Призна́юсь вам: сильное замешательство испытал я после того, как, сложив композицию из стихотворений Анны Ахматовой, — принялся за свое вступление. Понимая, что у нашего разворота есть неизбежный «формат», что пишу в память о великом поэте да еще в юбилейный год — застыл, онемел. И чем больше перечитывал ее стихи и написанное о ней, тем больше хотелось помолчать. Словно бы то самое «величие замысла», о котором ей говорил, применительно к поэзии, Иосиф Бродский, — мощно и осязаемо спроецировалось в моем воображении на всю ее литературную и человеческую судьбу и, что называется, «затворило уста»: кто я такой и кого тут представляю?
Фото М. Наппельбаума. ahmatova.niv.ru
Но сейчас мне кажется, что именно теперь — может быть, лишь на мгновение — я отчетливо и ясно понял, кто она — поэт Анна Ахматова. Понял, после многолетнего чтения, после разговоров с близкими ей людьми (посчастливилось), после очередной (слава Богу, схлынувшей) волны «сопутствующей клеветы» — уже в новом столетии, когда, вероятно, полагающие себя безупречными некие литераторы рискнули занизить ее своими книжными «изысканиями», — притворившимися «чтением в сердцах». После всего.
Она всегда все выносила — и оставалась Анной Ахматовой. Любой человек — грешен, это знала и о себе. А она родилась еще и поэтом, существом особенным, иным, отвечающим за свой бесценный дар. Вокруг человека — Бог, родная земля и его, этого человека — народ. «Мы не единого удара не отклонили от себя», — сказала она в те годы, когда Господь попустил гражданскую междоусобицу.
Рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира», — совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир».
Наверное, глубже всех о религиозном чувстве ее стихов написали критик Николай Недоброво и священник Александр Шмеман. Один — в год начала Первой мировой войны, после выхода двух первых книг, другой — после кончины поэта.
«…И по новому задышит над Москвою Ваша горькая, божественная речь», — пожалуй, вот этими старинными словами Анатолия Наймана, из обращенного к Анне Ахматовой стихотворения «Я прощаюсь с этим временем навек…» — я и закончу.
* * *
Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
А как стали одно за другим терять,
Так сделался каждый день
Поминальным днём, —
Начали песни слагать
О великой щедрости Божьей
Да о нашем бывшем богатстве.
12 апреля 1915. Петербург.
Троицкий мост.
* * *
Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие своё,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берёт её,
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну чёрный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
<Апрель 1918>
* * *
Памяти Ал. Блока
А Смоленская нынче именинница,
Синий ладан над травою стелется,
И струится пенье панихидное,
Не печальное нынче, а светлое.
И приводят румяные вдовушки
На кладбище мальчиков и девочек
Поглядеть на могилы отцовские,
А кладбище — роща соловьиная,
От сиянья солнечного замерло.
Принесли мы Смоленской Заступнице,
Принесли Пресвятой Богородице
На руках во гробе серебряном
Наше солнце, в муке погасшее, —
Александра, лебедя чистого.
Август 1921. Петроград
Мужество
Мы знаем, что́ ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мёртвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесём,
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки!
23 февраля 1942
Ташкент
* * *
Кого когда-то называли люди
Царём в насмешку, Богом в самом деле,
Кто был убит — и чьё орудье пытки
Согрето теплотой моей груди...
Вкусили смерть свидетели Христовы,
И сплетницы-старухи, и солдаты,
И прокуратор Рима — все прошли.
Там, где когда-то возвышалась арка,
Где море билось, где чернел утес, —
Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой
И с запахом блаженных роз.
Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор — к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней — царственное слово.
1945
* * *
В каждом древе распятый Господь,
В каждом колосе тело Христово.
И молитвы пречистое слово
Исцеляет болящую плоть.
1946
Первое предупреждение
Какое нам, в сущности, дело,
Что всё превращается в прах,
Над сколькими безднами пела
И в скольких жила зеркалах.
Пускай я не сон, не отрада
И меньше всего благодать,
Но, может быть, чаще, чем надо,
Придется тебе вспоминать —
И гул затихающих строчек,
И глаз, что скрывает на дне
Тот ржавый колючий веночек
В тревожной своей тишине.
6 июня 1963
Москва
* * *
Молитесь на ночь, чтобы вам
Вдруг не проснуться знаменитым.
1964 <1965>
Читайтe также:
