, при въезде в туннель, при спуске в подземный переход, в аппарате МРТ и других узких местах. Некоторые сильно не любят ждать, если роды были быстрые, и, наоборот, предпочитают делать медленно, если роды затянулись, и так далее. Так что это очень серьезный кризис, это страшная инициация в жизнь.

Избежать этого кризиса невозможно, он настигает любого человека. Все мы рождаемся, все выходим на свет из материнской утробы. Но облегчить протекание этого кризиса все-таки можно. Когда мама в период беременности ведет правильный образ жизни, когда она сама не паникует и не впадает в истерику, когда после рождения ребенка она проявляет к нему свою любовь и заботу, это сглаживает остроту проблемы.

Кризис одного года

Есть еще промежуточный кризис — полугода, его обычно не называют, потому что не все дети это делают. Связан он с появлением зубов, которыми ребенок кусает материнскую грудь во время кормления, то есть впервые причиняет маме боль, тем самым разрушая идиллию, симбиоз с нею. Некоторые мамы сильно от этого расстраиваются…

Главное, что происходит с ребенком в год (у кого-то чуть раньше, у кого-то чуть позже), — он начинает ходить. До этого он только ползал, а теперь освоил новый навык. Навык, позволяющий ему уходить. То есть раньше он все время был на глазах у взрослых, если он куда-то не туда уползал, его можно было сразу же схватить и вернуть в манежик, а теперь он обрел новый уровень свободы перемещения. И если не уследить, может случиться страшное. Может, например, выбежать на дорогу, где мчатся машины. Может с детской площадки убежать куда-то и потеряться, может свалиться в яму какую-нибудь... Наше родительское воображение способно представлять эти ужасы в огромных количествах, причем такие опасения небезосновательны.

Естественно, родители волнуются. Но и волноваться можно по-разному. Можно паниковать, кричать на ребенка, наказывать (наивно полагая, будто он осознает свою вину и исправится), а можно понимать, что ребенок ведет себя естественно, что он развивается, познает мир, и поэтому нужно просто получше за ним следить, избегать потенциально опасных ситуаций, принять меры безопасности в квартире, убрать из зоны досягаемости опасные предметы и так далее.

Причем этот кризис, кризис одного года, по крайней мере не разрушает самооценку родителей. Дальше уже будет сложнее. Однако он увеличивает тревогу родителей, в первую очередь мамы, что ребенок становится более самостоятельный и может выйти из поля зрения, а значит, и контроля.

Кризис трех лет

А вот этот кризис уже серьезнее. К трем годам у ребенка появляется речь (не отдельные слова, как раньше, а связная речь, то есть ребенок уже способен выразить свою мысль). Ребенок начинает воспринимать себя как «я», отдельное от мамы с папой. У него возникает стремление себя проявить.

А как он себя проявляет? Он «качает права»: «Не хочу!», «Не буду!», «Не пойду!», «Я сам!». Он сердится, обижается, настаивает на своем, высказывает претензии, причем иногда в агрессивной форме.

И это не хамство, не хулиганство, а абсолютно нормальное поведение, необходимый этап развития. Непонимание этого взрослыми называется в науке адультоморфизмом (от английского слова adult — взрослый). То есть маленького ребенка воспринимают как взрослого и приписывают ему свойственные взрослому мотивы и возможности, считают, будто он способен думать и понимать как взрослый. В моей практике был случай, когда меня спросили: как объяснить ребенку, что нельзя выбрасывать мусор из ведра? Я для начала поинтересовался, сколько лет ребенку. Оказалось, всего полтора года! Чему там объяснять? У него в мозгу еще не сформировались соответствующие структуры! Но они, эти структуры, и к трем годам не сформированы.

Как не надо действовать родителям? Не надо читать ребенку долгие нотации, не стоит доказывать какими-то рациональными аргументами, что его поведение недопустимо. Он не поймет. Нельзя орать на ребенка, не нужно наказывать. Это лишь породит новые проблемы, причем проблемы долгоиграющие.

