На вопросы «Фомы» отвечает историк, богослов, экскурсовод Тимофей Китнис, руководитель Паломнического центра св. Апостола Фомы в Европе.
«Пятидесятница» Андреа Орканьи – это триптих, на котором изображен момент сошествия Святого Духа на апостолов. В истории живописи аналогичных полотен было немало. Почему Вы обращаете особое внимание на эту работу?
Есть несколько причин, почему эта работа представляет особый интерес. Прежде всего, Андреа Орканья – это представитель Флорентийской школы живописи, одной из основных в эпоху Возрождения, основателем которой был Джотто. Внутри нее было много периодов, но тот, к которому принадлежит Орканья, – совершенно особый. Он наступает после страшной эпидемии чумы, которая бушевала в Европе в XIV веке и унесла треть ее жителей. Именно эту эпидемию имел в виду Боккаччо, когда писал «Декамерон», и Пушкин, когда в «Маленьких трагедиях» изображал свой знаменитый пир. Чума стала своеобразным мировоззренческим водоразделом. Во Флоренции потери были особенно ощутимы – в городе погибло около половины жителей. Те, кто остались, серьезно переосмыслили свою жизнь, многие обратились к Богу. Этот момент духовного перелома отразился в искусстве того времени.
Каким образом?
Искусство – это абсолютно живая материя, в нем всегда отражаются запросы и духовные искания общества. На примере работ Андреа Орканьи как раз хорошо это видно. Искусствоведы часто определяют его место между Джотто и Фра Анжелико, еще одним великим представителем Флорентийской школы. И речь не только о хронологии, но и о художественных приемах, которые использовал Орканья. Дело в том, что при Джотто и под его влиянием в живописи начался очень важный процесс – переход от статичного изображения к динамичному, когда фигуры запечатлены в движении, герои показаны в момент действия, они не только созерцают свой внутренний мир, но и развернуты во внешнее. Кроме того, в джоттовской школе очень характерно изображали пространство – это видно, например, по фрескам в капелле Скровеньи в Падуе. Колонны, залы, в которых разворачиваются библейские сюжеты, выписаны таким образом, что изображение становится объемным, границы пространства расширяются. Джотто как бы пытается найти баланс между небесным и земным.
Период, связанный с Орканьей, характерен своим обращением к духовному миру, миру символизма. Вновь, после Джотто, пробуждается особый интерес к иконописи, к образу. Здесь снова в центре повествования Господь Бог. Центральной фигурой «Пятидесятницы», например, становится Пресвятая Богородица.
Но по сравнению с динамикой и реалистичностью Джотто это, наверное, шаг назад?
Думаю, не стоит так говорить. Орканья погружен в духовный мир, он изучает его глубину, пытается богословски осмыслить свою жизнь и все, что его окружает. При этом он сохраняет определенные традиции, которые были накоплены в джоттовской школе. Это хорошо видно на примере «Пятидесятницы»: у каждого героя Орканьи есть свое лицо, и оно совершенно индивидуально. Это достижение предшественников художника. Но в отличие от Джотто, для героев Орканьи снова, как и в средне века, характерна статичность, молитвенное молчание, сосредоточение. Именно это интересует и художника того времени, и общество в целом. Можно сказать, в живопись вернулось эсхатологическое настроение, которому свойственно полное погружение человека в духовный мир. По сути, это возврат к иконе, и это завоевание школы Орканья.
А почему такое особое место в «Пятидесятнице» у Орканьи отведено Божией Матери?
Знаете, в то время практически все так начали писать. В период чумы к Ней обращались целые города, неудивительно, что в искусстве это отразилось. К примеру, если посмотреть на «Пятидесятницу» того же Джотто, то у него Пресвятой Богородицы еще нет, есть только апостолы. А в работе Орканьи Она занимает уже центральное положение. И в каком-то смысле это становится каноном, причем не только для Флорентийской живописи, но и для всех, кто пишет на эту тему. А начинается эта тенденция в Возрождении с Орканьи.
Мы знаем из Писания, что на пятидесятый день по Пасхе на апостолов сошел Святой Дух. После этого они перестали быть простыми людьми – сразу освоили иноплеменную речь, получили дар исцеления и так далее. Причем сказано, что Святой Дух сошел на них в образе огненных языков. А Вы лично верите в это?
Я думаю, нет оснований не доверять свидетельству. В Иерусалиме, например, до сих пор ежегодно на Пасху сходит Благодатный огонь, и это видят тысячи людей. Мы часто сталкиваемся с тем, что в Евангельских текстах через вполне материальные вещи описаны явления духовного порядка. Например, Христос не раз исцелял людей – одного слепого исцелил просто словом, а для другого сделал брение из грязи и помазал этим его глаза. Почему так? Зачем нужно было брение, если достаточно одного Его слова? Мне кажется, этот пример указывает на то, что в Евангелии все подлинно: как евангелисты увидели – так и записали, не пытаясь ничего выдумать, упростить или подчинить своей логике.
Возможно, в этом был и педагогический момент. Ведь в других местах Деяний Апостольских тоже сказано о сошествии Святого Духа – например, на язычников, когда их просвещал апостол Петр. Но в том эпизоде нет ни слова про языки пламени. Там же, где речь идет о Пятидесятнице, описаны и огонь, и другие подробности – шум ветра, например. Почему так? Сложно говорить о Промысле Божьем, но, может быть – рискну поделиться своим ощущением, – Господь таким образом выделяет именно эту историческую точку. Не зря же день Троицы называют Днем Рождения Церкви. А день рождения у нас всегда каким-то особым образом обозначен. Может быть, знамения были необходимы, чтобы это важнейшее событие запомнилось навсегда. В день Вознесения Господь сказал Своим ученикам: оставайтесь в Иерусалиме и ожидайте. Вот они и ожидали, что же произойдет. И чтобы у них не оставалось никаких сомнений в исключительности происходящего, рождение Церкви сопровождалось рядом необычных явлений.
У Орканьи, как и у других авторов, писавших «Пятидесятницу», изображено двенадцать апостолов. Но мы же знаем, что Иуда отпал от Христа, покончил жизнь самоубийством. Почему их все равно двенадцать?
Двенадцатый – это святой апостол Матфей. О нем сказано в начале книги Деяний. После Вознесения Господа апостол Петр стал среди других учеников и сказал, что нужен такой человек, который был бы свидетелем всех событий от Крещения Господня до Вознесения – вместо отпавшего Иуды. Жребий пал на Матфея.
Так почему не оставили одиннадцать апостолов? Разве это не логично?
Для Ветхозаветного Израиля цифра «12» означает полноту народа, Церкви. Двенадцать колен Израилевых – это двенадцать сыновей Патриарха Иакова, от которых произошел весь Ветхозаветный израильский народ. Преемственность с ними прослеживается даже в Новом Завете. Скажем, Иосиф Обручник и Пресвятая Богородица отправляются на перепись населения в Вифлеем, потому что Иосиф был из рода царя Давида, а сам Давид, родом из Вифлеема, в свою очередь, принадлежал колену Иудину. Каждый еврей совершенно точно знал, какому колену он принадлежит. А поскольку Христианская Церковь – это, как принято говорить, Новый Израиль, то преемственность есть и здесь – у Христа двенадцать учеников.
Кстати, эта тема часто обыгрывается в искусстве. И метафорически – например, на фасаде Страсбургского собора играют двенадцать львов, и буквально – когда на фасадах изображают самих апостолов. Вообще, в XIV-XV веках устанавливается такой канон: центральные порталы многих готических храмов посвящают Спасителю, Божией Матери и двенадцати апостолам. Достаточно вспомнить классические образцы – Нотр-Дам в Париже, кафедральный собор в Амьене…
Сюжет Пятидесятницы в искусстве на протяжении веков повторяется снова и снова. Эпохи могут сменять одна другую, но в каждой из них – и средневековье, и в классицизме, и в рококо – найдет отражение это великое событие. Для нас, православных христиан, более привычна иконографическая традиция, свойственная Восточной Церкви. Но и в западном искусстве, которое пошло путем религиозной живописи, празднику Троицы тоже уделялось особое внимание. Христиане постоянно возвращаются к этому сюжету. И так будет всегда, ведь для всех нас День Рождения Церкви – исключительно важное и радостное событие.
