Крестьянский сын Пётр Феофилович Грудинский (Священномученик Пётр Грудинский) родился в Минской губернии в городке Глузске в 1877 году.
По окончании городского училища, служил в волостном правлении, потом в страховом ведомстве. Разумный грамотный человек, с людьми не льстил, не кривил душою. Может быть, поэтому никого из близких и знакомых не удивило неординарное, по сути, событие, когда на губернском собрании в 1905 году двадцативосьмилетний Пётр Феофилович был избран депутатом от минских крестьян во 2-ю Государственную Думу.
Впереди открывалась политическая или административно управленческая карьера, привилегированное статусное положение в обществе - обеспеченное, солидное и тому подобное…
Но окончательный его жизненный выбор произошёл в 1921 году уже после революционного переворота и падения Российской монархии и империи. Именно в том году, в котором большевиками была объявлена война против Церкви, он решает стать православным церковным служителем.
Его рукополагают в священника к храму Николая чудотворца, что в селе Тимковичи Копыльского района Минской области.
Восемь с лишним лет честного трудового служения у алтаря. Доброе уважение односельчан и признанный духовный авторитет у городских знакомых.
Отец Пётр был арестован людьми из ОГПУ 13 января 1930 года.
Его отвезли в тюрьму города Слуцка. Предъявленное обвинение заключалось в его знакомстве с некоторыми бывшими чиновниками, через которых он «проводил антисоветскую агитацию».
В Тимковичах антицерковные активисты провели собрание сельчан по «ликвидации кулаков, а вместе с ними попа Грудинского за его антисоветскую деятельность». Кто против? (считай, против советской власти). И люди голосовали «за». Голосовали, певшие «Христос воскресе из мертвых», крестившие, отпевавшие, венчавшиеся у «попа Грудинского», - кто, пряча глаза, а кто, и не пряча, рука сама поднималась в лесу других рук. А не поднимешь - увезут, и поминай, как звали. А совесть… Ничего, и не такое переживали…
Он знал о собрании. Знал ли, что уже не выпустят, что никогда не вернётся, что всё уже решено? Неизвестно.
У него ничего не осталось, было вырвано всё, что имел: любимый, знакомый до трещинки старый Никольский храм… единственное незаходимое счастье служить Божественную литургию… рвалась и последняя нить - отделение неотделимого от души человека, родимой супруги…
Но когда не остаётся ничего, тогда остаёшься наедине с Богом. Никто и ничто уже не отнимет этого.
Письмо он принял от следователя. Он сразу узнал почерк жены:
«Прошу тебя... если ты жалеешь меня, откажись от своих ничего никому не дающих убеждений. Я тебя неоднократно просила об этом и раньше. За эти восемь лет, вспомни, сколько, чуть ли не ежедневно, было скандалов между нами на почве религии! Для тебя я кривила душой, надевала маску в силу привязанности к тебе. Теперь же нет уже сил, я устала терпеть из-за того, во что не верю. И я в последний раз спрашиваю тебя: кого ты предпочитаешь - меня ли, существующую, - своей, как ты говоришь, идее?! Если согласишься со мной, я поеду с тобой, хоть на край света, не боясь нужды. Но при мысли продолжать быть попадьей я вся содрогаюсь - не могу. Ответь мне, как быть?»
Его заклинали оставить своё церковное служение и веру в Бога.
Согласиться, значит, прежде всего, избегнуть казни, а, стало быть, обрести возможность вернуться на волю, в свой дом, к своей, плотью и кровью преданной ему жене…
Но, зная его, как никто другой, на что надеялась она в этом своём отчаянии?
Отец Пётр вновь и вновь перечитывал кричащие, режущие сердце строчки, казалось, ему не хватает воздуха…
Наконец, появилась возможность ответить ей, и он сел за письмо:
«Дорогая Ирочка, твоё письмо ошарашило меня более ареста, и только сознание, что оно продиктовано горем и нуждою, несколько успокоило меня. Вот уже скоро двадцать четыре года, как мы живём вместе, и ты, родная, имела возможность убедиться, что я всегда старался быть честным и справедливым, что я никогда на сделки со своей совестью не шёл. Ты хорошо знаешь, что я врагом советской власти никогда не был... и преступником себя, ни в какой мере, не считаю. Посему особенно беспокоиться нечего. Если же судьбе угодно послать мне испытание, то покориться ему, так или иначе, нужно. Я никогда не стеснял своей совести, - зачем же ты, пользуясь тяжёлыми обстоятельствами, толкаешь меня на бесчестный поступок, зная мою религиозность, не напускную, а внутреннюю?! Отречься от веры во Христа, Который составляет смысл всей моей жизни, от Которого я видел столько благодеяний, и оставить Его в то время, когда я приближаюсь к могиле?! Я не могу, и не сделаю этого, даже ради тебя, которую всегда любил и люблю. Дорогая моя, возьми себя в руки и не давай ходу чёрным мыслям...
Пришли мне гребень, он в тёплом подряснике. Сам я здоров, чувствую себя хорошо и только часто думаю про тебя, что тебе так трудно. Крепко обнимаю тебя, целую и молюсь, чтобы Господь подкрепил тебя, сохранил от зла»…
Он всё ещё боролся за душу жены своей…
Его расстреляют через месяц после ареста в конце февраля 1930 года.
Фото - Одесса, 1920. Арестованные священники, www.optina-pustin.ru
