2 октября 170 лет назад родился "предтеча" самой известной террористической организации девятнадцатого века «Народная воля» Сергей Нечаев. В советское время народовольцы романтизировались и героизировались, а сейчас они практически забыты. Что же это были за люди, к чему стремились? Мы беседуем об этом с кандидатом исторических наук Глебом Елисеевым.
Корни
— Какие процессы в политической и культурной жизни России создали почву для появления революционеров-террористов?
— Явление «Народной воли» выросло не на пустом месте и давно подготавливалось настойчивой революционной пропагандой, которая организованно велась из-за границы и на зарубежные деньги со времен «Колокола» А. Герцена и Н. Огарева. Реформы середины XIX века и сопровождавшая их значительная либерализация общественной жизни и издательской деятельности привели к распространению так называемых «нигилистических» воззрений — радикальных, антигосударственных и атеистических.
Идейный «нигилизм», существовавший в различных формах, реально воплотился в 1861 году в организацию «Земля и воля», ставившую своей целью подготовку революционного переворота в России. Ее духовным наследником стала «Народная расправа», возникшая в 1869 году. В ее деятельности и идеологии отразились будущие черты других радикальных российских организаций, а во главе встал С. Г. Нечаев, жестокий и беспринципный убийца (на истории этой организации Ф. М. Достоевский и построил свой роман «Бесы»). Разгром нечаевской организации не привел к исчезновению «нигилистических» идей — в 1876 году «Земля и воля» возродилась, в 1879 году в ней возникла террористическая фракция «Свобода или смерть». И в том же году вторая «Земля и воля» раскололась на организацию «Народная воля» и «Черный передел». И если «народовольцы» взяли курс на террористическую деятельность, то «чернопередельцы» — на агитацию и постепенную подготовку крестьянской революции. (А позднее значительная часть «чернопередельцев» вообще стала придерживаться социал-демократических воззрений.)
— Многие люди путают народовольцев и народников, то есть интеллигентов, шедших учить, лечить и просвещать крестьян. А есть что-то общее у этих двух движений? Пересекались ли они идейно и, так сказать, кадрово?
— Народничество не было просто стремлением «лечить и просвещать народ». Это обширное явление в русской духовной жизни, изначально замешанное на чувстве «народопоклонства» и «вине образованных классов перед народом». Подобные представления, вызванные незнанием и чрезмерной идеализацией народа, доминировали в русском общественном сознании вплоть до революции 1917 года. Народ считался хранителем «исконной мудрости» и жертвой государственной власти.
Поэтому и народничество состояло из множества групп и движений — от желавших прикоснуться к этой народной «мудрости» (консервативные группы в народничестве) до движений, мечтавших освободить народ от «подавлявшего его государства» (радикальное народничество). Вообще-то в народничестве нередко выделяют целых пять направлений: от консервативного до анархического. И «народовольцы», являясь членами конкретной революционной организации «Народная воля», по своим убеждениям безусловно были радикальными народниками. Например, А. И. Желябов и Н. А. Морозов участвовали в так называемом «хождении в народ», П. Л. Лавров и Л. А. Тихомиров были сотрудниками и авторами народнических изданий.
Цели и средства
— Какие цели ставили перед собой народовольцы? Каким им представлялось желаемое будущее России? Насколько вообще они верили в успех своего дела?
— На конкретные цели, которые ставили перед собой «народовольцы», накладывало сильное влияние их утопическое, основанные на «народопоклонстве», представление о реальности. Они считали, что только злое, эксплуататорское правительство мешает проявиться лучшим чертам в изначально благом и добром народе. И стоит лишь сокрушить государственную власть, как в России быстро возникнет равное и справедливое общество. Да, у них было представление о некоторых шагах, которые надо предпринять в случае успешной революции: созвать учредительное собрание, ввести демократические свободы, раздать землю крестьянам, а фабрики и заводы — рабочим. Но как воплотить эти идеи в жизнь и что следует предпринять, если они вызовут сопротивление — об этом мечтатели-утописты толком не задумывались. Их больше интересовала практика революционной борьбы, чем проза будущего государственного строительства. Тем паче, что некоторые из них считали, что русский народ «социалистичен» по своей сути и легко способен объединиться в самоуправляющиеся общины без всякого внешнего воздействия.
— Почему именно террор народовольцы избрали своим основным методом? Хотели ли они с помощью точечного террора прийти к власти или рассчитывали поднять восстание масс?
— Именно вопрос о применимости террора как средства борьбы и стал поводом к расколу единой «Земли и воли» на «Народную волю» и «Черный передел». Идеологи-«народовольцы» во многом вдохновлялись идеями французского революционера Луи Огюста Бланки, который разрабатывал тактику прихода революционеров к власти в результате всеобщего восстания, которое будет спровоцировано успешным государственным переворотом. Отечественные «бланкисты» считали, что индивидуальный террор может ослабить государственную власть и, следовательно, облегчить возможность переворота и начала революции.