А как лучше? Тут могут быть, в зависимости от конкретных случаев, разные решения, но их должно объединять гуманное отношение к ребенку. Кто это кричит, топает ногами, отказывается есть кашу, мыть руки или идти в детский сад? Чудовище? Монстр? Нет, это ваш малыш, ваше дитя, которое желательно безусловно любить и принимать. Безусловно, а не только за хорошее поведение. Вот если держать это в уме постоянно, многих ошибок можно избежать естественным образом.

Следующий принцип: менять тактику, исходя из ситуации. Если какой-то наш метод не действует раз за разом или в конкретный момент, значит, ищем другое решение. Например, одна из моих дочерей в возрасте как раз трех лет, когда мы собирались ехать осенью на утреннюю службу в церковь, отказывалась одеваться. Ее одевали, а она тут же раздевалась, пока мы одевали других. И так несколько раз. Ну какой смысл в очередной раз ее одевать, зная, что снова разденется, а мы уже опаздываем. И как решить проблему без крика и злости? Закутали ее в куртку, взяли остальную одежду с собой и отнесли так в машину (за несколько секунд на улице простудиться не успеет, подумал я тогда) и уже в машине одели, и там она вновь раздеваться не стала. Может быть, поняла наконец, что бесполезно сопротивляться, хотя, скорее всего, смена обстановки сбила ее протестный порыв.

А еще здесь родителям необходим тот настрой, который я бы назвал «здоровым азартом». Неужели я, взрослый человек, столько добившийся в жизни, не справлюсь с маленьким ребенком? Тем более со своим родным ребенком? То есть надо настроиться на общение с ребенком, причем на общение качественное. Не должно быть так, что ребенок хнычет, чего-то от мамы или папы хочет, что-то пытается им сказать, на чем-то настаивает, а маме с папой в этот момент не до него, они отмахиваются. Такое отношение ребенок может воспринять как отвержение, как потерю родительской любви, и это приведет к серьезнейшим последствиям. Нет уж, когда с ребенком общаешься, общаться нужно полноценно, со всем вниманием.

Часто достаточно уделить своему ребенку внимание сразу, когда он просит, несмотря на вашу занятость чем-то, выслушать, чего он хочет, и ответить примерно следующее: «Ага, ты хочешь со мной поиграть, мы это сделаем, как только я закончу эту работу, мне недолго осталось». Тогда ребенок оставит вас в покое на какое-то время и будет играть сам в ожидании вас. Или можно дать ему задание порисовать, например, сложить что-то и тому подобное. Иначе он будет дергать вас, пока не добьется своего, только настроение уже будет испорчено у обоих.

И в то же время все сказанное о любви и внимании не означает, будто мы должны подлаживаться под ребенка, всегда идти у него на поводу, выполнять все его желания, в том числе вредные и опасные. В этом возрасте, около трех лет, дети открывают для себя замечательный метод получить от родителей желаемое: крик, слезы, истерика. Сразу уточню: бывают, конечно, и настоящие истерики, вызванные разными патологиями, но гораздо чаще это у ребенка направленная манипуляция. Как в примере, который приводил Корней Чуковский в своей книге «От двух до пяти»: прервав на мгновение плач, маленькая девочка деловито отвечает маме: «Я плачу не тебе, а тете Симе!»

Как тут правильно действовать? Прежде всего, не идти на поводу, не уступать. Стоит уступить лишь один раз, и ребенок поймет, что метод работает. В следующий раз справиться с ним будет уже труднее, а потом еще и еще сложнее — потому что в его сознании образуется шаблон, паттерн: «Кричи громче, дольше, стучи ногами, руками сильнее — получишь свое»! Поэтому отказывать. Спокойно, без крика, без ругани, без злости, не выходя из гуманистической позиции. «Нет, этого не будет!», «Нет, я это не куплю!», «Как бы ты ни просил и ни плакал, я этого не сделаю».

То есть ставим ребенку границы допустимого и не боимся его крика, его агрессии. А это трудно — не бояться, потому что нормальному человеку неприятны конфликты, ему психологически проще бывает уступить, нежели втягиваться в конфронтацию. К этому добавляется естественная жалость к ребенку, добавляется чувство вины (в данном случае — мнимой вины): вот как из-за меня страдает малыш!

Но тут необходима твердость. Между прочим, кризис трех лет еще и потому один из самых тяжелых, что порождает и конфликты между родителями. То есть мама на детские манипуляции ведется, а папа нет. Или наоборот. Или кто-то в ответ проявляет агрессию. И в результате отношения портятся уже и между супругами.

Особую остроту ситуация обретает, если ребенок начинает истерить в общественном месте. Например, в магазине, где ему срочно захотелось какую-то вкусняшку или игрушку. Тут ведь на родителей влияет и реакция окружающих (ну или, по крайней мере, ожидание такой реакции). А дети эту мамину зависимость от общественного мнения мгновенно считывают и используют. Например, четырехлетняя девочка в торговом центре громко говорит матери, отказавшейся покупать какую-то игрушку: «Что, мамочка, денежек жалко?»

Что делать в таких случаях?

1. Отказать. Четко, внятно, не вдаваясь в долгие объяснения, сказать: «Я не куплю». Спокойным, но непреклонным тоном.
2. Не обращать внимание на истерику или отойти от ребенка на такое расстояние, чтобы он почти потерял родителя из виду. Через несколько секунд, обнаружив, что спектакль разыгрывать не для кого и испугавшись, что остался один, он побежит за родителем.
3. В некоторых случаях не остается ничего другого, как взять ребенка на руки или под мышку и унести с того места, где он устроил истерику.

А потом, как только появится возможность, поговорить с ребенком в спокойной обстановке о произошедшем. Далеко не всегда дети способны внятно объяснить, что их не устраивает. Особенно это касается ситуаций, когда ребенок отказывается что-то делать или когда делает что-то, как кажется взрослым, назло. И надо спокойно выяснять, предполагать разные версии и озвучивать их, пока наконец картина не прояснится. Например, мой четырехлетний сын однажды осенью отказался надевать колготки. Просто «не хочу», в слезы. Вот ни с того ни с сего. А когда я с ним поговорил, выяснилось, что, с его точки зрения, колготки — это для маленьких детей, а он уже вырос за лето, он уже большой, и колготки ему унизительны.

Очень важно дать ребенку выбор, это воспринимается им как доверие, как признание его личностью. Даже если сам по себе этот выбор нам, взрослым, представляется иллюзорным, для ребенка он вполне значим. Это выбор не между «как хочу я» и «как настаиваешь ты», а между равнозначными, с нашей точки зрения, вариантами. В той ситуации, когда сын отказался надевать колготки, я предоставил ему выбор: вот тебе колготки, вот тренировочные штаны с носками, надень, что хочешь. В итоге, между прочим, он надел колготки. То, что ему разрешили надеть что-то другое, ослабило его предубеждение против колготок.

Или другой пример. Ребенок категорически не хотел надевать красную рубашку для уличной прогулки. Выяснилось, что красная — значит, девчачья.

Но в три-четыре года дети сами всего этого не скажут, из них нужно аккуратно вызнавать мотивацию отказа. А родители этого часто не понимают, потому что как только ребенок научается связно говорить, им кажется, будто в плане речевого общения он уже вполне взрослый, будто он уже способен сразу внятно и аргументированно изложить свою позицию. Это конечно же не так — владеть речью, находить слова и выражения, чтобы озвучить свои мысли и чувства, и взрослый-то человек не всегда может как следует. Чего уж тут хотеть от трехлетнего ребенка!

Кризис семи лет

Следующий кризис — кризис семи лет (напомню, что семь лет — это условность, в отдельных случаях может быть чуть раньше или чуть позже). Главное, что происходит с ребенком в этом возрасте, — в коре головного мозга у него уже сформировались структуры, ответственные за такие высшие психические функции, как самосознание, совесть. Не случайно, кстати, в Православии дети до семи лет считаются младенцами и не должны исповедоваться, а с семи лет уже могут (и должны) приходить на исповедь. В семь лет ребенок уже способен осознать свои грехи, способен самостоятельно выносить нравственную оценку тем или иным действиям. Не только своим, но и чужим. Например, родительским.