И, тем не менее, «народовольцы» все-таки надеялись скорее на революцию, нежели на непосредственный захват власти, так как серьезно, в стиле тех же большевиков, к перевороту не готовились. Видимо, здесь сыграло свою роль плохое знание ими русского народа, преувеличенное мнение о его готовности восстать в любой момент и свергнуть «ненавистный царский режим».
— Что это были за люди в нравственном отношении? Были ли они только чудовищами-маньяками? Способны ли они были на благородство, сострадание, милосердие — сочетавшиеся с жестокостью и непреклонностью?
— Проблема с «народовольцами» та же, что и с любыми деятелями террористических движений (в том числе и современных). Идейные террористы способны проявлять лучшие человеческие чувства, но только по отношению к «своим» — к единомышленникам или к «жертвам царизма». А вот их политические противники лишаются человеческой сущности — их можно с чистой совестью «ликвидировать», как вредных насекомых. У революционеров возникает этакая избирательность духовного зрения — морально только то, что служит делу революции и помогает революционной организации.
Поэтому не надо умиляться личному благородству Желябова или доброте Кибальчича — чувств Родиона Романовича Раскольникова по отношению к своим жертвам у них возникнуть не могло. Они уже поделили все человечество на «истинных людей» (революционеров) и «нелюдей» (их противников). Это не одержимость маньяка-убийцы, а четкое подавление эмоций и чувств идеологическими конструктами, в жертву которым приносится что угодно.
Разная публика
— Насколько фактологически точно изобразил таких людей Достоевский в «Бесах»? Можно ли воспринимать его роман как анатомическое исследование душ народовольцев?
— Конечно, в основу романа Достоевского легла деятельность не самой «Народной воли», а ее предшественника — нечаевской организации. (И даже конкретное дело — убийство революционерами студента Иванова 21 ноября 1869 года.) Но величие литературного гения как раз и заключается в том, что он создает универсальные образы — в данном случае, типажи любых революционеров вообще — от фанатика-атеиста Кириллова до циника-теоретика Шигалева. И духовно сходных героев мы можем найти и в истории «Народной воли», и в истории более поздней «Боевой организации» социалистов-революционеров.
Роман «Бесы» навсегда останется блестящим литературным анализом психологии русских революционеров. (Впрочем, это касается и замечательных «антинигилистических» романов XIX в., вроде «На ножах» и «Некуда» Н. Лескова, или более поздних текстов писателей-эмигрантов, например, «Истоков» М. Алданова, что посвящены именно «народовольцам».)
— Были ли все народовольцы поголовно атеистами, и если да, то какого происхождения был их атеизм? Что способствовало утрате их веры и пытались ли они оформить свое отношение к Богу и к Церкви в виде некого цельного учения?
— Среди «народовольцев» в этом плане была разная публика — и откровенные атеисты, и религиозно индифферентные, и придерживавшиеся умеренного деизма. Не было только откровенно православных, католиков или истинно верующих иудеев. Потому что все революционеры давно предали «веру своих отцов». На место религии в их душе встала идеология, базировавшаяся на «человекобожии», «народопоклонстве» и убеждении в универсальной силе революции, способной чудом исправить недостатки общества. А вырастали эти идеи все из того же «нигилизма» 60-х годов XIX века.
И надо сказать, что такое же отношение к вере было в то время характерно для множества образованных людей, вполне благонамеренных, политикой не занимавшихся. Ничем особенным в этом смысле народовольцы не выделялись.
— Каково было отношение к народовольцам либеральной русской интеллигенции того времени? Была ли у них в этой среде массовая идейная поддержка? Или, напротив, от них шарахались как от отморозков?
— К сожалению, русское образованное общество второй половины XIX века было откровенно и безусловно духовно больно. Больно тем же самым утопизмом и «народопоклонством», пусть и в более легкой степени. Подавляющее большинство представителей так называемой интеллигенции также бездумно уверилось в том, что стоит уничтожить самодержавное правление, как в России тут же возникнет «рай на земле». А для этого не жалко истребить и некоторое количество «царских сатрапов». Ведь только морально больные люди могли бы рукоплескать оправданию террористки Веры Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, — а это реально произошло 12 апреля 1878 года!
И все же убийство Государя большинству подданных Российской империи показалось таким чудовищным актом, что они почти инстинктивно отшатнулись от «Народной воли» и ее методов. «Народовольчество» угасло не только потому, что успешно действовали полицейские силы, но и потому, что потеряло значительную часть поддержки в глазах жителей России. Произошло чуть ли не прямо обратное тому, чего ожидали сами «народовольцы»: вместо всенародной симпатии — гнев, испуг и негодование.
Преступление и наказание
— 1 (14) марта 1881 года народовольцы убили императора Александра II. Есть версия, что это убийство крестьяне считали местью дворян за отмену крепостного права. Действительно ли было в крестьянской среде распространено такое мнение?
— Мы плохо знаем, что реально думали крестьяне (в массе своей) об убийстве Государя. Профессиональных социологических служб ни в Российской империи, ни где-либо в мире еще не существовало. Ясно лишь одно — никакой поддержки со стороны простого народа акт цареубийства не вызвал. Зафиксированное общее крестьянское мнение — «царя убили злодеи». Но, конечно же, современники отмечали и представление о том, что Государя убили за отмену крепостного права. Только оно точно не было слишком массовым — ведь с 19 февраля 1861 года прошло уже двадцать лет.