То есть в этом возрасте ребенок уже начинает разочаровываться в родителях, уже понимает, что они неидеальны. Где-то лет до пяти-шести дети могут быть уверены, что мама способна выключить дождь, а в семь лет уже более здраво начинают воспринимать реальность. Кто-то уже даже перестает верить в Деда Мороза.

Далее, в семь лет ребенок начинает ходить в школу. То есть у него возникают регулярные обязанности — учиться, приходить вовремя, правильно себя вести, делать уроки. Расширяется круг его общения — дети в его классе, дети из параллельных классов, классный руководитель, учителя физкультуры, музыки, рисования, другие школьные педагоги, с которыми приходится взаимодействовать. Также в этом возрасте у ребенка появляются разные внеурочные активности — кружки, секции, студии.

Все это приводит к тому, что ребенок меньше времени проводит дома, под родительским присмотром, и это усиливает родительскую тревожность, особенно у мам. Кроме того, в отношениях между ребенком и родителями появляется нечто новое: родителям приходится понуждать ребенка к тому, что он обязан делать не по их желанию, а по социальной необходимости. То есть ходить в школу без опозданий, делать уроки, заранее собирать портфель и так далее. Громче начинает звучать тяжелое слово «надо», но, в отличие от трехлетнего малыша, семилетнему ребенку это «надо» уже не столь очевидно, он может проявлять недовольство не только для того, чтобы обратить на себя внимание.

Еще важный момент: для семилетнего ребенка авторитет учителя огромен, и подчас то, что внушает учитель, расходится со взглядами родителей. «Мама, вот ты говоришь так, а Татьяна Ивановна сказала, что это не так!» — вполне типичная ситуация. Для родителей это очередная сложность — как сохранить свой авторитет, не уронив авторитет учителя.

А бывает, что учитель высказывает претензии, не всегда справедливые, и тут нужно, с одной стороны, ребенка защитить, а с другой — не устраивать конфликт, в котором он явно пострадает. Но нельзя и безоговорочно становиться на сторону учителя, даже если в его претензиях есть рациональное зерно, иначе ребенок может подумать, что все против него, что никто его не защитит в этой ситуации. Тем самым можно серьезно подорвать доверие. Тут надо искать правильную позицию. Например: «Татьяна Ивановна, конечно, не должна была на тебя кричать, но и ты мог бы проверить заранее, не забыл ли тетрадку». А не так, как это часто бывало в советское время, когда любое замечание учителя автоматически означало, что ребенка будут ругать дома и наказывать.

В семь лет у ребенка могут возникнуть трудности и в отношениях со сверстниками — масштабнее, чем это могло быть в детском саду. С первого класса, к сожалению, уже вполне может начаться травля. Даже если она не доходит до физического насилия, ограничиваясь насмешками, дразнилками, демонстративным игнорированием, для ребенка это все равно тяжелая психическая травма. И родителям нужно с такими ситуациями разбираться.

Замечу лишь, что разбираться — это означает решать проблему по существу, а не просто купировать симптомы. Если ребенка травят в классе, надо либо добиться изменения атмосферы в классе (что при активной позиции педагогов вполне достижимо), либо уходить из этого класса или даже школы. И в то же время необходимо поговорить с ребенком, чтобы в его поведении попытаться выяснить причины травли. Ведь травили не всех, а именно его одного.

В любом случае, кризис семи лет — это именно кризис, потому что меняется ребенок и, соответственно, меняется формат его отношений с родителями. И для них это подчас становится нелегким испытанием: приходится искать правильный баланс между требовательностью и гуманным, уважительным стилем общения. Им в большей мере, чем раньше, приходится аргументировать свои требования, больше договариваться и искать разумные компромиссы. Конечно, все равно остаются моменты, где «торг неуместен», но их не должно быть слишком много.

Кризис пубертата

Этот кризис самый тяжелый — и для детей, и для родителей. Замечу, что в кризисах года и трех лет сам по себе ребенок не страдает, у него все хорошо, он растет, осваивает мир, обретает новые навыки. В кризисе семи лет уже иначе, тут ребенку тоже тяжело, у него появляются новые, непривычные проблемы, но в целом ничего ужасного с ним чаще всего не происходит. А вот кризис подросткового возраста, кризис пубертата — он более сложен и для родителей, и для детей.

И, в отличие от предыдущих кризисов, он долгий. Он длится примерно с 11–12 до 17–18 лет (существуют разные мнения о том, когда начинается и когда заканчивается подростковый возраст, но в целом этот период охватывает шесть-семь лет). И все эти годы подростка «колбасит», а родители страдают, часто кидаются из крайности в крайность и не понимают, что происходит.

А происходит серьезная перестройка организма. И заключается она не только в половом созревании, не только в стремительном (и неравномерном) росте тела с кучей сопутствующих соматических и психосоматических побочек, но и в дальнейшем развитии коры головного мозга. Уже в самом начале пубертата, лет в одиннадцать, у ребенка формируется более осознанная способность к эмпатии. Дети начинают задумываться о переживаниях других людей, пытаются их понять, поставить себя на их место.

Резко падает авторитет родителей (а также и учителей). Я уже говорил, что это начинается еще во время кризиса семи лет, но тут уже совсем другой масштаб. До десяти-одиннадцати лет детская психика еще защищается от разочарования в родителях, но потом появляется больше осознанности. Поясню, что «осознанность» — это не значит, будто ребенку открывается подлинная правда жизни, суть вещей. Это значит, что ребенок размышляет, сопоставляет и делает выводы. Во многом ошибочные, но сознательные. И в этом отличие от кризиса семи лет. Одно дело заподозрить, что мама с папой не всегда бывают правы и не любую проблему способны решить, и совсем другое — считать их тупыми, наивными, примитивными, отсталыми. Причем выражается это зачастую в оскорбительной форме.

Периодически пересматриваю фильм: «Авария — дочь мента», чтобы напоминать самому себе, как ужасно и неразумно могут вести себя подростки и их родители.

Подростковый возраст — это возраст протеста. И против родителей, и вообще против навязываемых взрослыми представлений, ценностей, целей.

Скажу страшную (для кого-то) вещь: это нормально, так должно происходить для взросления! Это нормально — высказывать свое мнение, спорить со взрослыми, это нормально — отказывать им. Так и должно быть! Потому что это необходимый этап взросления, и по-настоящему страшно, когда этого не происходит. Тогда ребенок психологически застревает в этом возрасте, остается ребенком, инфантильным, он не способен к самостоятельной жизни, не в состоянии завести здоровую семью, стать полноценным родителем, он даже в бытовом отношении будет вечно полагаться на стареющих родителей, и необходимость самому решать разные житейские проблемы становится для него мощным стрессом. Добавлю, что на это нередко накладываются зависимости и психосоматика.

Думаю, ни один нормальный человек не хочет такого будущего своим детям. Но, увы, такие невыросшие дети есть, их не так уж мало, и мне, как психологу, приходится помогать им. Помогать повзрослеть.

Ну а что тут нужно делать родителям? Да просто продолжать любить и заботиться, разговаривать и стараться понять внутренние переживания своего чада, а также принимать его интересы и потребности (конечно же, в рамках закона и здравого смысла — с точки зрения отсутствия явного вреда себе и окружающим), которые вам могут казаться странными и ненужными! И в то же время ставить границы и понуждать их соблюдать. И параллельно психологически настраиваться, что будет трудно, что подростковые обиды и претензии будут длиться годами и надо просто перетерпеть это трудное время.

К сожалению, многие родители не выдерживают и срываются. Либо начинают «закручивать гайки» и пытаются зверской строгостью вернуть ребенка в состояние детского послушания, из которого он уже вырос, либо сами «впадают в детство» и начинают обижаться на ребенка. Но это проигрышная стратегия.