— Чего конкретно хотели добиться народовольцы этим убийством? Это планировалось как старт революции — или просто как громкий самопиар?
— Мы уже говорили о недостаточной «умственной трезвости» «народовольцев». Вот и в данном случае они уповали на своеобразную «стратегию чуда» — на то, что неожиданное убийство Государя парализует все государственное управление, а затем вызовет всеобщее народное возмущение против власти, что оно станет сигналом, которого якобы только и ждут «революционно настроенные крестьянские массы».
Но, с другой стороны, были и представления о том, что убийство окажется всего лишь «демонстрацией силы», первым актом в череде будущей упорной борьбы, рассчитанной на десятилетия. «Народоволка» Софья Перовская говорила: «Мы затеяли большое дело. Быть может, двум поколениям придется лечь на нем, но сделать его надо».
— Не слишком ли жестоко правительство Александра III преследовало народовольцев? При советской власти народовольцы описывались как страдальцы-мученики. Действительно ли с ними свирепо расправились?
— Впечатление жестокости от действий Александра III возникло в обществе потому, что от нового государя ожидали продолжения довольно мягкой политики Царя-Освободителя в борьбе с революцией. А император поступил строго по закону — не стал миловать убийц отца. И, кстати, репрессии были строго ограничены и основывались на решении открытого суда — казнили только пятерых человек.
Другое дело, что в последующие годы разгрому подверглась вся структура «Народной воли» в общероссийском масштабе. И участники антигосударственной террористической организации (реальные участники, а не вымышленные, как в сталинские времена) понесли положенное наказание, которое, кстати, впоследствии обычно смягчалось. Например, на «процессе двадцати одного» «народовольца» И. Гейера сначала приговорили к смертной казни, а в итоге он получил только 4 года каторги; также поступили и с П. Елько.
Воспетые и отпетые
— Тема народовольчества отразилась и в современной (или относительно современной) литературе и кино. В советское время была книга Юрия Давыдова «Глухая пора листопада», в постсоветское был «Статский советник» Бориса Акунина (исполняет функции иностранного агента), экранизированный в 2005 году. Насколько точно там они показаны? Нет ли романтизации?
— Романтизация была даже в досоветское время, у авторов, сочувствовавших революционному движению. А уж в советское время писателям приходилось это делать по цензурным соображениям, ибо «народовольцы» априори считались «хорошими» — ведь так сам Ленин написал. Существовала целая книжная серия «Пламенные революционеры» с соответствующей тематикой, где выходили сочинения не самых последних авторов.
Например, была издана книга «Нетерпение» Юрия Трифонова об Андрее Желябове, Владимира Войновича — о Вере Фигнер, Владимира Савченко — о Николае Клеточникове, Юрия Давыдова — о Германе Лопатине. И не всегда создатели подобных книг кривили душой — некоторые из них, имея диссидентские убеждения, искренне ненавидели не только СССР, но и историческую Россию, считая СССР ее прямым продолжением. Поэтому борцов с исторической Россией — в том числе и народовольцев — они романтизировали, отождествляя их с советскими инакомыслящими. Что конечно же антиисторично: достаточно сравнить взгляды, цели и, главное, методы. А среди отдельных «упертых» романтизация убийц из «Народной воли» сохраняется и сейчас. Ведь писал уже в новые времена профессор Н. Троицкий, что «народовольцами» двигала “пламенная страсть” бороться за освобождение русского народа от самодержавного деспотизма, чиновничье-помещечьего гнета, бесправия и нищеты, бороться всеми средствами, вплоть до террора».
Что же касается вышедшего в 2005 году фильма «Статский советник» по одноименному роману Бориса Акунина (исполняет функции иностранного агента), то, на мой взгляд, народовольцы там показаны вполне адекватно, как люди, одержимые своей безумной идеей и готовые ради ее торжества лить как свою, так и чужую кровь. Как люди без каких-либо моральных барьеров.
— Народовольцев нет уже давным-давно. Но тот тип мышления, который им был присущ, тот способ отношения к реальности, к людям — ушел ли он в прошлое? Или это нечто вневременное, в разных формах возрождающееся вновь и вновь?
— Ничто в истории точно не повторяется. И некоторые черты мировоззрения «народовольцев», вроде «народопоклонства» или упования на изначально добрую природу человека, задавленную злым правительством, остались в прошлом навсегда. Современный террорист куда более жесток, зол и циничен.
Но вот деление на «своих», которые единственно и заслуживают право на жизнь, и на «чужих», которых можно без зазрения совести истреблять, — это, видимо, самая универсальная часть мировоззрения любых «пламенных революционеров», независимо от их конкретной идеологии.
И воспроизводиться подобный подход к жизни и смерти всегда будет там, где кто-нибудь возьмет курс на насильственное изменение жизни общества.
Беседовал Виталий Каплан
Читайте также:
Памятник "Тысячелетие России"
Другой 1917
На заставке фрагмент: И. Репин. Сходка (При свете лампы). 1883