• Во-первых, обида — это признак слабости (не говоря уже о том, что с духовной точки зрения это проявление гордыни). И подростки прекрасно ощущают эту выражаемую в обиде родительскую слабость.
• Во-вторых, обида на ребенка — это, скажу так, потеря своего места в иерархии. Потому что обижаться можно только на равного себе или выше, а не на нижестоящего. Командир обиделся на солдата, директор обиделся на помощника старшего референта. Абсурд? Конечно. Злость и недовольство вышестоящие могут испытывать по отношению к нижестоящим, но не обиду.

Надо помнить, что при всех своих «качаниях прав», при всех демонстративных обидах, грубости и даже хамстве подростки — это все-таки дети, а не взрослые, они нуждаются в заботе взрослых, нуждаются в ощущении границ допустимого, в четких «правилах игры». И когда мама с папой выпадают из своей взрослой роли, когда начинают дуться, обзываться, говорить колкости, пытаться побольнее уязвить — они перестают восприниматься как «надежа и опора». И для подростка это шок, для него в таких случаях мир рушится, он не понимает, как теперь жить.

И вот тут перед нами, родителями, встает дилемма. С одной стороны, мы должны сохранять свою взрослую, доминирующую позицию. Когда мы сталкиваемся с недопустимым поведением, с хамством, нам хочется, чтобы ребенок понял причинно-следственную связь между «преступлением» и «наказанием». Нагрубил, нахамил, нарушил безусловные запреты — значит, должны быть последствия.

С другой, как достичь этой цели, оставаясь любящими и заботливыми родителями? Как не разрушить доверие? То есть и не реагировать на хамство нельзя, и ломать добрый, человечный формат отношений тоже не хочется.

Что тут можно посоветовать? Какие у нас есть «нерепрессивные» способы воздействия? Тут надо вот что понимать: мы, родители, должны заботиться о детях, но заботиться — не означает всячески угождать и удовлетворять любые их желания. К примеру, ребенок должен быть нормально одет, по сезону, но нормально — не означает супермодно или дорого. Поэтому вполне допустимо отказаться покупать какую-то модную, но объективно необязательную вещь. Покупка таких вещей — это наша добрая воля, но не обязанность. Мы должны выполнять важные обязательства, тем не менее чего-то приятного, но необязательного, ребенка можно на время лишить.

Но и тут нужно выдерживать баланс. Одно дело отказаться давать деньги на такое же платье, как у Лены, или на такой же смартфон, как у Васи, но совсем другое — отменить празднование дня рождения, отменить подарки на Новый год и так далее. Есть вещи, которые для ребенка любого возраста незыблемы. Важные мероприятия, какие-то обещанные поездки, которые он ждет. Вот если лишать такого, ребенок может по-настоящему обозлиться, и отношения окажутся испорчены на долгие годы, если не навсегда.

Но и тут есть опасность поставить телегу впереди лошади. Потому что наша главная родительская цель — не сохранение теплых отношений с ребенком любой ценой. Наша позиция должна быть не эгоистической, а альтруистической. Мы должны в первую очередь вырастить зрелого, ответственного, самостоятельного, функционального человека, который будет счастлив в своей взрослой жизни и который сумеет вырастить и воспитать собственных детей. А во вторую — остаться с ним в хороших отношениях.

Поэтому мы терпим все тяготы этого долгого периода пубертата. Стараемся сохранить доверительные отношения с ребенком, но не ценой потакания во всем, не ценой угодничества. Стараемся сохранить спокойствие, сталкиваясь с теми или иными выходками, развиваем собственные навыки самоконтроля. В любом случае исходим из того, что это наш ребенок, что мы его любим, понимаем, что нынешние проблемы — это временно. Разговариваем с ребенком, пытаемся понять причины его поведения, пытаемся понять, что у него на душе. Не цепляемся за один и тот же метод воздействия, если видим, что он не дает результата. То есть меняем тактику по обстоятельствам. Этот принцип — менять тактику — применим к детям любого возраста.

И вот если придерживаться такой стратегии, то кризис пубертата станет и для нас, и для ребенка не катастрофой, а испытанием. Вполне преодолимым.

Подготовил Виталий Каплан